Малькольм Брэдбери - Обменные курсы

• Название: Обменные курсы
• Автор: Малькольм Брэдбери
• Издательство: АСТ, Транзиткнига
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006

Приключения скучного английского филолога в вымышленной стране Восточной Европы. Одна из самых ироничных и экстравагантных книг английской литературы ХХ века. Гениальный памфлет, который критики сравнивали с "Путешествиями Гулливера" Свифта и "Скотным двором" и "1984" Оруэлла. Роман, который "Sunday Times" назвала "работой абсолютного Мастера", "Daily Telegraph" – "искрометно смешным и умным литературным фарсом", а "Guardian" – "одним из забавнейших произведений нашего времени".

---

– А, западное, – говорит Плитплов.

– Это упадочническая музыка, – замечает Любиёва.

– Вам нравится? – спрашивает Плитплов.

– Конечно, он ее не желает, – отвечает Любиёва.

– Конечно, желает, – упорствует Плитплов.

– Не думаю, – говорит Любиёва.

Перед такси узкое прямое шоссе указывает на горы, сбоку над трубами ТЭЦ поднимается оранжевый дым.

– Скажите, – говорит Петворт, просыпаясь от летаргии, – какой здесь обменный курс?

– Вы не имеете с собой денег? – спрашивает Любиёва.

– Хотите поменять? – оборачивается водитель в черной кепке.

– Знаете, – вставляет Плитплов с легким смешком, – у нас тут говорят: почему Слака похожа на Соединенные Штаты? Потому что в Соединенных Штатах можно ругать Америку, и в Слаке можно ругать Америку. А еще в Соединенных Штатах нельзя ничего купить на влоски, и в Слаке ничего нельзя купить на влоски.

– Вы критикуете вашу страну, – говорит Любиёва.

– Я шучу, – отвечает Плитплов. – На самом деле я не критикую мою страну.

– Разумеется, это преступление, – говорит Любиёва.

Перебранка продолжается, слева недовольство, справа недовольство. Посередине Петворт сидит, крепко держась за сиденье. Впереди узкое прямое шоссе указывает на зубчатую стену гор. Еще впереди функции, дефиниции – кто ты, зачем ты здесь, что ты думаешь, почему так думаешь, – ради которых (если бы только отыскать в себе индивидуальность и внутреннюю убежденность) он проделал весь этот путь через два часовых пояса, под новые небеса. Где-то позади, дома, осталась та индивидуальность, в которой он мог бы отыскать ответы (если бы только вспомнить, в чем она состоит и есть ли на самом деле). Запертый в хрупкой вселенной собственной тоски, Петворт подпрыгивает на карданном валу, вверх-вниз, вверх-вниз, и смотрит на красное солнце, которое садится за горы, золотя шоссе впереди.

3 – РАЗМЕЩ.

І

Как сообщают путеводители, дорога от аэропорта до центра Слаки протяженностью 8 миль (5 км) являет взорам любопытнейшие контрасты. Здесь на знаменитой Вронопской равнине крестьяне в традиционных нарядах возделывают землю, которую спокон веков обрабатывали их отцы; здесь же можно видеть и промышленные достижения этого энергичного, устремленного в будущее народа. В такси, зажатый между жилистыми ляжками Плитплова и шелковистым бедром Любиёвой, Петворт подпрыгивает на карданном валу и смотрит в окно. Прямая, узкая, разъезженная дорога указывает на трубы ТЭЦ, далекие призраки многоэтажек и алое садящееся солнце. Вдоль шоссе растут старые корявые деревья с побеленными стволами, за ними свободно раскинулись мокрые неразгороженные поля. В полях скирды, похожие на караваи, между ними гуляют на воле белые утки. Там и сям разбросаны кучками серые дощатые Домики, окна у них затянуты грязной марлей, рядом огороды, где растут овощи, гогочут гуси, играют дети, лают собаки и высятся похожие на семафоры конструкции из длинных жердей – видимо, журавли колодцев. По одной стороне узкой разбитой дороги бредут несколько крестьян с тюками на голове – мужчины в синих робах, женщины в черном. Таксист, не сбавляя скорость, сигналит, и они прыгают в придорожную канаву. Радио орет; таксист в кепке набекрень щурится на солнце и жмет на акселератор. Из алого слепящего зарева стремительно возникают детали, как, например, древняя телега, запряженная лошадьми и нагруженная сеном, на котором развалились двое мальчишек. Таксист бьет по тормозам, Петворт подскакивает над карданным валом.

– Так вы пролетели сюда на «Комфлуге», очень комфортабельно, думаю, – говорит Любиёва, чье бедро прижимает его слева.

– Надеюсь, ваша матушка очень здорова, – говорит Петворт. – Вы какой-то раз упоминали ее мне.

Таксист, подавшись вперед, обозревает слепящее алое зарево за телегой.

– И много забастовок сейчас делают в Британии, я слышала, – говорит Любиёва. – Здесь, разумеется, наши люди любят работать. Они имеют к ней мораль.

– И не имеют еды, если не работают, – со смешком добавляет Плитплов, чья ляжка притиснула Петворта справа.

