Александр Галич - Когда я вернусь (Полное собрание стихов и песен)

• Название: Когда я вернусь (Полное собрание стихов и песен)
• Автор: Александр Галич
• Жанр: Поэзия

Этот сборник – четвертая книжка стихов и поэм Александра Галича, вышедшая в издательстве «Посев». Сборник объединил все, издававшееся ранее, а также новые стихи, написанные Галичем незадолго до смерти. Тонкая книжка – итог, смысл, суть всей жизни поэта. «И вот она, эта книжка, – не в будущем, в этом веке!» Но какая это емкая книжка! В ней спрессована вся судьба нашего «поколения обреченных», наши боль и гнев, надежда и отчаянье, злая ирония и торжествующий смех, наша радость духовного раскрепощения.

Настоящего поэта не надо растолковывать, его надо слушать. Читать и слушать. Так что, дорогой читатель, перелистаем скорее все введения, все высказывания о Галиче, – и к самому Поэту. И, читая Галича, вспомним его голос – хорошо поставленный голос артиста (все-таки студия Станиславского!), в последние годы чуть глуховатый, но не утративший выразительности и обаяния. Ведь мы все слышали Галича. Одни – в тесном московском застолье, другие – в полулегальнных отечественных аудиториях Новосибирска и Дубны, Питера и Обнинска, третьив просторных зарубежных залах Парижа и Нью-Йорка, Лондона и Тель-Авива, всегда набитых до отказа. И уж, конечно, – с кассет, пластинок, магнитофонных лент. Вспомним его интонации, ударения, паузы. Вслушаемся. Услышим.

Александр Югов

---

(Женский вальс)

Как мне странно, что ты жена,
Как мне странно, что ты жива!
А я-то думал, что просто
Ты мной воображена..

Не считайте себя виноватыми,
Не ищите себе наказанья,
Не смотрите на нас вороватыми,
Перепуганными глазами,
Будто призваны вы, будто позваны,
Нашу муку терпеньем мелете…
Ничего, что родились поздно вы, –
Вы все знаете, все умеете!

Как мне странно, что ты жена,
Как мне странно, что ты жива!
А я-то думал, что просто
Ты мной воображена…

Никаких вы не знали фортелей,
Вы не плыли бутырскими окнами,
У проклятых ворот в Лефортове
Вы не зябли ночами мокрыми.
Но ветрами подует грозными –
Босиком вы беду измерите!
Ничего, что родились поздно вы, –
Вы все знаете, все умеете!

Как мне странно, что ты жена,
Как мне странно, что та жива!
А я-то думал, что просто
Ты мной воображена…

Не дарило нас время сладостью,
Раздавало горстями горькости:
Мы хлебнули и кровь и подлость,
Но великою вашей слабостью
Вы не жизнь нам спасли, а гордость!

Вам сторицей не будет воздано,
И пройдем мы по веку розно,
Ничего, что родились поздно вы, –
Воевать никогда не поздно!

Как мне страшно, что ты жена!
Как мне страшно, что ты жива!
В Ярославле, на пересылке,
Ты была воображена…

«Я В ПУТЬ СОБИРАЛСЯ ВСЕГДА НАЛЕГКЕ…»

Я в путь собирался всегда налегке,
Без долгих прощальных торжеств,
И маршальский жезл не таскал в рюкзаке.
На кой он мне, маршальский жезл!

Я был рядовым и умру рядовым.
Всей щедрой земли рядовой,
Что светом дарила меня даровым,
Поила водой даровой.

До старости лет молоко на губах,
До тьмы гробовой – рядовой.
А маршалы пусть обсуждают в штабах
Военный бюджет годовой.

Пускай заседают за круглым столом
Вселенской охоты псари,
А мудрость их вся заключается в том,
Что два – это меньше чем три.

Я сам не люблю старичков – ворчунов
И все-таки истово рад,
Что я не изведал бесчестья чинов
И низости барских наград. [9]

Земля под ногами и посох в руке
Торжественней всяких божеств,
А маршальский жезл у меня в рюкзаке –
Свирель, а не маршальский жезл.

