Сергей Мельгунов - Мартовскіе дни 1917 года

• Название: Мартовскіе дни 1917 года
• Автор: Сергей Мельгунов
• Жанр: История
• Год: 1961

Историческое исследование известного русского историка посвящено Февральской Революции. Блестящая работа с источниками и бесценная возможность общаться с участниками исторических событий делают книгу интересной как для профессиональных историков, так и для любителей.

Текст в старой орфографии по парижскому изданию 1961 года

OCR boomzoomer 2007-2008 г.

---

В Ставку отклики на быстро текущія в Петербургѣ событія приходили с опозданіем. Недаром Рузскій на копіи телеграммы Родзянко 26-го «дѣлал помѣтку: ''Очень жаль, что с 24 по 27 не удосужились сообщить о том, что дѣлается в Петроградѣ"... Рузскій добавил, что не сообщали на фронт "может быть, и с цѣлью"[152]. Конечно, никакой задней цѣли не было. Дѣло было только в том, что у самых предусмотрительных людей в дѣйствительности еще не было ощущенія наступавшей ''катастрофы", которую 26-го вечером почувствовал Родзянко. На первую телеграмму Хабалова к вечеру 25-го о начавшейся забастовкѣ и демонстраціях 23-го и 24-го, при разгонѣ которых "оружіе войсками не употреблялось", Царь лаконически отвѣтил "за личной подписью": "Повелѣваю завтра же прекратить в столицѣ безпорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германіей и Австріей". В Чр. Сл. Ком. Хабалов показывал, что эта телеграмма хватила его, как бы "обухом": "как прекратить завтра же? Что я буду дѣлать? Как мнѣ прекратить? Когда говорят: хлѣба дать — дали хлѣб и кончено. Но когда на флагах надпись: долой самодержавіе, какой же тут хлѣб успокоит". "Царь велѣл: стрѣлять надо, и я убит был".

Через час послѣ полученія телеграммы, около 10 ч. веч. 25-го, по словам Хабалова, собрались командиры запасных батальонов. Главнокомандующій освѣдомил их о царской телеграммѣ и указал, что должно быть примѣнено "послѣднее средство", т. е., "раз толпа агрессивна, то дѣйствовать по уставу — послѣ троекратнаго сигнала открывать огонь"[153]. И в воскресенье 26-го оружіе было пущено в ход в большем масштабѣ. чѣм в предшествовавшіе дни. Трудно не усмотрѣть в показаніях Хабалова перед революціонным слѣдствіем попытки снять с себя отвѣтственность за разстрѣл толпы. Хабалов телеграмму Императора в показаніях относил к 9 час. веч. 25-го. а между тѣм на подлинникѣ телеграммы самого Хабалова, адресованной нач. верх. штаба, имѣется помѣтка рукою Алексѣева: "доложено Государю Императору 26", другими словами, очевидно, телеграмма Николая II могла быть послала лишь 26-го — в публикаціи Сторожева она и помѣчена 22 часами двадцать шестого[154].

26-го Император не проявлял большого безпокойства. Он писал в этот день женѣ: "Я надѣюсь, что Хабалов сумѣет быстро остановить эти уличные безпорядки. Протопопов должен дать ему ясныя и опредѣленныя инструкціи. Только бы старый Голицын не потерял голову". В 9 ч. 20 веч. из Ставки пошла телеграмма в Царское: ..."Выѣзжаю послѣзавтра. Покончил здѣсь со всѣми важными вопросами. Спи спокойно"...

Одновременно со "всеподданнѣйшей" телеграммой Царю Родзянко телеграфировал и нач. верх. штаба... Телеграмма Алексѣеву почти дословно совпадала с текстом, адресованным Царю, и оканчивалась призывом к нач. штаба своим предстательством перед Царем ("молю вас о том от всей души") "спасти Россію от катастрофы... в ваших руках... судьба, слава и побѣда Россіи". Копіи были посланы и главнокомандующим фронтами: "порученіе исполнил", — отвѣтил просто Рузскій и болѣе претенціозно Брусилов: "свой долг перед родиной и Царем исполнил" (эти отвѣты были напечатаны в московских газетах 2 марта). Брусилов в час ночи телеграфировал Алексѣеву, что "при наступившем грозном часѣ другого выхода не вижу" (т. е. послѣдовать совѣту Родзянко). Эверт позже, днем 27-го, уклонялся от отвѣта в телеграммѣ на имя Алексѣева: "Я — солдат, в политику не мѣшался и не мѣшаюсь. По отрывочным доходящим до меня слухам, насколько справедливо все изложенное в телеграммѣ по отношенію внутренняго положенія страны, судить не могу". Рузскій телеграфировал непосредственно Царю в 9 ч. веч. 27-го. Не касаясь министерскаго вопроса, главнокомандующій Сѣвернаго фронта указывал лишь на необходимость "срочных мѣр" для успокоенія населенія и предостерегающе предупреждал, что "нынѣ армія заключает в своих рядах представителей всѣх классов, профессій и убѣжденій, почему она не может не отразить в себѣ настроеній страны". "Позволяю себѣ думать, — заключал Рузскій, — что при существующих условіях мѣры репрессій могут скорѣе обострить положеніе, чѣм дать необходимое длительное умиротвореніе".

