Сергей Мельгунов - Мартовскіе дни 1917 года

• Название: Мартовскіе дни 1917 года
• Автор: Сергей Мельгунов
• Жанр: История
• Год: 1961

Историческое исследование известного русского историка посвящено Февральской Революции. Блестящая работа с источниками и бесценная возможность общаться с участниками исторических событий делают книгу интересной как для профессиональных историков, так и для любителей.

Текст в старой орфографии по парижскому изданию 1961 года

OCR boomzoomer 2007-2008 г.

---

Затѣм Рузскій обрисовал обстановку, указав, что выход один — отреченіе. "Но я не знаю, хочет ли этого вся Россія?" — сказал Государь, по словам другого мемуариста, непосредственнаго свидѣтеля происходившего, ген. Савича. "В. В., — возразил Рузскій, — заниматься сейчас анкетой обстановки не представляется возможным, но событія несутся с такой быстротой и так ухудшают положеніе, что всякое промедленіе грозит неисчислимыми бѣдствіями. Я Вас прошу выслушать мнѣніе моих помощников; они оба в высшей степени самостоятельны и притом прямые люди". Наступила очередь для выступленія приглашенных экспертов... "Ген. Данилов. — разсказывал Рузскій Андр. Вл., — в длинной рѣчи изложил свое мнѣніе, которое сводилось к тому, что для общаго блага Россіи Государю необходимо отречься от престола. Примѣрно то же, но короче, сказал ген. Савич". Сам Данилов в воспоминаніях представляет свою рѣчь очень кратко. Что же касается Савича, то "генерал этот, — разсказывает сам Савич о себѣ, — страшно волновался. Приступ рыданій сдавил его горло". Чувствуя, что он "сейчас разрыдается", генерал только сказал: "Я человѣк прямой и поэтому вполнѣ присоединяюсь к тому, что сказал генерал Н.", т. е. Данилов[302]. Наступило общее молчаніе, длившееся одну-двѣ минуты. Государь сказал: "Я рѣшился. Я отказываюсь от престола". Перекрестились генералы. Обращаясь к Рузскому, Государь сказал: "Благодарю Вас за доблестную и вѣрную службу" и поцѣловал его. Затѣм Государь ушел к себѣ в вагон".

Что побудило Царя к такому неожиданно скорому рѣшенію. "Весь вопрос об отреченіи, — записал Андр. Вл., — был рѣшен от 2 до 2 ч. 45 м. дня, т. е. в 3/4 часа времени, тогда как вопрос об отвѣтственном министерствѣ наканунѣ рѣшался от 9 час. до 12 1/2 ночи". Можно ли это объяснить только мистикой Николая II, считавшаго лично себя в правѣ отречься от престола, но не в правѣ ограничивать предѣлы полномочій царской власти? (объясненіе Гурко). Центр тяжести, думается, надо перенести в иную плоскость. Очевидно, на монарха произвело сильное впечатлѣніе коллективное выступленіе главнокомандующих. В. кн. Александр Мих. разсказывает, что позже, в Могилевѣ, Царь ему показывал пачку телеграмм, полученных от главнокомандующих, и когда он нашел телеграмму, подписанную Ник. Ник., — впервые голос его дрогнул: "Даже он", — сказал Никки",..

По словам Рузскаго, Царь вышел для того, чтобы написать телеграмму об отреченіи. Ровно в 3 часа Государь вернулся и передал двѣ телеграммы: одну в Петербург на имя предсѣдателя Думы, другую наштоверху в Ставку: "Нѣт той жертвы, которую Я не принес бы во имя дѣйствительнаго блага и для спасенія родимой матушки Россіи. Посему Я готов отречься от Престола в пользу Моего Сына с тѣм, чтобы Он оставался при Мнѣ до совершеннолѣтія, при регентствѣ брата Моего Михаила Александровича", — гласила телеграмма Родзянко. (По словам Савича, прибавка о регентствѣ была сдѣлана по указанно Рузскаго). "Во имя блага, спокойствія и спасенія горячо любимой Россіи Я готов отречься от Престола в пользу Моего Сына. Прошу всѣх служить Ему вѣрно и нелицемѣрно", — гласила телеграмма в Ставку. Телеграммы были помѣчены: "15 часов".

