Сергей Мельгунов - Мартовскіе дни 1917 года

• Название: Мартовскіе дни 1917 года
• Автор: Сергей Мельгунов
• Жанр: История
• Год: 1961

Историческое исследование известного русского историка посвящено Февральской Революции. Блестящая работа с источниками и бесценная возможность общаться с участниками исторических событий делают книгу интересной как для профессиональных историков, так и для любителей.

Текст в старой орфографии по парижскому изданию 1961 года

OCR boomzoomer 2007-2008 г.

---

Закончив краткое обозрѣніе аграрной политики Временнаго Правительства перваго призыва, мы с большой сознательностью можем отнестись к сужденіям, высказанным по этому поводу главою послѣдующаго состава правительства — и, конечно, в изданіи, которое предназначалось для иностраннаго демократическаго общественнаго мнѣнія. Переворачивая вверх дном "соглашеніе" 2 марта, Керенскій в своей послѣдней книге "L'Experience Kerenski" удивительным образом доказывает, что именно представители Совѣта, исходя из своей соціологической концепціи о "буржуазном этапе революціи", колебались внести в программу будущаго правительства соціальныя, аграрныя и рабочія реформы. В дальнѣйшем мемуарист доходит до такого искаженія дѣйствительности, что увѣряет, что уже первое революціонное правительство, несмотря на свое "капиталистическое" происхожденіе (это и придает русской революціи тип классически русскій), выступило с иниціативой радикальной земельной реформы в полном соотвѣтствіи с русской революціонной традиціей[512].

Оказывается, что проект Ленина, о котором он мечтал в Швейцаріи, правительством "цензовой общественности" был принят к выполненію задолго до того, как большевики разнуздали ("спустили с цѣпи") свою "аграрную революцію". Первое правительство демократической революціи предоставило самим крестьянам выработать новый земельный порядок — только мнѣнie земельных комитетов имѣло значеніе: всѣ земли подлежали націонализаціи и пользоваться ими наперед могли лишь тѣ, кто их обрабатывал... Может быть, в дни, когда во главѣ коалиціоннаго правительства стоял Керенскій, дѣйствительность и стала только до извѣстной степени приближаться к тому, что говорит Керенскій-мемуарист. Его товарищ по партіи, активный дѣятель Совѣта Крестьянских Депутатов Быховскій утверждал в засѣданіи 7 іюля: "не пройдет одной недѣли, как станут законом всѣ постановлены Всероссійскаго Совѣта Крестьянских Депутатов".

В дни существованія Временнаго Правительства перваго состава подобныя утвержденія можно было встретить лишь в правых кругах земельных собственников, обвинявших Правительство в том, что оно стоит "на вытяжку" перед комитетом.

IV. Совѣтская позиція.

Мы видѣли, как в жизни создавалось "двоевластіе". Можно ли это бытовое явленіе принимать за идеологическій фермент для созданія "совѣтской власти?" Очень относительно, ибо анархія на мѣстах, приводившая даже к созданію каких-то автономных городских и уѣздных "республик" (термин отчета Врем. Комитета), свидѣтельствовала больше о хаосѣ, который должен был понемногу исчезать по мѣрѣ того, как утрясалась взбаломученная переворотом народная психологія. В сущности он и исчезал. Керенскій с полным правом мог говорить, что максимум безвластія дало правительство перваго состава — правительство "цензовой общественности". Налаживался разрушенный переворотом административный аппарат, начинало нормально функціонировать демократическое общественное самоуправленіе. И неизбѣжно процесс превращенія "контролирующих" совѣтов в органы "управляющіе" должен был ослабѣть. Неоспоримо, авторитет Совѣтов, принимавших столь активное участіе в разрѣшеніи экономических конфликтов (мѣстами они выполняли роль не существовавших профессіональных союзов) и в борьбѣ с продовольственной разрухой, значительно вырос в глазах населенія. И все же этот авторитет в большей степени был авторитетом не правительственным, а революціонным, когда совѣтская резолюція в центрѣ принималась на мѣстах, как директива для "фактическаго осуществленія" — не случайно, напримѣр, совѣт в м. Б. Токмак Таврической губ. 2 апрѣля запросил столичный центр (в данном случаѣ Москву): "вводится ли 8-часовой рабочій день революціонным путем, прибѣгая даже к забастовкам?"

Всякая гипербола в исторіи стоит на грани фантастики. Безконечно преувеличено мемуарное воспріятіе Суханова, утверждающаго про Петербург, что совѣтскій "аппарат управленія" стал непроизвольно, автоматически, против воли Совѣта вытѣснять офиціальную государственную машину, работавшую все болѣе и болѣе холостым ходом "...приходилось брать на себя отдѣльныя функціи "управленія", создавая и поддерживая в то же время фикцію, что это "управляет" Маріинскій дворец". Для характеристики "мартовских будней" ограничимся лишь приведеніем оговорки, сдѣланной самим мемуаристом: "пока дѣло далеко еще не дошло до таких предѣлов, пока от государственных "ограниченных" дѣл можно было еще категорически отказываться". Так было в столичном центрѣ, гдѣ бился пульс революціи. Знаменательно, что сам Ленин в період творенія своих апрѣльских "тезисов" приходил к выводу, что именно опыт на мѣстах должен явиться "образцом" "для подталкиванія центра". Матеріалы, собранные Юговым ("Совѣты в первый період революціи'') дают цѣлый асортимент иллюстрацій к этому '"опыту на мѣстах". Если отбросить всѣ вышесдѣланныя поясненія и оговорки, можно, пожалуй, придти к выводу, что "двоевластіе" так или иначе проходило "сверху до низу" (итог Троцкаго в исторіи февральской революціи), но нельзя заключить, что в апрѣлѣ эпоха "фактическаго двоевластія" стала смѣняться эпохой "фактической полноты власти" совѣтов (Суханов). Тот же метавшійся в поисках себѣ политическаго "пристанища" в первые дни революціи между меньшевиками и большевиками "около партійный" Суханов утверждает, что лозунг "вся власть совѣтам" в глазах большевиков "совершенно не имѣл того смысла, какой в него вкладывал Ленин", т. е., значенія "государственно-правовой системы" — замѣны "парламентской республики", "республикой Совѣтов": это было "просто очередным политическим требованіем организаціи правительства на подотчетных Совѣту элементах".

