Сергей Мельгунов - Мартовскіе дни 1917 года

• Название: Мартовскіе дни 1917 года
• Автор: Сергей Мельгунов
• Жанр: История
• Год: 1961

Историческое исследование известного русского историка посвящено Февральской Революции. Блестящая работа с источниками и бесценная возможность общаться с участниками исторических событий делают книгу интересной как для профессиональных историков, так и для любителей.

Текст в старой орфографии по парижскому изданию 1961 года

OCR boomzoomer 2007-2008 г.

---

Характер засѣданія может быть прекрасно обрисован словами Бѣляева: "У меня вообще такое впечатлѣніе, что не Протопопов здѣсь разсуждал". В хронологіи Бѣляев сдѣлал ошибку, — телеграмма Царю фактически была послана на другой день около 6 час. вечера. Правильность впечатлѣнія Бѣляева косвенно подтверждает запись Палеолога (очень неточная, как почти всегда), 27 февраля посѣтившаго в 11.30 час. утра министерство ин. д. Покровскій сообщил ему о роспускѣ Думы, о телеграммѣ Царю с мольбой немедленно пріѣхать[168] и о мнѣніи всѣх министров, за исключеніем Протопопова, о необходимости установліенія диктатуры, которая должна быть вручена популярному в арміи генералу, напр., Рузскому. Не исключена, конечно, возможность, что на вечернем засѣданіи 26-го, дѣйствительно, план Маклакова (каковы были другія предположенія, исходившія от общественных кругов, мы не знаем) был отвергнут, и Совѣт министров под вліяніем воскресных событій, когда могло казаться, что правительство "побѣдило", склонился к мнѣнію "правых" о введеніи осаднаго положенія. т. е. рѣшил взять "твердый курс". (См. ниже). И только на другой день, когда столица неожиданно сдѣлалась вновь "полем военных дѣйствій", и стало обнаруживаться безсиліе правительства и безнадежность положенія. обратились к рецепту, предложенному Маклаковым. При таких условіях странный отвѣт Покровскаго 27-го, поразившій депутата, был только тактическим пріемом, чтобы не разрубить веревочки, которая связывала правительство с общественностью.

* * *

Разсказ о переживаніях в Петербургѣ пріоткрывает завѣсу над тѣм, что происходило в Ставкѣ, гдѣ вопрос об "отвѣтственном министерствѣ" в сознаніи дѣйствовавщих лиц, конечно, должен был стоять еще менѣе отчетливо, нежели в столичных министерских кругах. Приходится думать, что только вечером 27-го послѣ телеграммы предсѣдателя Совѣта министров и послѣдовавшаго затѣм разговора с в. кн. Михаилом у Алсксѣева стал измѣнятся взгляд на происходящее в Петербургѣ, и солдатскій бунт стал представляться чѣм-то болѣе глубоким и серьезным, чѣм казалось это первоначально. Тогда встала проблема, если не отвѣтственнаго министерства, то министерства довѣрія по ходячей термінологіи того времени. И только 28-го, когда получено было сообщеніе, что столичное движеніе возглавляется Временным Комитетом Гос. Думы, позиція ген. Алексѣева совершенно опредѣленно оформилась в сторону "отвѣтственнаго министерства" — общественнаго кабинета. Это измѣненіе довольно ясно выступает при сопоставленіи двух документов, помѣченных 28-м и вышедших непосредственно из-под пера начальника верховнаго штаба. Между 1-2 часами дня главнокомандующим фронтами была разослана циркулярная телеграмма Алексѣева с обозрѣніем событій в Петербургѣ 26-28 февраля. Событія эти характеризуются только, как "военный мятеж", подавленіе котораго стоит на первом планѣ. О необходимости хотя бы косвенно поддержать "революціонное правительство" нѣт и рѣчи. "На всѣх нас, — заключал Алексѣев, — лег священный долг перед Государем, Надѣюсь сохранить вѣрность долгу и присягѣ в войсках дѣйствующих армій". Значительно позже, около 8 час. вечера, в дополнительной телеграммѣ главнокомандующим Алексѣев, предупреждая, что нѣмцы могут использовать внутреннія затрудненія и проявить активность на фронтѣ, так опредѣлял положеніе: "Событія в Петроградѣ, сдѣлавшія революціонеров временно хозяевами положенія, конечно, извѣстны нашему противнику, быть может, принявшему довольно дѣятельное участіе в подготовкѣ мятежа". В совсѣм других тонах составлена ночная телеграмма в Царское Село на имя Иванова, которая приведена была выше, — здѣсь опредѣленно уже говорится о поддержкѣ усилій "Временнаго Правительства" под предсѣдательством Родзянко и о "новых основаніях для выбора и назначенія правительства" в соотвѣтствіи с "пожеланіем народа"...