Не всѣ еще детали псковекаго дѣйствія можно выяснить, так, напр., в болѣе поздней телеграммѣ ген. Данилова в Ставку (6 час. веч.) говорится: "одно время возникло предположеніе у Государя поѣхать через Двинск в Ставку, но вскорѣ эта мысль была оставлена в виду второй бесѣды Е. В. с ген. Рузским, о которой я уже донес "наштоверху". В опубликованных матеріалах этого донесенія нѣт. Очевидно, мысль о поѣздкѣ в Ставку была оставлена послѣ принятаго рѣшенія об отреченіи.

2. Свитская интрига.

В момент, когда заканчивался первый акт псковскаго дѣйствія, пришло сообщеніе из Петербурга о предстоящем пріѣздѣ в Псков с экстренным поѣздом Гучкова и Шульгина. "Я предложил Государю, — говорил Рузскій Андр. Вл., — лично сперва с німи переговорить, дабы выяснить, почему они ѣдут, с какими намѣреніями и полномочіями". Таким образом, было рѣшено телеграммы не посылать до пріѣзда думских делегатов, при чем, по утвержденіе Вильчковскаго, телеграмму в Ставку Царь взял обратно из рук. Рузскаго. "Не прошло и 1/2 У часа послѣ моего ухода, — продолжая Рузскій по той же записи разговора, — как ко мнѣ пришел один из флигель-адъютантов и попросил вернуть Государю телеграмму. Я отвѣтил, что принесу лично и пошел в царскій поѣзд и застал Государя и гр. Фредерикса. Я чувствовал, что Государь мнѣ не довѣряет и хочет вернуть телеграмму обратно, почему прямо заявил: "В. В. я чувствую, Вы мнѣ не довѣряете, но позвольте послѣднюю службу все же сослужить и переговорить до Вас с Гучковым и Шульгиным и выяснить общее положеніе". На это Государь сказал: "Хорошо, пусть останется, как было рѣшено"... Я вернулся к себѣ в вагон с телеграммой в карманѣ и еще раз предупредил коменданта, чтобы, как только пріѣдут Гучков и Шульгин, вести их прямо ко мнѣ в вагон". "Мнѣ хотѣлось узнать от них, —добавлял Рузскій, — в чем дѣло, и, если они вправду пріѣхали с цѣлью просить Государя об отреченіи, то сказать им, что это уже сдѣлано. Хотѣлось мнѣ спасти, насколько возможно, престиж Государя, чтобы не показалось им, что под давленіем с их стороны Государь согласился на отреченіе, а принял его добровольно и до их пріѣзда. Я это сказал Государю и просил разрѣшенія сперва их повидать, на что получил согласіе". Болдырев записал 2-го со слов Данилова, что "Государь был особенно непріятно поражен, что это рѣшеніе (об отреченіи) придется выполнить в присутствіи, а, может быть, и под давленіем ненавистнаго ему А. И. Гучкова"[203]. Вильчковскій в соотвѣтствіи со своей тенденціей приписывает Рузскому намѣреніе убѣдить, при личном свиданіи, делегатов в ненужности отреченія. Почему Рузскому надо было оставлять при таких условіях телеграмму? Рузскій, по противоположному мнѣнію Щеголева, "не хотѣл выпустить из своих рук козыря" и, желая "упредить Царя", намѣревался первым встрѣтить делегатов. Не проще ли повѣрить, мотивам Рузскаго в изложеніи Андр. Вл.: он хотѣл показать делегатам, что вопрос об отреченіи уже рѣшен помимо их вмѣшательства.

