Сергей Мельгунов - Мартовскіе дни 1917 года

• Название: Мартовскіе дни 1917 года
• Автор: Сергей Мельгунов
• Жанр: История
• Год: 1961

Историческое исследование известного русского историка посвящено Февральской Революции. Блестящая работа с источниками и бесценная возможность общаться с участниками исторических событий делают книгу интересной как для профессиональных историков, так и для любителей.

Текст в старой орфографии по парижскому изданию 1961 года

OCR boomzoomer 2007-2008 г.

---

Сознаніе необходимости немедленнаго образованія " исполнительной" власти в значительной степени, как мы видѣли, продиктовало оригинальную форму умолчанія, на которой послѣ безполезных дискуссій остановились в Петербурге представители двух секторов общественности. В дѣйствительности это была страусова политика, ибо "монопольный лидер" буржуазно-демократическаго лагеря предрѣшал вопрос не только на митинговых собраніях. В тот же день он, в качествѣ министра ин. д., заявил представителям иностранной печати: "Новое правительство считает необходимым, чтобы отреченіе Государя от престола состоялось офиціально, и чтобы регентство было возложено временно на в. кн. Мих. Ал. Таково наше рѣшеніе и измѣнить его мы не считаем возможным". Трудно сказать, как разрѣшился бы неизбѣжный конфликт, если бы жизнь не разрѣшила его наперекор теоретическим калькуляціям политиков...

Вечером 2-го избранная формула умолчанія казалась еще удовлетворительной — тѣм, кто сошлись в помѣщеніи Врем. Комитета для формальнаго завершенія дѣла соглашенія "буржуазіи" и "демократіи". С рѣшеніем "третьяго пункта" — разсказывает Суханов — окончилось уже всякое обсужденіе "высокой политики" и оставалось только окончательно проредактировать первую "конституцію Великой Россійской Революціи, к которой согласно постановленію Совѣта было добавлено, что "Временное Правительство считает своим долгом присовокупить, что оно отнюдь не намѣрено воспользоваться военными обстоятельствами для какого-либо промедленія по осуществленію вышеуказанных реформ и мѣропріятій"[144]. Возник вопрос, от имени кого опубликовать правительственную декларацію. "От Врем. Комитета Гос. Думы" — предложил Милюков. "При чем тут Гос. Дума и ея комитет" — возразил Суханов. "Чтобы сохранить преемственность власти" — отвѣтил Милюков, не очень, однако, настаивая на упоминаніи Гос. Думы. Рѣшено было написать: "от Временнаго Правительства". Пошли собирать подписи министров. Годнев отказался подписать[145]. "Зато подвернулся" Родзянко, который "сам счел необходимым благословить революціонное правительство своею подписью". Мемуарист не только забыл (или игнорировал) постановленіе Совѣта, что правительственный манифест должен появиться одновременно за подписью предсѣдателя Врем. Ком. Гос. Думы и установленнаго Врем. Правительства, но и не потрудился вчитаться даже при написаніи своих "записок" в тот офиціальный документ, в созданіи котораго принимал самое непосредственное участіе. Правительственная декларація была опубликована вовсе не от имени того сформированнаго 2 марта Временнаго Правительства (т. е. "общественнаго кабинета" во главѣ с кн. Львовым), а от имени того временнаго правительства, которое создала революція 27 февраля, т. е. Временнаго Комитета Гос. Думы. Декларація начиналась словами "Временный Комитет членов Г. Д. при содѣйствіи и сочувствіи столичных войск и населенія достиг в настоящее время такой степени успѣха над темными силами стараго режима, которая дозволяет ему приступить к болѣе прочному устройству исполнительной власти. Для этой цѣли Врем. Ком. Г. Д. назначает министрами перваго общественнаго кабинета слѣдующих лиц, довѣріе к которым в странѣ обезпечено их прошлой общественной и политической дѣятельностью[146]...

Так создалось, по "соглашенію" с Совѣтом или с "разрѣшенія" Совѣта (по терминологіи нѣкоторых представителей лѣвой общественности) то формально назначенное Временным Комитетом старой Государственной Думы первое революціонное правительство, которому суждено было проводить утлую ладью русской государственности через взбаломученный океан революціонных страстей.

ГЛАВА ПЯТАЯ. ОТРЕЧЕНIЕ

I.В Царской Ставкѣ.

1. Информація из Петербурга.

Когда делегаты думскаго Комитета выѣзжали из Петербурга, вопрос об отреченіи Государя был принципіально в Псковѣ уже разрѣшен, и вмѣшательство делегаціи лишь задержало опубликованіе манифеста и тѣм самым скорѣе осложнило проблему сохраненія монархическаго строя, ради которой делегаты поѣхали в Псков. Мало того, эта задержка на нѣсколько часов оказала роковое вліяніе на послѣдующую судьбу Царя. Почему Николай II, в сущности так легко внѣшне отказавшійся от борьбы за престол, не откликнулся сразу в критическій момент на настойчивые призывы пойти навстречу общественному мнѣнію и удовлетворить почти всеобщее требованіе, если не отвѣтственнаго парламентскаго министерства, то по терминологіи того времени "министерства довѣрія", как единственнаго выхода из создавшагося положенія. Для того, чтобы очертить объективно психологію Императора, надо обозрѣть хотя бы послѣдніе годы его царствованія, — годы войны и предреволюціоннаго періода[147]. В данном случаѣ нас будут занимать не психологическія переживанія царствовавшаго монарха, а "то, как он непосредственно реагировал на февральскія событія.