На первых порах при общей неясности конструкціи временной революціонной власти в представленіях и в центрѣ и на мѣстах получалась довольно большая путаница. Если с фронта со стороны команднаго состава запрашивали разъясненія центра о взаимоотношеніи Правительства с Временным Комитетом, то со стороны солдатских масс спрашивали такого же разъясненія в отношеніи к совѣтам. "Большое недоумѣніе — говорил в засѣданіи Исполнительнаго Комитета 14 марта представитель совѣта из Пскова — вызывает неясность, кто составляет правительство — Временное Правительство иди Совѣт Р. С. Д., или оба вмѣстѣ". "Солдаты не знают кого слушать" — заявлял в засѣданіи 15-го представитель одной "маршевой роты"...

Любопытно, как на Совѣщаніи Совѣтов один из делегатов 12-й арміи Скачков, соц.-демократ из числа противников большевиков, явно принадлежавшій к средѣ интеллигентной, сторонник созданія коалиціоннаго правительства и всемѣрной поддержки центральнаго революціоннаго правительства во имя интересов войны, весьма своеобразно разъяснял форму государственнаго управленія, которая была создана революціей. По его мнѣнію и тѣх, очевидно, кого он представлял, революція создала "неписанную конституцію" с однопалатной системой и исполнительным органом ея — министерством: "палата депутатов — это вот собраніе всѣх Совѣтов Р. и С. Д., это есть единственная наша палата, которую выбрала революція. Единственное отношеніе со стороны этой палаты к Временному Правительству может быть такое, что Временное Правительство является отвѣтственным министерством этой палаты депутатов. Вот таким образом у нас, на мѣстах, в арміи, в большинствѣ случаев и считали, что правительство выражает волю Совѣта Депутатов, но здѣсь доклад Стеклова внес в наши умы огромную смуту: мы видим, что тов. Стеклов доказывает, что правительство вовсе не выражает воли Совѣта Депутатов, не исполняет ее, хочет устранить ее.

И вот теперь мы уже поставлены в совершенно безвыходное положеніе. Когда мы вернемся назад, вам, в окопах, придется разбираться в каждом постановленіи правительства, положена лн на него марка Совѣта Депутатов или не положена, с его разрѣшенія или не с его разрѣшенія. Вы понимаете, в такой обстановкѣ разрѣшить этот вопрос является совершенно невозможным, и мнѣ кажется, что единственно, что мы можем предложить Совѣту Р. Д. это приложить всѣ усилія к тому, чтобы воля Временнаго Правительства не расходилась с волею Совѣта Депутатов... Нам не важно, из каких слоев выбрано само правительство, не важно, кто его лица. Нам важно то, что оно должно выражать волю революціоннаго движенія, а если оно не будет выражать, то оно не должно существовать".

Выступленіе Скачкова стояло в прямой связи с обсужденіем одного из центральных вопросов Совѣщанія — об отношеніи революціонной демократіи к правительству. Офиціальным докладчиком от Исполнительнаго Комитета выступил Стеклов, который должен был обосновать предлагаемую Совѣщаніем не слишком опредѣленную резолюцію о политической цѣлесообразности поддержки Временнаго Правительства, "представляющаго интересы либеральной и демократической буржуазіи" — "постолько, посколько оно, в согласіи с Совѣтом, будет неуклонно идти в направленіи к упроченію завоеваній революціи и борьбы с "контр-революціонными силами". "Очень странный доклад" (это признает и Суханов), сдѣлал этот достаточно безпринціпный в житейских отношеніях демагог, тогда еще не числившійся в рядах крайних, но стоявшій в своем революціонном радикализмѣ почти всегда на грани поддержки большевизма. Доклад был интересен по фактам, пожалуй даже объективен в той своей исторической части, которую приходилось уже выше цитировать — в "наивном и откровенном признаніи" (по выраженію Милюкова), почему Демократія не захватила власти в первые дни революціи. В послѣдующем, отвергая измышленія "черносотенной и либеральной буржуазіи", которая, стремясь посѣять раздор, инспирует, и клевещет ("сплетничает") о двоевластіи (формально его нѣт, а если оно и существует, то как выраженіе стремленій двух политических сил), Стеклов выступил с обвинительным актом против таившихся в нѣдрах правительства контр-революціонных потенцій... Докладчик "улавливал нежелательные оттѣнки" в нѣкоторых министерских рѣчах, намекая на таинственный "организующій центр", отказываясь "пока" его назвать и видѣл, наконец, угрозу революціи в "ложной гуманности" буржуазнаго правительства: это правительство не издало, напримѣр, "декрета, объявляющаго внѣ закона всѣх генералов — врагов русскаго народа, которые дерзнут поднять (все в будущем времени) святотатственную руку на русскій народ и завоеванія его революціи". Это правительство, "без вѣдома и согласія Совѣта", оставляло на свободѣ (правда, временно) "под личным наблюденіем министра юстиціи" стараго генерала Иванова[513]... Недоволен был Стеклов и отношеніем к династіи, введшей в Россіи "крѣпостное право" и пр. и пр.