Сергей Мельгунов - Мартовскіе дни 1917 года

• Название: Мартовскіе дни 1917 года
• Автор: Сергей Мельгунов
• Жанр: История
• Год: 1961

Историческое исследование известного русского историка посвящено Февральской Революции. Блестящая работа с источниками и бесценная возможность общаться с участниками исторических событий делают книгу интересной как для профессиональных историков, так и для любителей.

Текст в старой орфографии по парижскому изданию 1961 года

OCR boomzoomer 2007-2008 г.

---

В мин. путей сообщенія при Бубликовѣ и Ломоносовѣ активную роль играл "ротмистр-гусар" Сосновскій, командовавшій ротой семеновцев, которая стояла здѣсь на стражѣ, он оказался бѣглым каторжником, содержавшимся в Литовском замкѣ. Но это неизбѣжная накипь революціи. Оставим ее[135]... Пѣшехонов дает правдивое объясненіе изнанкѣ революціи. Во всем этом, несомнѣнно, сказывался не остывшій еще, а у многих и запоздалый азарт борьбы, хотѣлось принять в ней участіе, внести свою долю в общую побѣду[136]... Еще большую роль сыграл страх перед контр-революціей, но многіе просто не понимали, что такое свобода[137]. Но "пароксизм страха" все-же должен быть поставлен на первом мѣстѣ. Тот же Пѣшехонов разсказывает, что он "вынужден был держаться преднамѣренно рѣзкаго тона в своем обращеніи с обвиняемыми и не жалѣть самых рѣзких квалификацій но адресу старых властей и самых жестоких угроз по адресу тѣх, кто осмѣлится противиться революціи. Только таким путем мнѣ удалось при.... первой встрѣчѣ с толпой поддержать свой авторитет, как представителя революціонной власти. Иначе меня самого, вѣроятно, заподозрѣли бы, как контр-революціонера"... Приспособленіе к настроеніям толпы приводило к тому, что Энгельгардт, если вѣрить повѣствованію Мстиславского, арестовал в Таврическом дворцѣ уже 2 марта офицера, который высказывался "за монархію".

И всетаки какое-то скорѣе благодушіе в общем царило в этой тревожной еще атмосферѣ — благодушіе, которое отмѣчают (при обысках в поисках орудія) столь противоположные люди, как писательница Гиппіус и генерал Верцинскій. А вот показаніе бывшаго царскаго министра народнаго просвѣщенія гр. Игнатьева, данное Чр. Сл. Ком. Временнаго Правительства (это отвѣт на вопрос: "было ли оказано какое-либо безпокойство" в дни февральских событій). "Я должен сказать, что кромѣ самой глубокой признательности к молодежи и солдатам я ничего не имѣю. Доложу слѣдующее явленіе, глубоко меня тронувшее. Был обход солдат, мастеровых ремонтной автомобильной части. Можете представить, что это за состав: это уже не строевые, а люди полурабочаго уклада. Между ними один уволенный из какой-то ремесленной школы... за время моего министерства. Входят в подъѣзд... Прислуга испугалась. Спрашивают: "кто живет"... ''Граф Игнатьев, б. мин. нар. просв." .— "Товарищи, идем". Один говорит: "нельзя ли на него посмотрѣть".— "Он болен"... —"Может быть, он нас примет". Поднимается ко мнѣ человѣк, весь трясется и говорит: "Лучше не впускать"... Входят пять человѣк наверх... "Хотим на вас посмотрѣть". — "Почему?" — "Развѣ мы вас не знаем, развѣ мы такіе темные". Другой раз —продолжал Игнатьев — был еще болѣе тронут". Далѣе свидѣтель разсказал, как толпа хотѣла забрать его автомобиль и ушла, узнав от случайно проходившаго студента, что здѣсь "живет гр. Игнатьев"...