Вечером 26-го (в 9 ч. 53 м.) предсѣдатель Думы, охарактеризовав "угрожающіе размѣры" петербургских волненій, которыя принимают "стихійный характер", отправил Царю умоляющую телеграмму: "Государь, спасите Россію", — взывал Родзянко: "Ей грозит униженіе и позор. Война при таких условіях не может быть побѣдоносно окончена, так как броженіе распространилось уже на армію и грозит развиться, если безначалію и безпорядку власти не будет положен рѣшительный конец[148]... Государь, безотлагательно призовите лицо, которому может вѣрить вся страна и поручите ему составить правительство, которому может довѣрять все населеніе. За таким правительством пойдет вся Россія. В этот небывалый по ужасающим послѣдствіям и страшный час иного выхода нѣт и медлить невозможно"[149]. Получив эту телеграмму, Николай II, по словам Фредерикса в показаніях Чр. Сл. Ком., будто бы, сказал: "Опять этот толстяк Родзянко мнѣ написал разный вздор, на который я ему не буду даже отвѣчать"[150].

Правда, на показанія престарѣлаго министра Двора, до чрезвычайности разстроеннаго обрушившимися на него личными бѣдами послѣ революціи — разгромом и пожаром его дома в Петербургѣ, болѣзнью жены — и, по собственному признанію, совершенно потерявшаго память, не приходится слишком полагаться, но, вѣроятно, Царь считал крайним преувеличеніем ту взволнованность, которая проявилась в телеграммѣ предсѣдателя Думы. Полученныя Государем "лживыя" успокоительныя телеграммы командующаго войсками Хабалова (и отчасти военнаго министра Бѣляева и мин. в. д. Протопопова) могли казаться такими послѣ революціи, но в момент, когда онѣ посылались в Ставку, онѣ соотвѣтствовали болѣе или менѣе дѣйствительности или, вѣрнѣе, тому настроенію, под которым воспринималась тогда почти всѣми эта дѣйствительность. Мало кто видѣл в петербургском бунтѣ реальную прелюдію к революціи. Вѣрнѣе никто. Что может быть характернѣе простого сопоставленія двух одновременных, независимых друг от друга, отзывов о начавшихся волненіях в Петербургѣ со стороны лиц, которыя находились в смыслѣ своего общественнаго положенія на діаметрально противоположных полюсах: "Это — хулиганское движеніе, — писала 25 февраля имп. А. Ф. мужу — мальчишки и дѣвченки бѣгают и кричат, что у них нѣт хлѣба — просто для того, чтобы создать возбужденіе... Если бы погода была очень холодная, они всѣ, вѣроятно, сидѣли бы по домам. Но это все пройдет и успокоится, если только Дума будет хорошо вести себя". Почти такую же характеристику с упоминаніем о "мальчишках и дѣвченках" дал начавшемуся движенію на офиціальном пріемѣ у московскаго командующаго войсками Мрозовскаго проф. Мануилов, редактор руководящаго органа тогдашней либеральной мысли, извѣстный политико-экономист и будущій член революціоннаго правительства[151]. Царь был "слѣп" не болѣе других. Можно удивляться, но не приходится иронизировать post factum по поводу непредусмотрительности правящих кругов, которые одни только yзнали, что "пришла революція", т. е. не придавали февральской забастовкѣ и уличным демонстраціям характера политическаго (Щеголев).

В Ставку отклики на быстро текущія в Петербургѣ событія приходили с опозданіем. Недаром Рузскій на копіи телеграммы Родзянко 26-го «дѣлал помѣтку: ''Очень жаль, что с 24 по 27 не удосужились сообщить о том, что дѣлается в Петроградѣ"... Рузскій добавил, что не сообщали на фронт "может быть, и с цѣлью"[152]. Конечно, никакой задней цѣли не было. Дѣло было только в том, что у самых предусмотрительных людей в дѣйствительности еще не было ощущенія наступавшей ''катастрофы", которую 26-го вечером почувствовал Родзянко. На первую телеграмму Хабалова к вечеру 25-го о начавшейся забастовкѣ и демонстраціях 23-го и 24-го, при разгонѣ которых "оружіе войсками не употреблялось", Царь лаконически отвѣтил "за личной подписью": "Повелѣваю завтра же прекратить в столицѣ безпорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германіей и Австріей". В Чр. Сл. Ком. Хабалов показывал, что эта телеграмма хватила его, как бы "обухом": "как прекратить завтра же? Что я буду дѣлать? Как мнѣ прекратить? Когда говорят: хлѣба дать — дали хлѣб и кончено. Но когда на флагах надпись: долой самодержавіе, какой же тут хлѣб успокоит". "Царь велѣл: стрѣлять надо, и я убит был".