Сергей Мельгунов - Мартовскіе дни 1917 года

• Название: Мартовскіе дни 1917 года
• Автор: Сергей Мельгунов
• Жанр: История
• Год: 1961

Историческое исследование известного русского историка посвящено Февральской Революции. Блестящая работа с источниками и бесценная возможность общаться с участниками исторических событий делают книгу интересной как для профессиональных историков, так и для любителей.

Текст в старой орфографии по парижскому изданию 1961 года

OCR boomzoomer 2007-2008 г.

---

Воспоминанія фл.-ад. Мордвинова дают как бы продолженіе прерванных для нас записей Дубенскаго. Они нѣсколько по иному изображают свитскую интригу. Узнав от Фредерикса об отреченіи и о телеграммах, переданных Рузскому, и боясь, что Рузскій поспѣшит их отправить, между тѣм как пріѣзд думских уполномоченных может измѣнить положеніе ("может Шульгин и Гучков... сумѣют отговорить и иначе повернуть дѣло... Вѣдь мы не знаем, что им поручено, и что дѣлается там у них"), чины свиты ("мы всѣ") убѣдили министра Двора пойти к Государю и добиться приказа "взять телеграммы от Рузскаго". Фредерикс пошел и через нѣсколько минут вернулся с соотвѣтствующим распоряженіем. Тогда к Рузскому был послан Нарышкин, вернувшійся, однако, с пустыми руками". Свиту рѣшеніе Рузскаго о предварительном свиданіи с думскими уполномоченными "взволновало... необычайно": "в желаніи Рузскаго настоять на отреченіи и не выпускать этого дѣла из своих рук не было уже сомнѣній", "Мы вновь пошли к Фредериксу просить настоять перед Е. В. о возвращеніи этих телеграмм, а проф. Федоров, по собственной иниціативѣ, направился к Государю. Было около четырех часов дня, когда С. П. вернулся обратно в свое купэ, гдѣ большинство из нас его ожидало. Он нам сказал, что вышла перемѣна, и что все равно прежних телеграмм теперь нельзя послать: "я во время разговора о поразившем всѣх событіи, — пояснил он, — спросил Государя: "Развѣ В. В. Вы полагаете, что Алексѣй Ник. оставят при Вас послѣ отреченія?" —"А отчего же нѣт?" — с нѣкоторым удивленіем спросил Государь: " Он еще ребенок и естественно должен оставаться в своей семьѣ, пока не станет взрослым. До тѣх пор будет регентом Михаил Александрович". "Нѣт, В. В., — отвѣтил Федоров, — это вряд ли будет возможно и по всему видно, что надѣяться на это Вам совершенно нельзя"[204]. Государь, по словам Федорова, немного задумался и спросил: "Скажите, С. П., откровенно, как Вы находите, дѣйствительно ли болѣзнь Алексѣя такая неизлѣчимая?" — "В. В., наука нам говорит, что эта болѣзнь неизлѣчима, но многіе доживают при ней до значительнаго возраста, хотя здоровье Ал. Ник. и будет всегда зависѣть от всяких случайностей"[205]. "Когда так, — как бы про себя сказал Государь, — то я не могу разстаться с Алексѣем. Это было бы уже сверх моих сил... к тому же, раз его здоровье не позволяет, то я буду имѣть право оставить его при себѣ"... Кажется, на этих словах разсказа, потому что других я не запомнил, вошел... гр. Фредерикс, сходившій во время нашего разговора к Государю, и сообщил, что Е. В. приказал потребовать от Рузскаго задержанныя им обѣ телеграммы, не упоминая ему, для какой именно это цѣли. Нарышкин отправился вновь и на этот раз принес их обратно".