Таксист выкручивает баранку и объезжает телегу; колесо попадает в разбитую колею, Петворт снова подпрыгивает на карданном валу, сзади доносится пронзительное ржание лошадей.

– Запад сейчас имеет многие экономические затруднения, – говорит Любиёва. – Какая жалость, что они причинили задержку вашему самолету.

– Простите, что вам обоим пришлось долго ждать, – говорит Петворт.

Такси нагоняет длинную вереницу серых грузовиков, медленно ползущую к Слаке. Сзади на кузовах – белые цифры и кириллические значки.

– Мне сказали, вашему рейсу сделали отмену, – говорит Плитплов.

– Надеюсь, вы не верили, – отвечает Любиёва. – Они ничего не знают, эти люди.

На другой стороне узкой дороги появляется другая вереница серых грузовиков. У них большие тупые носы и маленькие горящие фары, ползут они тоже очень медленно.

– Пожалуйста, обращайте внимание, на наших полях мы делаем очень хороший урожай, – говорит Любиёва. (Тем временем таксист, поправив кепку, начинает лихой обгон: проскакивает между первым и вторым встречными грузовиками, чтобы миновать последний из попутных.)

– Ваша очень милая жена, она по-прежнему курит маленькие сигары? – спрашивает Плитплов. (Таксист тем временем проскакивает между третьим и четвертым встречными грузовиками, чтобы миновать предпоследний попутный.)

– Благодаря дождю урожаи снизились, но всё равно рекордные, – продолжает Любиёва, указывая в окно.

– Ее зовут Лотти, я думаю, – говорит Плитплов, посмеиваясь от приятных воспоминаний, и начинает набивать трубку растительной трухой. – Я всегда находил ее очень занимательным обществом.

Шофер снова идет на обгон, камни стучат о днище автомобиля, пыль столбом, фары мигают, грузовики сигналят, Петворт подпрыгивает вверх-вниз, вверх-вниз и бьется головой о потолок.

– Он не слишком быстро едет? – спрашивает зарубежный гость.

– Здесь мы любим, чтобы наши машины ездили с маленькими авантюрами, – говорит Плитплов.

– И это хорошо тоже, потому что мы задержались в аэропорту, – добавляет Любиёва.

– Очень скучный аэропорт, – замечает Плитплов. – Не как на Западе.

– Мне не показалось, что он скучный, – возражает Любиёва. – Я нашла место и прочла почти сто страниц писателя Хемингуэя. Товарищ Петвурт, пожалуйста. Вы закрыли глаза, а мы въезжаем в Слаку. Разве вы не хотите ее увидеть?

Петворт открывает глаза: солнце погасло, серые грузовики исчезли, шоссе впереди широкое и оживленное. Слева высятся огромные металлические трубы ТЭЦ, от которой во все стороны расходятся высоковольтные линии. Вдоль дороги тянутся одноэтажные фабрики за высокими заборами и запертыми воротами. На каждой щит с цифрами, увенчанный серпом и молотом.

– Наши государственные промышленные предприятия, – объясняет Любиёва. – Видите их замечательные цифры производственных достижений?

– Хемингуэй, надо же… – Плитплов с легким смешком перегибается через Петворта. – Сударыня, вам действительно нравится его читать?

За фабриками начинаются одинаковые блочные дома, тридцати-сорокаэтажки посреди выжженного пустыря.

– Здесь возвели большой и грандиозный проект, – говорит Любиёва. – Почему вас удивляет, что я люблю читать Хемингуэя? Может быть, вы думаете, что он упадочный писатель?

Петворт смотрит на многоэтажки: вблизи они выглядят еще тоскливее, чем с воздуха. Между домами ветер гоняет клубы пыли: типично восточноевропейское зрелище бесхозной земли. Машин рядом с подъездами мало, людей тоже, дети не играют, магазинов не видно; между кварталами установлены огромные щиты с картой жилого комплекса.

– Нет, он прекрасный писатель, его стиль очень хороший, – говорит Плитплов, ухмыляясь над трубкой. – Просто я не думаю, что он очень терпеливо относится к женщинам.

За блочными кварталами река вышла из берегов; на заболоченной пойме высится большое кирпичное строение, похожее на увенчанный куполом склад.

– Река, это Ниыт, – объясняет Любиёва. – И еще собор Святого Вальдопина, не очень интересный. Ну, я не профессор, но думаю, он описывает про женщин очень хорошо.

Теперь такси летит по трехрядному бульвару; посредине трамвайные пути, по обеим сторонам – обшарпанные фасады жилых домов в знакомом континентальном стиле, балконы с фигурными перильцами выпирают, как бюсты затянутых в корсет викторианских дам.

– Неужели вы не наблюдаете, как он всегда подозревает женские адюльтеры? – спрашивает Плитплов, попыхивая трубкой. – Вы не замечаете волосатую грудь его героев-мужчин?

– Старинная часть Слаки, не самая хорошая, – говорит Любиёва. – Здесь наш народ держал героические бои в 1944-м. Да, может, я мало в этом понимаю, но, мне кажется, Хемингуэй очень хотел бы быть женщиной.