В теченіе дня и вечера 27-го всѣ эти телеграммы доложены были Царю[155]. В час дня в связи с перерывом занятій Думы пришла на имя Царя новая телеграмма Родзянко, в очень рѣшительных тонах, призывавшая носителя верховной власти "безотлагательно" вновь созвать законодательныя палаты и призвать новую власть на началах, изложенных в предшествовавшей телеграммѣ предсѣдателя Думы: "Государь, не медлите" — телеграфировал Родзянко: "Если движеніе перебросится в армію, восторжествует нѣмец, и крушеніе Россіи и с ней династіи неминуемо. От имени всей Россіи прошу В. В. об исполненіи изложеннаго. Час, рѣшающій судьбу войск и родины, настал. Завтра может быть уже поздно". Это не было увѣщаніем человѣка, через нѣсколько часов присоединившагося — пусть вынужденно — к революціонному движенію. Родзянко говорил не о "революціи" , а о "бунтѣ", который грозит гибелью государству: "Послѣдній оплот порядка устранен. Правительство совершенно безсильно подавить безпорядок. На войска гарнизона надежды нѣт. Запасные батальоны гвардейских полков охвачены бунтом. Убивают офицеров, примкнув к толпѣ и народному движенію, они направляются к дому мин. вн. д. и Государственной Думѣ (очевидно, не для того, чтобы сдѣлать Думу вождем революціоннаго движенія. С. М. ). Гражданская война началась и разгорается". Логически из телеграммы Родзянко слѣдовало, что дѣло шло в данный момент не столько о перемѣнѣ в составѣ министерства, сколько о необходимости ликвидировать анархическій бунт, начавшійся в столицѣ. Почти одновременно с телеграммой Родзянко Царю была доставлена телеграмма Хабалова, излагавшая происшествія в Волынском полку и отклики их в гарнизонѣ: "принимаю всѣ мѣры, которыя мнѣ доступны, для подавленія бунта. Полагаю необходимым прислать немедленно надежныя части с фронта". Так возникла в Ставкѣ мысль о посылкѣ "карательной" экспедіціи во главѣ с ген. Ивановым, окончательно, очевидно, оформившаяся к моменту полученія Алексѣевым телеграммы (в 7 ч. 35 м. от военнаго министра Бѣляева, помѣчена № 197[156]: "Положеніе в Петроградѣ становится весьма серьезным. Военный мятеж немногими оставшимися вѣрными долгу частями погасить пока не удается; напротив того, многія части постепенно присоединяются к мятежникам. Начались пожары, бороться с ними нѣт средств. Необходимо спѣшное прибытіе дѣйствительно надежных частей, при том в достаточном количествѣ для одновременных дѣйствій в различных частях города"[157]. Нѣт никаких основаній приписывать иниціативу посылки Иванова в Петербург с чрезвычайными полномочіями лично Императору, так как совершенно очевидно из послѣдующаго, что сам нач. верх, штаба понял обстановку, изложенную в телеграммѣ Родзянко и поясненную телеграммами Хабалова и Бѣляева, как наличіе анархическаго бунта, который надо прежде всего ликвидировать военной силой. Разговаривая через нѣкоторое время по прямому проводу с нач. штаба Сѣвернаго фронта Даниловым по поводу миссіи Иванова и назначенія в его распоряженіе соотвѣтствующих воинских частей с "надежными, распорядительными и смѣлыми помощниками" ("прочных генералов", как выражался Алексѣев. отмѣчавшій, что Хабалов "повидимому растерялся"), Алексѣев заключил: "минута грозная, и нужно сдѣлать все для ускоренія прибытія прочных войск. В этом заключается вопрос нашего дальнѣйшаго будущаго"[158]. В письмѣ к женѣ, написанном до назначенія Иванова, Государь говорил: "послѣ вчерашних извѣстій из города я видѣл здѣсь много испуганных лиц. К счастью, Алексѣев спокоен, но полагает, что необходимо назначить очень энергичнаго человѣка, чтобы заставить министров работать для разрѣшенія вопросов: продовольственнаго, желѣзнодорожнаго, угольнаго и т. д. Это, конечно, совершенно справедливо". Ясно, что рѣчь идет не о реорганизаціи Совѣта министров, а о назначеніи отвѣтственнаго лица с диктаторскими полномочіями, что соотвѣтствовало давнишним проектам ген. Алексѣева. Эту черту слѣдует учитывать, когда обращаешься к воспоминаніям тѣх, кто в описываемые дни находились в Ставкѣ. В сознаініи мемуаристов событія 27 февраля — 1 марта подчас сливаются в одну общую картину. Желая подчеркнуть свое пониманіе создавшейся обстановки и свою предусмотрительность, они невольно факты 27 февраля вставляют и рамку послѣдуюших явленій. Мы это видим в воспоминаніях генерал-квартирмейстера Ставки Лукомскаго. Внѣшне он старается быть очень точным даже в датах, отмѣчая часы разговоров и проч. Но именно эта мемуарная точность без соотвѣтствующих справок с документами, которые вступают в противорѣчіе с утвержденіями мемуариста, и лишает воспоминанія ген. Лукомскаго в деталях исторической достовѣрности. Непосредственный очевидец и участник драмы, разыгравшейся в Ставкѣ, разсказывает о том, как ген. Алексѣев безуспѣшно пытался воздѣйствовать на Царя, в соотвѣтствіи с настояніями, которыя шли из Петербурга и в частности с упомянутой телеграммой, полученной от предсѣдателя Совѣта министров кн. Голицына. Эту телеграмму Лѵкомскій ошибочно отнес на дневное время — она могла быть получена в Ставкѣ лишь вечером[159