Исторія с телеграммами остается неясной. Итоги Мордвинов знал, в концѣ концов, из вторых рук. Он сам признается: "Нас по обычаю продолжали держать в полной неизвѣстности и, вѣроятно, по привычкѣ же даже и на этот раз забыли о нашем существованіи". Мордвинов ошибся, — телеграммы не были возвращены. О вторичной попыткѣ получить назад телеграмму об отреченіи упоминал и сам Рузскій в бесѣдѣ с Андр. Вл.[206]. По словам Рузскаго, это было уже в момент, когда приближался поѣзд с думскими уполномоченными. Уступил Царь настойчивым обращеніям окружающей свиты? Возможно, что у него в послѣднюю минуту блеснула надежда на нѣкоторый просвѣт. В 6 ч. 55 м. Царю была передана та телеграмма Родзянко от имени Временнаго Комитета, в которой говорилось о конструированіи совѣта министров под предсѣдательством Львова, о подчиненіи войск новому Правительству и о необходимости для установленія полнаго порядка командировать в Петербург ген. Корнилова. Мы видѣли, что даже Алексѣев в Ставкѣ из этой телеграммы дѣлал вывод о перемѣнѣ настроеній в Петербургѣ и, слѣдовательно, возможности измѣненія в вопросѣ об отреченіи. Так, повидимому, представлялось одно время и Рузскому. Ген. Данилов вспоминает, что Рузскій ему говорил (при вечернем свиданіи), что он посовѣтовал Государю задержать отправку телеграмм до бесѣды с ожидавшимися делегатами, приняв в соображеніе, что ѣдет Шульгин, "слывшій всегда убѣжденным и лойяльным монархистом"[207], — "не повернулись ли дѣла в столицѣ таким образом, что отреченіе Государя явится ненужным, и страна окажется удовлетворенной созданіем отвѣтственнаго министерства". Но все-таки наиболѣе естественно предположить, что именно около 7 час. вечера, когда ожидался делегатскій поѣзд, Царь пожелал имѣть телеграмму об отреченіи, так как под вліяніем разговора с лейб-медиком Федоровым рѣшил измѣнить форму отреченія и отречься за сына в пользу брата. По нѣкоторой своей скрытности он ничего не сообщил Рузскому о мотивах, оставляя того в невѣдѣніи о причинах колебаній, которыя Рузскій замѣчал в "царском поѣздѣ". Такое объясненіе и дает ген. Данилов.

Совершенно естественно, что источник свитских закулисных дѣйствій Рузскій видѣл в дворцовом комендантѣ, хотя по утвержденіе Дубенскаго (в воспоминаніях) у Царя послѣдній "едва ли имѣл в эти тревожные часы значеніе прежде всего потому, что Е. В., по моему личному мнѣнію, никогда не считал Воейкова за человѣка широкаго государственнаго ума и не интересовался его совѣтами и указаніями". Возвращаясь от Царя послѣ перваго посѣщенія Нарышкина, — разсказывал Рузскій Андр. Вл., — он зашел к Воейкову и тут "у меня произошел довольно крупный разговор, даже не разговор, а я просто наговорил кучу истин, примѣрно такого содержаніи "Я почти ничѣм не обязан Государю, но вы[208] ему обязаны во всем и только ему, и вы должны были знать, ...что творилось в Россіи, а теперь на вас ляжет тяжелая отвѣтственность перед Родиной, что вы допустили событія притти к такому роковому концу. Он так на меня и вытаращил глаза, не ничего не отвѣтил"...

Так шли часы в императорском поѣздѣ в ожиданіи пріѣзда думских уполномоченных. "По наружности" было, "как всегда", — вспоминает Мордвинов. Этикет соблюдался. За пятичасовым чаем "ни одного слова, ни одного намека на то, что всѣх нас мучило, не было". Говорили о "пустяках" и думали: "когда же, наконец, кончится это сидѣніе за чаем", Послѣ чая "опять всѣ вмѣстѣ в купэ адм. Нилова", — "все еще" озабоченные "попытками перемѣнить роковое рѣшеніе". "Телеграмму об отреченіи удалось задержать и все еще может повернуться в другую сторону" в зависимости от переговоров с думскими делегатами. "Надо, во что бы то ни стало, не допустить их до предварительнаго свиданія с Рузским, а сейчас же, как пріѣдут, провести к Государю!" "Воейков, по приказанію гр. Фредерикса, поручил это мнѣ, как дежурному"...