Ссылки на настроенія "низов" слишком часто становятся в воспоминаніях дѣятелей революціи отговорками в тѣх случаях, когда надо оправдать в глазах приходящаго на смѣну поколѣнія революціонный акт, может быть, жизненно даже цѣлесообразный, но противорѣчащій демократическим принципам, которые были написаны на знамени революціи. Вот почему нѣкоторая фальшь всегда чувствуется в попытках отвѣтственных мемуаристов облечься исключительно только в романтическую тогу гуманности при описаніи дней, когда рождалась и закрѣплялась революціонная Россія. Сдѣланныя ошибки, вольныя или невольныя, нельзя объяснить, ретушируя дѣйствительность. Совершенно объективно надо признать, что дѣятели февральской революціи были очепь далеки от осуществленія в жизни нѣсколько сентиментальных завѣтов, выраженных нѣкогда поэтом в знаменитых словах: "Дню прошедшему забвенье, дню грядущему привѣт". Посколько дѣло касалось возмездія за грѣхи стараго режима, здѣсь не было, как мы увидим, большого колебанія. Цѣлесообразна ли была такая тактика — это вопрос другой. Руководители движенія не всегда учитывали резонанс, который получало или могло получить в массѣ их дѣйствіе, вступавшее в рѣзкую коллизію с исповѣдуемыми ими идеалами. Во всяком случаѣ революціонная современность — по крайней мѣрѣ, значительная часть ея — поставила в заслугу первому министру юстиціи революціоннаго правительства не гуманность, о которой говорит Керенскій в воспоминаніях, а твердость, проявленную им в отношеніи представителей ликвидированнаго строя. Один из делегатов петербургскаго Совѣта на совѣщаніи Совѣтов, тот, который выступал в защиту позиціи Керенскаго, занявшаго министерскій пост, говорил: ..."если бы, дѣйствительно, Керенскіай не вошел в министерство, не взял бы этого портфеля и без согласія Исп. Ком., то что было бы тогда с этим министерством?... Там был бы московскій депутат Маклаков, но если бы это было так, развѣ были бы арестованы всѣ лица, арестованныя сейчас, и было бы сдѣлано то, что сдѣлал Керенскій, наш Керенскій?"

III. Рискованный шаг Милюкова.

Похороны коалиціи в Совѣтѣ закончились около 6 ч. веч. (1 марта). Послѣ общаго собранія, одобрившаго по докладу Стеклова выработанное соглашеніе демократіи с цензовой общественностью, должно было состояться совѣщаніе представителей обоих исполнительных комитетов для окончательной формулировки "соглашенія". И, быть может, нѣсколько неожиданно незавершенное еще дѣло было оглашено Милюковым на перманентном митингѣ в Екатерининском залѣ — в тот приблизительно час, когда совершалось тріумфальное шествіе Керенскаго из зала засѣданія Совѣта в помѣщеніе Вр. Ком., т. е., еще задолго до окончанія засѣданія Совѣтов. Почему это сдѣлал лидер "цензовой общественности?" Случайность? Радостное нетерпѣніе, о котором говорит Мстиславскій? Желаніе закрѣпить достигнутые результаты и получить представленіе об отношеніи к образуемому правительству со стороны "народных масс?" "В частности, быть может, — говорит Суханов — Милюков желал провѣрить свое рѣшеніе самаго остраго для него вопроса, способнаго послужить источником конфликта не только с Совѣтом Р. Д., но и с его собственными, болѣе лѣвыми товарищами". Это был, конечно, вопрос о монархіи и династіи. Построеніе рѣчи. как будто, не согласуется с подобным предположеніем. Вопрос о судъбѣ династіи ("самый существенный" в рѣчи. как признает Милюков в написанной им "Исторіи") всплыл — по внѣшности по крайней мѣрі — случайно в связи с репликами, которыя подавались со стороны митинговой публики. Преждевременность разглашенія "тайны", ключи к которой вез с собой Гучков, гораздо в большей степени надо отнести к тѣм графам, которые вообще присущи были политической дѣятельности Милюкова и заслужили ему репутацію, но его собственным словам, "бога безтактности" ("Рус. Зап."). Если выступленіе Милюкова и было своего рода шахматным ходом, то направил его фактическій уже вождь Врем. Ком. не в сторону своих "лѣвых" партнеров, а в сторону "правых".