9 марта 1972 г.

СТАРЫЙ ПРИНЦ

Карусель городов и гостиниц,
Запах грима и пыль париков…
Я кружу, как подбитый эсминец,
Далеко от родных берегов…

Чья-то мина сработала чисто,
И, должно быть, впервые всерьез
В дервенеющих пальцах радиста
Дребезжит безнадежное SOS.

Видно, старость-жестокий гостинец,
Не повесишь на гвоздь, как пальто.
Я тону, пораженный эсминец,
Но об этом не знает никто!

Где-то слушают чьи-то приказы,
И на стенах анонсов мазня,
И стоят терпеливо у кассы
Те, кто все еще верит в меня.

Сколько было дорог и отелей,
И постелей, и мерзких простынь,
Скольких я разномастных Офелий
Навсегда отослал в монастырь!

Вот – придворные пятятся задом,
Сыпят пудру с фальшивых седин.
Вот – уходят статисты, и с залом
Остаюсь я один на один.

Я один! И пустые подмостки.
Мне судьбу этой драмы решать…
И уже на галерке подростки
Забывают на время дышать.

Цепенея от старческой астмы,
Я стою в перекрестье огня.
Захудалые, вялые астры
Ждут в актерской уборной меня.

Много было их, нежных и сирых,
Знавших славу мою и позор.
Я стою и собраться не в силах,
И не слышу, что шепчет суфлер.

Но в насмешку над немощным телом
Вдруг по коже волненья озноб.
Снова слово становится делом
И грозит потрясеньем основ.

И уже не по тексту Шекспира
(Я и помнить его не хочу), –
Гражданин полоумного мира,
Я одними губами кричу:

– РАСПАЛАСЬ СВЯЗЬ ВРЕМЕН…

И морозец, морозец по коже,
И дрожит занесенный кулак, 
И шипят возмущенные ложи:
– Он наврал, у Шекспира не так!

Но галерка простит оговорки,
Сопричастна греху моему.
А в эсминце трещат переборки,
И волна накрывает корму.

«КОГДА-НИБУДЬ ДОШЛЫЙ ИСТОРИК…»

Когда-нибудь дошлый историк
Возьмет и напишет про нас,
И будет насмешливо горек
Его непоспешный рассказ.

Напишет он с чувством и толком,
Ошибки учтет наперед,
И все он расставит по полкам,
И всех по костям разберет.

И вылезет сразу в середку
Та главная, наглая кость,
Как будто окурок в селедку
Засунет упившийся гость.

Чего уж, казалось бы, проще
Отбросить ее и забыть?
Но в горле застрявшие мощи
Забвенья вином не запить.

А далее кости поплоше
Пойдут по сравнению с той, –
Поплоше, но странно похожи
Бесстыдной своей наготой.

Обмылки, огрызки, обноски,
Ошметки чужого огня:
А в сноске – вот именно в сноске –
Помянет историк меня.

Так, значит, за эту вот строчку,
За жалкую каплю чернил,
Воздвиг я себе одиночку
И крест свой на плечи взвалил.

Так, значит, за строчку вот эту,
Что бросит мне время на чай,
Веселому щедрому свету
Сказал я однажды: «Прощай!»

И милых до срока состарил,
И с песней шагнул за предел,
И любящих плакать заставил,
И слышать их плач не хотел.

Но будут мои подголоски
Звенеть и до Судного дня…
И даже не важно, что в сноске
Историк не вспомнит меня!

15 января 1972 г.

ОБЛАКА ПЛЫВУТ В АБАКАН

ОБЛАКА

Облака плывут, облака,
Не спеша плывут, как в кино.
А я цыпленка ем табака,
Я коньячку принял полкило.

Облака плывут в Абакан,
Не спеша плывут облака.
Им тепло, небось, облакам,
А я продрог насквозь, на века!