Среди царскаго окруженія родилась мысль попытаться аннулировать принятое рѣшеніе. Что такая мысль дѣйствительно была, видно из записей, довольно противорѣчивых, дѣйствовавших лиц. Наибольшее значеніе, естественно, может имѣть современная запись Дубенскаго, помѣченная 4 час. 45 мин.: "Сейчас узнал в поѣздѣ Государя, что событія идут все страннѣе и неожиданнѣе... Государь, дабы не дѣлать отказа от престола под давленіем Гучкова и Шульгина, неожиданно послал отвѣт телеграммой с согласіем отказаться от престола. Когда Воейков узнал это от Фредерикса, пославшаго эту телеграмму, он попросил у Государя разрѣшеніе вернуть эту телеграмму. Государь согласился. Воейков быстро вошел в вагон свиты и заявил Нарышкину (нач. воен. поход, канц.), чтобы он побѣжал скорѣе на телеграф и пріостановил телеграмму. Нарышкин пошел на телеграф, но телеграмма ушла, и нач. тел. сказал, что он попытается ее остановить. Когда Нарышкин вернулся и сообщил это, то всѣ, стоящіе здѣсь, Мордвинов, Штакельберг и я, почти в один голос сказали: "все кончено". Затѣм выражали сожалѣніе, что Государь так поспѣшил, всѣ были разстроены, насколько могут быть разстроены эти пустые, эгоистичные в большинствѣ люди". В дальнейшем исторіограф записал: "Оказалось, что телеграммы Рузскій не успѣл передать, она задержана до пріѣзда Гучкова и Шульгина. Долго разговаривали всѣ, и Воейков, до моему настоянію, пошел и сказал Государю, что он не имѣет права отказываться от престола только по желанно Временнаго Правительства и командующих фронтами... Я доказывал, что отреченіе вызовет междоусобицу, погубит войну и затѣм Россію". Дальнѣйших записей Дубенскаго мы пока не знаем. В Чр. Сд. Ком. Дубенскій, комментируя свои записи, сказал: "всѣ эти соображенія были совершенно не признаны Государем-Императором... Насколько мнѣ извѣстно, он к этому отнесся довольно спокойно: "Раз этого желают, раз командующіе арміями написали, пріѣхали представители, значит, воля Божья".

Воспоминанія фл.-ад. Мордвинова дают как бы продолженіе прерванных для нас записей Дубенскаго. Они нѣсколько по иному изображают свитскую интригу. Узнав от Фредерикса об отреченіи и о телеграммах, переданных Рузскому, и боясь, что Рузскій поспѣшит их отправить, между тѣм как пріѣзд думских уполномоченных может измѣнить положеніе ("может Шульгин и Гучков... сумѣют отговорить и иначе повернуть дѣло... Вѣдь мы не знаем, что им поручено, и что дѣлается там у них"), чины свиты ("мы всѣ") убѣдили министра Двора пойти к Государю и добиться приказа "взять телеграммы от Рузскаго". Фредерикс пошел и через нѣсколько минут вернулся с соотвѣтствующим распоряженіем. Тогда к Рузскому был послан Нарышкин, вернувшійся, однако, с пустыми руками". Свиту рѣшеніе Рузскаго о предварительном свиданіи с думскими уполномоченными "взволновало... необычайно": "в желаніи Рузскаго настоять на отреченіи и не выпускать этого дѣла из своих рук не было уже сомнѣній", "Мы вновь пошли к Фредериксу просить настоять перед Е. В. о возвращеніи этих телеграмм, а проф. Федоров, по собственной иниціативѣ, направился к Государю. Было около четырех часов дня, когда С. П. вернулся обратно в свое купэ, гдѣ большинство из нас его ожидало. Он нам сказал, что вышла перемѣна, и что все равно прежних телеграмм теперь нельзя послать: "я во время разговора о поразившем всѣх событіи, — пояснил он, — спросил Государя: "Развѣ В. В. Вы полагаете, что Алексѣй Ник. оставят при Вас послѣ отреченія?" —"А отчего же нѣт?" — с нѣкоторым удивленіем спросил Государь: " Он еще ребенок и естественно должен оставаться в своей семьѣ, пока не станет взрослым. До тѣх пор будет регентом Михаил Александрович". "Нѣт, В. В., — отвѣтил Федоров, — это вряд ли будет возможно и по всему видно, что надѣяться на это Вам совершенно нельзя"[204]. Государь, по словам Федорова, немного задумался и спросил: "Скажите, С. П., откровенно, как Вы находите, дѣйствительно ли болѣзнь Алексѣя такая неизлѣчимая?" — "В. В., наука нам говорит, что эта болѣзнь неизлѣчима, но многіе доживают при ней до значительнаго возраста, хотя здоровье Ал. Ник. и будет всегда зависѣть от всяких случайностей"[205]. "Когда так, — как бы про себя сказал Государь, — то я не могу разстаться с Алексѣем. Это было бы уже сверх моих сил... к тому же, раз его здоровье не позволяет, то я буду имѣть право оставить его при себѣ"... Кажется, на этих словах разсказа, потому что других я не запомнил, вошел... гр. Фредерикс, сходившій во время нашего разговора к Государю, и сообщил, что Е. В. приказал потребовать от Рузскаго задержанныя им обѣ телеграммы, не упоминая ему, для какой именно это цѣли. Нарышкин отправился вновь и на этот раз принес их обратно".