Днем второго марта политическая обстановка выяснилась с достаточной отчетливостью — опасность военнаго разгрома "революціи" отпала. Каждый истекавшій час говорил о необходимости замѣны сурогата власти, каким являлся Врем. Ком., правительством полноправным, ибо безвластіе, наступившее послѣ переворота, развращало даже самых благонамѣренных солдат. Возможность превращенія совѣтскаго обращенія в форму обязательнаго "приказа" ослабляла авторитет будущей власти — это, конечно, понимали всѣ, независимо от содержанія "приказа №1". Ждать при таких условіях возвращенія Гучкова и Шульгина не представлялось цѣлесообразным. Вот почему в 5 ч. 45 м. дня в Ставку была послана за подписью Родзянко нѣсколько предрѣшавшая событія телеграмма слѣдующаго содержанія: "Временный Комитет Г. Д. образовавшійся для возстановленія порядка и столицѣ, вынужден был взять в свои руки власть в виду того, что под давленіем войска и народа старая власть никаких мѣр для успокоенія населенія не предприняла и совершенно устранена. В настоящее время власть будет передана Врем. Комитетом Г. Д. Временному Правительству, образованному под предсѣдательством кн. Г. Е. Львова. Войска подчинились новому правительству, не исключая состоящих в войсках, а также находящихся в Петроградѣ лиц императорской фалмиліи, и всѣ слои населенія признают только новую власть. Необходимо для установленія полнаго порядка и для спасенія столицы от анархіи командировать сюда на должность главнокомандующаго Петербургским военным округом доблестнаго боевого генерала, имя котораго было бы популярно и авторитетно в глазах населенія. Комитет Г. Д. признает таким лицом доблестнаго, извѣстнаго всей Россіи героя... ген. Корнилова. Во имя спаеенія родины, во имя побѣды над врагом, во имя того, чтобы неисчислимыя жертвы этой долгой войны не пропали даром наканунѣ побѣды, необходимо срочно командировать ген. Корнилова в Петроград".

Здѣсь нѣт даже намека на спорный вопрос о формѣ правленія. Логічески приходилось заключать, что в нѣдрах Временнаго Комитета еще не был окончательно рѣшен даже вопрос об отреченіи, поставленный в порядкѣ дня. Так, повидимому, и понял ген. Алексѣев, доложившій Николаю II телеграмму Родзянко и испрашивавшій разрѣшеніе на выполненіе выраженнаго в ней "пожеланія", во имя того, что в этом "может заключаться начало успокоенія столицы и водворенія порядка в частях войск, составляющих гарнизон Петрограда и окрестных пунктов". В кадетской группѣ, входившей в состав Врем. Ком., очевидно, не было колебаній в вопросѣ о неизбѣжности отреченія. Припомним информацію Гронскаго в первый же день революціи о провозглашеніи императором в. кн. Михаила. По свидѣтельству Скобелева, который оказался сосѣдом на одном столѣ в Таврическом дворцѣ в ночь 27-го с Милюковым, послѣдній ему сказал: "Чѣм бы все это ни кончилось, одно несомнѣнно, с этим... (слѣдует рѣзкое слово в передачѣ мемуариста) у нас ничего не может быть общаго". Шингарев перваго марта категорически говорит французскому журналисту Ано, что вопрос о династіи уже не ставится: царь должен будет покинуть трон — как это произойдет, докажет будущее. На таком предположеніи и построена была вся агитаціонная часть рѣчи Милюкова. Она была произнесена около 3 час. дня. Своему экспромту на случайном безотвѣтственном очередном митингѣ в стѣнах Таврическаго дворца Милюков придавал такое декларативное значеніе, что сам выправил, по утвержденію Набокова, текст рѣчи для печати. Таким образом перед нами завѣренный текст рѣчи, довольно странной для оратора, который старался в эти часы спасти монархическій принцип.