Я подковой вмерз в санный след,
В лед, что я кайлом ковырял!
Ведь недаром я двадцать лет
Протрубил по тем лагерям.

До сих пор в глазах снега наст!
До сих пор в ушах шмона гам!..
Эй подайте ж мне ананас
И коньячку еще двести грамм!

Облака плывут, облака,
В милый край плывут, в Колыму,
И не нужен им адвокат,
Им амнистия – ни к чему.

Я и сам живу – первый сорт!
Двадцать лет, как день, разменял!
Я в пивной сижу, словно лорд,
И даже зубы есть у меня!

Облака плывут на восход,
Им ни пенсии, ни хлопот…
А мне четвертого – перевод,
И двадцать третьего – перевод.

И по этим дням, как и я,
Полстраны сидит в кабаках!
И нашей памятью в те края
Облака плывут, облака…

И нашей памятью в те края
Облака плывут, облака…

ПЕСНЯ О СИНЕЙ ПТИЦЕ

Был я глупый тогда и сильный,
Все мечтал я о птице синей,
А нашел ее синий след –
Заработал пятнадцать лет:
Было время – за синий цвет
Получали пятнадцать лет!

Не солдатами – номерами,
Помирали мы, помирали.
От Караганды по Нарым –
Вся земля, как один нарыв!

Воркута, Инта, Магадан!
Кто вам жребий тот нагадал?!
То вас шмон трясет, а то цынга!
И чуть не треть зэка из ЦК.
Было время – за красный цвет
Добавляли по десять лет!

А когда пошли миром грозы –
Мужики на фронт, бабы – в слезы!
В желтом мареве горизонт,
А нас из лагеря, да на фронт!
Севастополь, Курск, город Брест…
Нам слепил глаза желтый блеск.
А как желтый блеск стал белеть,
Стали глазоньки столбенеть!
Ох, сгубил ты нас, желтый цвет!
Мы на свет глядим, а света нет!

Покалечены наши жизни!
А, может, дело все в дальтонизме!?
Может, цвету цвет не чета,
А мы не смыслим в том ни черта?!
Так, подчаливай, друг, за столик,
Ты дальтоник, и я дальтоник…
Разберемся ж на склоне лет,
За какой мы погибли цвет!

ЛЕВЫЙ МАРШ

Левой, левой, левой,
Левою, шагом марш!

Нет, еще не кончены войны,
Голос чести еще невнятен,
И на свете, наверно, вольно,
Дышат йоги, и то навряд ли!

Наши малые войны были
Ежедневными чудесами
В мутном облаке книжной пыли
Государственных предписаний.

Левой, левой, левой,
Левою, шагом марш!

Помнишь, сонные понятые
Стали к притолоке головой,
Как мечтающие о тыле
Рядовые с передовой?!

Помнишь, вспоротая перина,
В детской комнате – зимний снег?!
Молча шел, не держась за перила,
Обесчещенный человек.

Левой, левой, левой,
Левою, шагом марш!

И не пули, не штык, не камень, –
Нас терзала иная боль!
Мы бессрочными штрафниками
Начинали свой малый бой!

По детдомам, как по штрафбатам –
Что ни сделаем – все вина!
Под запрятанным шла штандартом
Необъявленная война.

Левой, левой, левой,
Левою, шагом марш!

Наши малые войны были
Рукопашными зла и чести,
В том проклятом военном быте,
О котором не скажешь в песне.

Сколько раз нам ломали ребра,
Этот – помер, а тот – ослеп,
Но дороже, чем ребра – вобла,
И соленый мякинный хлеб.

Левой, левой, левой,
Левою, шагом марш!

И не странно ли, братья серые,
Что по-волчьи мы, налету,
Рвали горло – за милосердие,
Били морду – за доброту!

И ничто нам не мило, кроме
Поля боя при лунном свете!
Говорили – до первой крови,
Оказалось – до самой смерти…

Левой, левой, левой,
Левою, шагом марш!

ЧЕХАРДА С БУКВАМИ