Дмитрий Галковский - Бесконечный тупик

• Название: Бесконечный тупик
• Автор: Дмитрий Галковский
• Жанр: Философия

«… книга на самом деле называется „Примечания к „Бесконечному тупику““ и состоит из 949 „примечаний“ к небольшому первоначальному тексту.

Каждое из 949 «примечаний» книги представляет собой достаточно законченное размышление по тому или иному поводу. Размер «примечаний» колеблется от афоризма до небольшой статьи. Вместе с тем «Бесконечный тупик» является всё же не сборником, а цельным произведением с определённым сюжетом и смысловой последовательностью. Это философский роман, посвящённый истории русской культуры XIX-XX вв., а также судьбе «русской личности» – слабой и несчастной, но всё же СУЩЕСТВУЮЩЕЙ.

Структура «Бесконечного тупика» достаточно сложна. Большинство «примечаний» являются комментариями к другим «примечаниям», то есть представляют собой «примечания к примечаниям», «примечания к примечаниям примечаний» и т.д. Для удобства читателей публикуется соответствующий указатель, помещённый в конце книги…»

---

Как всегда особняком тут стоит Шестов. Он, в отличие от соловьёвцев, вышел из русской литературы. Но это уже классический еврей. Литература для него текст. «Документ». Всё одно какой: французский, греческий или русский (упор на последний из-за внешних обстоятельств). Всё понимаемо, но ничего не продолжено, ничего не оживлено дальше. Скорее умерщвлено, разъято. Разъято «правильно», «по-родственному». Дана хорошая цена. Но хоть цена-то дана верно («они восхищены сокровищами в вас»). А Соловьёв ничего не понимал. Совсем. Розанова просмотрел. И публично обливался слезами над копеечными стекляшками. А еврей, «совсем еврей», так и замер бы от Розанова. Вдруг на подоконник вползает какая-то гигантская диковинная гусеница – лохматая-прелохматая, разноцветная, «с колокольчиками». Как тут не замереть: во какая! Жене, детям: «Скорее, скорее сюда! Посмотрите, чудо какое!»

В Розанове, что и говорить, природа постаралась. А Соловьёв, этот гениальный Чернышевский, ничего не заметил. Соловьёв был очень близорук, и Е.Трубецкой пишет:

«Мой покойный брат, кн. С.Н.Трубецкой, рассказывал мне, как однажды Соловьёв по близорукости принял скорлупу деревянного пасхального яйца, надетого на палочку, за одиноко растущий цветок: брат разрушил его иллюзию в минуту, когда Соловьёв, вдохновившись воображаемым цветком, слагал о нём стихотворение. – В его оценках людей беспрестанно повторялся тот же обман зрения».

Соответственно эти слепцы и прекрасные цветы принимали за прозаическую скорлупу. В «Даре» говорится:

Чернышевский не отличал плуга от сохи, путал пиво с мадерой; не мог назвать ни одного лесного цветка, кроме дикой розы: но характерно, что это незнание ботаники сразу восполнял «общей мыслью», добавляя с убеждением невежды, что «они (цветы сибирской тайги) всё те же самые, какие цветут по всей России»".

И далее Набоков продолжает:

«Какое-то тайное возмездие было в том, что он, строивший свою философию на познании мира, которого сам не познал, теперь очутился, наг и одинок, среди дремучей, своеобразно роскошной, до конца ещё не описанной природы северо-восточной Сибири ……ическая кара, не входившая в расчет его человеческих судей» (три-четыре слова пропущены из-за повреждённого текста на ксерокопии; «…ическая» это скорее всего «демоническая» – О.)".

А как эти слепцы в рост пошли. Чернышевский это гигант, «мамонтово дерево», на котором один сук Ленина размером в тысячу Сократов. Древо Соловьёва, конечно, гораздо меньше, но тоже густоветвистое, размашистое. А Розанов какой-нибудь, так это, как он сам говорил, «кактус». С трудом прижился на почве филологического демонизма. Злорадство не могло расти через Розанова. А через этих калек слепеньких проросло. К их же вреду в конечном счёте. И тут примечательно, что всё же через Соловьёва рослось труднее. Это, так сказать, запасной вариант, неудачная проба эволюции, какая-нибудь кистепёрая рыба или летучий ящер. Во-от, с ящером хорошо! Соловьёвцы это ящеры. Они вымерли все, но какие большие были и как их много. Но не подошли для русского языка, для русской истории. Хотя всё же они отчасти удались, пожили. В Соловьёве явно кто-то наклёвывался. (529) Немного уже оставалось. Помешал талант.

Да. А в Розанове Соловьёв увидел «Порфирия Головлёва». Если русский начинает уподоблять реальное лицо литературному персонажу, то, значит, он его не видит в упор, значит, с ним вообще никакого контакта нет, и не будет.

Соловьёв писал по поводу статьи Василия Васильевича о русской литературе:

«О Пушкине мы здесь, конечно, ничего не узнаем. Ничего не узнаем и о противоположных, будто бы, Пушкину позднейших русских писателях. Излияния г.Розанова дают достаточное понятие лишь об одном писателе – о нём самом. С удивительною краткостью и меткостью характеризует он своё собственное творчество, воображая, что говорит о Лермонтове: „Что пишу? Что написал? Даже и не разберёшь: какой– то набор слов, точно бормотание пьяного человека“».

