Сергей Мельгунов - Мартовскіе дни 1917 года

• Название: Мартовскіе дни 1917 года
• Автор: Сергей Мельгунов
• Жанр: История
• Год: 1961

Историческое исследование известного русского историка посвящено Февральской Революции. Блестящая работа с источниками и бесценная возможность общаться с участниками исторических событий делают книгу интересной как для профессиональных историков, так и для любителей.

Текст в старой орфографии по парижскому изданию 1961 года

OCR boomzoomer 2007-2008 г.

---

ГЛАВА ШЕСТАЯ.

ТВОРИМЫЯ ЛЕГЕНДЫ

I.Колебанія Царя.

В имѣющейся исторической литературѣ в связи с актом отреченія 2-го марта ими. Николая II создались уже двѣ легенды — одна противорѣчащая другой.

Виновником происхожденія одной явился ген. А. И, Деникин, который в "Очерках русской смуты" сообщил о фактѣ имѣвшем яко бы мѣсто на другой день послѣ отреченія. "Поздно ночью, — писал Деникин в книгѣ, вышедшей в 1921 г., — поѣзд уносил отрекшагося императора в Могилев... Никогда никто не узнает, какія чувства боролись в душѣ Николая II — отца, монарха и просто человѣка — когда в Могилевѣ, при свиданіи с Алексѣевым, он, глядя на него усталыми, ласковыми глазами, как-то нерѣшительно сказал: "Я передумал, прошу вас послать эту телеграмму в Петроград". На листѣ бумаги отчетливым почерком Государь писал о своем согласіи на вступленіе на престол сына своего Алексѣя... Алексѣев унес телеграмму и... не послал. Было слишком поздно: странѣ и арміи объявили уж два манифеста. Телеграмму эту, "чтобы не смущать умы", никому не показывал, держа в своем бумажникѣ и передал мнѣ в концѣ мая, оставляя верховное командованіе. Этот интересный для будущих біографов Николая II документ хранился затѣм в секретном пакетѣ в генерал-квартирмейстерской части Ставки".

Таким образом осуществилось как бы предчувствіе ген, Болдырева, занесенное им в дневник: "какая-то непрочность чувствовалась в этом документѣ, когда я нес его для передачи по аппарату" дѣло шло о манифестѣ с отреченіем в пользу Михаила.

Как ни мало вѣроятен был подобный факт, сообщеніе авторитетнаго мемуариста без критики и анализа воспринималось в позднѣйших работах, претендовавших на характер исторических изслѣдованій, хотя к этому времени уже был опубликован матеріал, который заставлял по меньшей мѣрѣ с нѣкоторой осторожностью относиться к факту, переданному в восноминаніях Деникина. Так воспроизвел это сообщеніе в 1931 г. Троцкій в книгѣ "Исторія русской революціи"; за ним повторил в 1934 г. и Чернов в "Рожденіи революціонной Россіи".

Желая уяснить себѣ обстановку, в которой могла родиться легенда о том, что Царь в теченіе третьяго марта (он прибыл в Ставку в 9 ч. веч.) перерѣшил вопрос, завершенный наканунѣ в 12 час. ночи, я обратился непосредственно к автору воспоминаній, указав ему на мотивы, которые заставляют сомнѣваться в возможности такого факта. Ген. Деникин отвѣтил формально: "эпизод с телеграммой имп. Николая II изображен мною совершенно точно со слов покойнаго ген. Алексѣева. I т. "Очерков", гдѣ об этом говорится, вышел при жизни ген. Юзефовича, бывш. ген.-кварт. Ставки, которому я в свое время сдал этот документ"... Мог бы разъяснить Базили, который, по порученію ген. Алексѣева, выѣзжал на встрѣчу Царя и вмѣстѣ с ним прибыл в Могилев. Вот что отвѣтил на мой вопрос Базили: ..."Сообщаемое Деникиным должно быть основано на недоразумѣніи. Я сам бесѣдовал тогда по этому поводу с Царем, выразил ему всю скорбь, которую вызвало у нас его рѣшеніе устранить сына... Может быть, Царь высказал Алексѣеву сожалѣніе, что не внял его совѣту отречься в пользу Ал. Ник."[231].