Повѣствованіе о настойчивых, но безрезультатных попытках предусмотрительных людей в Ставкѣ убѣдить Царя 27-го в необходимости перейти к парламентскому строю должно быть отнесено к числу легенд, родившихся в аспектѣ мемуарнаго воспріятія прошлаго. В средѣ императорской свиты легенда эта пріобрѣла другой оттѣнок: Царь де легко тотчас же послѣ телеграммы Родзянко согласился на отвѣтственное министерство — правда, в ограниченном размѣрѣ, оставляя в своем непосредственном распоряженіи министерства военное, морское, иностр. дѣл и Двора. Так слѣдует из воспоминаній придворнаго исторіографа ген. Дубенскаго, впрочем оговаривающагося, что сам он царской телеграммы '"не видѣл, но слышал об ней от многих лиц"; по его словам, "безусловно вся Свита и состоящіе при Государѣ признавали в это время неотложным согласіе Государя на отвѣтственное министерство и переход к парламентскому строю". "Весь вечер и почти всю ночь —- вспоминает Дубенскій — мы всѣ не расходились и бесѣдовали о нашем срочном отъѣздѣ и, хотя выражали надежду, что предуказанный парламентскій строй внесет успокоеніе в общество, но отошли из Могилева послѣ 2 час. ночи 28 февраля с большой тревогой". Внутренній смысл второй версіи легенды сам но себѣ понятен, однако, по дневникам-записям того времени самого исторіографа царской Ставки[169] легко установить, что легенда родилась значительно позже послѣ отреченія. В дневникѣ от 3 марта у Дубенскаго записано: "27 февраля было экстренное засѣданіе под предсѣдательством Государя, — Алексѣева, Фредерикса и Воейкова. Алексѣев в виду полученных извѣстій из Петрограда умолял Государя согласиться на требованіе Родзянко дать конституцію. Фредерикс молчал, а Воейков настоял на непринятіи этого предложенія и убѣждал Государя немедленно выѣхать в Царское Село"[170]. Естественно, что дворцовый комендант в показаніях перед слѣдственной комиссіей отрицал спою роль в попытках отговорить Царя от согласія на "конституцію". Вѣроятно, так и было в дѣйствительности уже потому, что Свита, повидимому, не могла оказывать замѣтнаго вліянія на политическія рѣшенія монарха — по установившемуся обиходу Император не склонен был выслушивать мнѣнія по вопросам, не входившим в компетенцію окружавших придворных: об этом члены Свиты, не исключая министра Двора, дворцоваго коменданта, находившихся на привилегированном положеніи среди тѣх, кто — по выраженію Дубенскаго — "имѣл право говорить", свидѣтельствовали перед Чр. Сл. Ком. довольно единодушно.

3. Отъѣзд Царя.

На условныя традиціи Двора могли оказывать вліяніе и личныя свойства монарха: как часто бывает у людей слабой воли, Николай II хотѣл царствовать "сам"[171]. Однако во всем и всегда он невольно подчинялся болѣе властной женѣ. Так и в данном случаѣ отказ согласиться на "конституцію" был вызвал давленіем Ал. Фед. — утверждали, по словам Лукомскаго, в Ставкѣ. Говорили, что послѣ полученія телеграммы Голицына, Царь "больше часа" разговаривал по телефону с Царским Селом. Пронин пишет еще опредѣленнѣе о том, что телеграмма Голицыну была послана "послѣ переговоров по прямому проводу с Царским Селом. Но Лукомскій, повидимому, ошибался, предполагая, что между Могилевым и Царским Селом существовал "особый" телефонный провод. Телефонный разговор с Царским Селом, о котором "говорили" в Ставкѣ, в дѣйствительности был телеграфный запрос церемоніймейстера гр. Бенкендорфа от имени Императрицы:"Не желает ли Е. В., чтобы Ея В. с дѣтьми выѣхали навстрѣчу". Воейков доложил. Царь сказал: "ни под каким видом, передать Бенкендорфу, что он сам пріѣдет в Царское". Мемуаристы и здѣсь соткали легендарную ткань. Она легко разрывается с помощью дошедших до нас документов.

Очевидно, запрос А. Ф. был вызван тѣм, что в Царском почувствовали себя неспокойно[172]. До полученія телеграммы Голицына Царь никакого безпокойства за семью не испытывал и не думал ускорять свой отъѣзд из Могилева, заранѣе еще назначенный на 2 ч. 30 м. 28 февраля. В телеграммѣ, отправленной в Царское в 7 чаc. вечера. Ник. Алекс, подтверждая часы своего отъѣзда, сообщал: "конная гвардія получила приказаніе немедленно выступить из Новгорода в город. Бог даст, безпорядки в войсках скоро будут прекращены". Телеграмма была послана в отвѣт на полученное от жены письмо, написанное днем 26-го и не заключавшее в себѣ ничего особо тревожнаго. Оно столь характерно для момента, когда династія переживала свой "двѣнадцатый час", что его слѣдует процитировать. Со слов принятаго А. Ф. таврическаго губернатора Бойсмана, она писала: "Разсказывал мнѣ много о безпорядках в городѣ (я думаю, больше 200.000 человѣк). Он находит, что просто не умѣют поддержать порядка. Но я писала об этом уже вчера, прости — я глупенькая. Необходимо ввести карточную систему на хлѣб (как это теперь в каждой странѣ), вѣдь так устроили уже с сахаром, и всѣ спокойны и получают достаточно. У нас же — идіоты... Один бѣдный жандармскій офицер был убит толпой и еще нѣсколько человѣк. Вся бѣда в этой зѣвающей публикѣ, хорошо одѣтых людей, раненых солдат, курсисток и пр.. которые подстрекают других. Лили заговорила с извозчикам, чтобы узнать новости. Они говорили ей, что к ним пришли студенты и заявили, что если они выѣдут утром, то в них будут стрѣлять. Такіе испорченные типы! Конечно, извозчики и вагоновожатые бастуют. Но они говорят, что не похоже на 95 (надо понимать 1905), потому что всѣ обожают тебя и только хотят хлѣба".