477

Примечание к №471

Во всех послеоктябрьских прожектах Ленина мракобесие неслыханное

Но венцом ленинского прожектерства, конечно, является «план электрификации всей России». В январе 1920 года Кржижановский (482) послал Ильичу научно-популярную статью об электрификации. Ильич прочёл. Тут же, в полчаса, созрел гениальный план:

«Глеб Максимилианович!.. Статью получил и прочёл. Великолепно. Нужен РЯД таких. Тогда пустим брошюркой. У нас не хватает как раз спецов с размахом или „с загадом“… Нельзя ли добавить ПЛАН не технический (это, конечно, дело МНОГИХ и не скоропалительное), а политический или государственный, т. е. задание пролетариату? Примерно в 10 (5?) лет построить 20-30 (З0-50?) станций, чтобы всю страну усеять центрами на 400 (или 200, если не осилим больше) вёрст радиуса; на торфе, на воде, на сланце, на угле, на нефти (ПРИМЕРНО перебрать Россию всю, С ГРУБЫМ приближением). Начнём-де сейчас закупку необходимых машин и моделей … (План) надо дать сейчас, чтобы наглядно, популярно, для массы увлечь ясной и яркой (вполне НАУЧНОЙ в основе) перспективой: за работу-де, и в 10-20 лет мы Россию всю, и промышленную и земледельческую, сделаем ЭЛЕКТРИЧЕСКОЙ. Доработаемся до СТОЛЬКИХ-ТО (тысяч или миллионов лошадиных сил или киловатт?? чёрт его знает) машинных рабов и проч».

Пропагандистский аппарат раскрутили на всю катушку. С точки зрения бюрократической, успех электрификации был полный. Под это дело ещё несколько тысяч полуобразованных евреев получили место в стремительно разрастающемся аппарате управления. Был составлен фиктивный «план ГОЭЛРО», суть которого состояла в «электрификации» лампочками географической карты европейской России. Это было слишком даже для Ленина, и сами большевики окрестили электрификацию «электрофикцией». Через год начался НЭП, и о нелепой затее забыли. Но в 30-х опыт бешеной пропагандистской шумихи (как и ленинский процесс против эсеров) очень пригодился. И тогда уже действительно «доработались до стольких-то (чёрт его знает) машинных рабов».

Почему же удалось? Дело в том, что кривой ум Ленина давал гениальные предлоги (491). Суть власти была в напряжённой, злой культуре – вызове. Но создавать такое общество надо ПОД КАКОЕ-ТО ДЕЛО. Нужен был предлог. И его нашли в «электрификации», «индустриализации». Или глубже, если рассмотреть причину «планового хозяйства», – в отмене собственности. То есть в нарушении естественного, природного права человека. Даже животной его потребности. Ведь чувство собственности это прежде всего чувство. Оно есть и у головастика, пускай и в зачаточной форме. А у собаки, например, это уже достаточно развитая форма психической жизни. И вот «отбирать вещи». А для этого нужен аппарат, а для аппарата – падишах.

Можно было бы построить такое же общество и на уничтожении других принципов человеческого общежития. Например, построить Союз Советских Гомосексуалистических Республик (513). Объявить нормальную половую жизнь гнуснейшим пороком, судимым по какой-нибудь 121 статье УК РСФГР, и наказывать, как сейчас за некоторые виды частнопредпринимательской деятельности – «вплоть до…» А поскольку проклятые гетеросексуалисты от своих пороков всё равно ведь не откажутся, то проблема с «машинными рабами» опять будет решена. Но в таком обществе, наверно, их в основном будут использовать не на государственных, а на частных предприятиях и как домашнюю прислугу. Общество всё же будет гуманнее социалистического, так как госаппарат будет менее централизован… Хотя, если учесть склонность гомосексуалистов образовывать всякого рода союзы и общества…

А можно, например, запретить людям думать. Обозвать умников, скажем, «нусистами» и уничтожать. А чего они пользуются умом для собственного удовольствия? Или запретить жить больше 40 лет. Много чего можно. Важно только придраться «с загадом», придраться к чему-нибудь существенному и важному для человека. Придраться и издеваться, издеваться десятилетиями.

478

Примечание к №462

Набоков назвал правление Ленина «нероновским пятилетием».

Нерон выступал в цирке наездником. Ленин тоже вскоре после революции выступал с речами в цирке Чинизелли. Слово «цирк» в новейшей истории несколько изменило своё значение, и в этой связи интересно устойчивое обращение Ленина к теме клоунады, шутовства, балаганного скоморошества.

Например, в июне 1906 года он пишет:

«Взаимные подножки гг. Треповых и Набоковых будут использованы нами для того, чтобы обоих почтенных акробатов свалить в яму».

В июле этого же года Ленин возмущается, что эту точку зрения либералы назвали «шутовством или непроходимой тупостью» и уточняет:

«Кадетов постиг скоропостижный крах от одного росчерка пера „возлюб-ленного монарха“ (наплевавшего, можно сказать, в рожу Родичеву, который объяснялся ему в любви)».

(Любопытное пересечение темы гомосексуализма и чаплинских тортов.)