Совершенно очевидно, что ни утром, ни днем 3-го Царь не думал перерѣшать того, что установлено было в Псковѣ. В 2 часа 56 мин. им была послана со ст. Сусанино в Петербург телеграмма новому государю. Она была адресована "Его Императорскому Величеству" и гласила: "Событія послѣдних дней вынудили меня рѣшиться безповоротно на этот крайній шаг. Прости меня, если им огорчил тебя и что не успѣл предупредить... Горячо молю Бога помочь тебѣ и нашей Родинѣ"[232]... Но допустим на момент психологически невѣроятное: Царь, дѣйствительно, передумал к моменту пріѣзда в Могилев и вручил Алексѣеву ту телеграмму, которую начальник Штаба не послал "было слишком поздно". Что это? — мотив ген. Алексѣева или соображенія ген. Деникина? Ни арміи, ни странѣ еще ничего не было объявлено. Опубликованіе манифеста было задержано, и манифест появился в газетах на другой день одновременно с отреченіем в. кн. Мнх. Ал. Задержку в освѣдомленіи фронта о положеніи дѣл Алексѣев считал столь пагубной, что, получив ранним утром сообщеніе о том, что в Петербургѣ обстановка измѣнилась, и что кандидатура Мих. Ал. признается непріемлемой, он намѣревался потребовать от предсѣдателя Думы осуществленія манифеста 2-го марта и выступил с иниціативой созыва в ближайшія дни совѣщанія главнокомандующих в Могилевѣ для "установленія единства во всѣх случаях и всякой обстановкѣ". В 2 часа Алексѣев о своем предположеніи доложил в. кн. Ник. Ник. и вмѣстѣ с тѣм освѣдомил о том же всѣх главнокомандующих. Алексѣеву положеніе представлялось настолько острым, что позже, уже получив извѣстіе об отреченіи в. кн. Мих. Ал. и разговаривая по прямому проводу в 6 час. веч. с военным министром Гучковым, он высказал опасеніе, что манифест об отреченіи Мих. Алек. может повести к нежелательным осложненіям: "трудно предусмотрѣть, как примет стоящая в окопах масса манифест 3-го марта. Развѣ не может она признать его вынужденным со стороны?" Около этого времени Алексѣев имѣл телеграмму с Кавказа от Ник. Ник. по поводу регентства Мих. Ал., в которой выражается увѣренность, что манифест о передачѣ престола Мих. Ал... "неминуемо вызовет рѣзню". Среди отвѣтов, полученных на дневную телеграмму главнокомандующим, один отвѣт как бы предуказывал возможный выход из тупика. Командующій 10-й арміей Горбатовскій[233] предлагал измѣнить вторую половину манифеста, которая "не приведет к успокоенію страны"; он считал бы "наилучшим" переход престола к наслѣднику, "коему армія и народ присягали" на назначеніе "временно" регентом в. кн. Ник. Ник., как "болѣе популярнаго среди войск и народа". "Новый манифест в таком видѣ, отмѣняющій ранѣе изданный, явился бы спасительным для родины, арміи и народа", — заключал Горбатовскій.

Трудно предположить, что в такой обстановкѣ Алексѣев мог просто скрыть новое рѣшеніе Николая II для того только, чтобы "не смущать умы". Правда, он узнал от Гучкова, что "обнародованіе обоих манифестов произойдет в теченіе предстоящей ночи", но не так в Ставкѣ хорошо были освѣдомлены о настроеніях в Петербургѣ, чтобы признать иллюзорными предшествовавшія слова Родзянко: "с регентством великаго князя и воцареніем наслѣдника, быть может, помирились бы".