V. Думскіе делегаты.

Поѣзд с уполномоченными Временнаго Комитета в Псковѣ ждали в 7 час. вечера; он прибыл в 9 часов. В промежуткѣ проходили обычные поѣзда. Вот поѣзд. идущій в Петербург. Мордвинов отмѣчает, что толпа, хотя я знала уже, что находится "вблизи Царя", "держала себя отнюдь не вызывающе"... О "всеобщей ненависти к династіи" тут не было и помина. Но вот поѣзд из Петербурга — первый "послѣ революціонных дней". Впереди бѣжал какой-то полковник. Дубенскій спросил его о городских настроеніях: "теперь все хорошо, город успокаивается, и народ доволен". — "Что же говорят о Государѣ, о всей перемѣнѣ?" — допрашивал генерал. — "Да, о Государѣ почти ничего не говорят, надѣются, что временное правительство с новым царем Михаилом (вѣдь его хотят на царство) лучше справится"... Эта бытовая зарисовка сама по себѣ отвѣчала на опасеніе придворнаго исторіографа, что отреченіе должно неминуемо вызвать междоусобицу.

Мордвинов, как и хотѣл, перехватил делегатов и провел их, минуя Рузскаго, непосредственно в салон-вагон императорскаго поѣзда. Придворный журнал отмѣтил: "от 9 час. 45 м. веч. Е. В. принимали министра Имп. Двора гр. Фредерикса, ген.-ад. Рузскаго, члена Гос. Совѣта Гучкова, чл. Гос. Думы Шульгина и свиты ген.-майора Нарышкина". В дѣйствительности Рузскій опоздал и пришел в сопровожденіи Данилова уже тогда, когда Гучков излагал ход событій в Петербургѣ[209]. Всѣ присутствовавшіе, за исключеніем престарѣлаго гр. Фредерикса, разсказали обстановку, в которой произошло формальное отреченіе от престола царствовавшаго монарха. Ген. Нарышкин, в качествѣ нач. поход. канцеляріи, вел как бы офиціальную запись. Она сохранилась и была напечатана Сторожевым в 22-м году[210]. Трудно назвать то, что записывал Нарышкин в свою "записную книгу", протоколом, но всетаки будем исходить от этой офиціальной записи, оставляя в сторонѣ бытовыя черты, зарисованныя мемуаристами, и лишь добавляя из воспоминаній нѣкоторые штрихи.

"Мы пріѣхали с членом Гос. Думы Шульгиным, чтобы доложить о том, что произошло за эти дни в Петроградѣ, и вмѣстѣ с тѣм посовѣтоваться[211]о тѣх мѣрах, которыя могли бы спасти положеніе",-начал Гучков. — "Положеніе в высшей степени угрожающее"... Это не есть результат какого-нибудь заговора или заранѣе обдуманнаго переворота, а это движеніе вырвалось из самой почвы... и сразу получило анархическій отпечаток, власти стушевались... Так как было страшно, что мятеж примет анархическій характер, мы образовали так называемый Временный Комитет Гос. Думы и начали принимать мѣры, пытаясь вернуть офицеров к командованію нижними чинами; я сам лично объѣхал многія части и убѣждал нижних чинов сохранять спокойствіе, Кромѣ нас, засѣдает в Думѣ еще Комитет рабочей партіи, и мы находимся под его властью и его цензурою. Опасность в том, что, если Петроград попадет в руки анархіи, то нас, умѣренных, сметут, так как это движеніе начинает нас уже захлестывать.