Всякая субъективная интерпретація не может считаться вполнѣ убѣдительной. Но в данном случаѣ она находит совершенно идентичное толкованіе в документѣ, который в копіи воспроизведен в приложеніи к воспоминаніям полк. Пронина. Копія эта была засвидѣтельствована еще 2 августа 1917 г. самим Прониным — по какому случаю была сдѣлана эта копія, автор воспоминаній не говорит. Вот ея подлинный текст: "Копія телеграммы на имя Предсѣтателя Гос. Думы, собственноручно написанной Государем Императором Николаем II днем 2 марта, по извѣстной причинѣ не отправленной по назначенію и переданной ген. Алексѣеву. "Предсѣдателю Гос. Думы. Петроград: "Нѣт такой жертвы, которую Я не принес бы во имя дѣйствительнаго блага и для спасенія Матушки Россіи. Посему я готов отречься от престола в пользу моего сына с тѣм, чтобы (он) остался при нас до совершеннолѣтія при регентствѣ брата моего Вел. Кн. Михаила Александровича, Николай..." Проект телеграммы относится, повидимому, к. періоду 3-4 часа 2 марта 1917 г. Написан в Псковѣ. передан ген. Алексѣеву 3 марта вечером в Могилевѣ. (Курсив мой. — С, М.). Ген. Алексѣев. С подлинным вѣрно: ген. шт. подпол к. Пронин. 2 авт. 1917, 16 ч. 48 м. Могилев". Это — та, именно, телеграмма, которую Рузскій вернул Царю вечером 2-го в момент, когда Гучков заканчивал свою рѣчь. Ее-то и передал Николай II в Могилевѣ Алексѣеву.

Наконец, прямым опроверженіем легенды служит запись в дневникѣ самого Царя — она сдѣлана была по обыкновенію вечером 3 марта: "Говорил со своими о вчерашнем днѣ... В 8 ч. 20 м. прибыл в Могилев, в 9 час. с половиной переѣхал в дом. Алексѣев пришел с послѣдними извѣстіями от Родзянко. Оказывается Миша отрекся. Его манифест кончается четыреххвосткой для выборов через 6 мѣс. в У. С. Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость. В Петербургѣ безпорядки прекратились — лишь бы так продолжалось дальше". К области досужей фантазіи надо отнести предположенія военнаго историка Керсановскаго, что Царь взял назад псковское отреченіе, узнав об отказѣ брата. Легенда, воспринятая и эмигрантской литературой, разсѣивается, как дым.

II. «Послѣдніе совѣты Царицы».

Источником другой легенды явился П. Н. Милюков. Я называю Милюкова только потому, что на его "Исторію" в этом случаѣ ссылаются, и что он явился как бы обоснователем легенды. В дѣйствительности, начало легенды положили воспоминанія сыгравшаго активную роль в первые дни революціи чл. Гос. Думы Бубликова (они появились в Нью-Iоркѣ в 1918 г., первый том Милюкова в 1921 г.). В них можно найти такой "анализ" акта отреченія: "одной из основных черт характера семьи Романовых является их лукавство. Этим лукавством проникнут и весь акт отреченія. Во-первых, он составлен не по формѣ: не в видѣ манифеста, а в видѣ депеши Нач. Штаба в Ставку. При случаѣ это кассаціонный повод[234]. Во-вторых, в прямое нарушеніе основных законов Имперіи Россійской он содержит в себѣ не только отреченіе Императора за себя, на что он, конечно, имѣл право, но и за наслѣдника, на что он опредѣленно никаких прав не имѣл. Цѣль этого беззаконія очень проста. Права наслѣдника этим нисколько по существу не подрывались, ибо по бездѣтному и состоящему в морганатическом бракѣ Михаилу, в пользу котораго отрекся Николай, все равно автоматически имѣл вступить на престол Алексѣй. Но зато на время безпорядков с него как бы снимался всякій одіум, как с отрекшагося от своих прав". Послѣдній тезис из произвольных разсужденій бывшаго думскаго депутата и заимствовал историк, придав ему болѣе осторожную и нѣсколько расплывчатую формулировку. В "Исторіи революціи" Милюков написал: "Ссылка на отцовскія чувства закрыла уста делегатам[235], хотя позволено думать, что в рѣшеніи царя была и извѣстная политическая задняя мысль. Николай II не хотѣл рисковать сыном, предпочитая рисковать братом и Россіей в ожиданіи неизвѣстнаго будущаго. Думая, как всегда прежде всего о себѣ и своих даже в эту критическую минуту и отказываясь от рѣшенія, хотя и труднаго, но до извѣстной степени подготовленнаго, он вновь открывал весь вопрос о монархіи в такую минуту, когда этот вопрос только и мог быть рѣшен отрицательно. Таковы были послѣднія услуги Николая II родинѣ".