Геннадий Ананьев - Князь Воротынский

• Название: Князь Воротынский
• Автор: Геннадий Ананьев
• Издательство: Гепта-Трейд
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1996
• ISBN: 5-87683-007-0

Известный историк Н.М. Карамзин оставил потомкам такое свидетельство: «Знатный род князей Воротынских, потомков святого Михаила Черниговского, уже давно пресекся в России, имя князя Михаила Воротынского сделалось достоянием и славою нашей истории».

Роман Геннадия Ананьева воскрешает имя достойного человека, князя, народного героя.

---

Площадь продолжала молчать, а, опомнившись, трусливо начала растекаться в прилегающие улочки и переулки.

Шах-Али убийство сеида воспринял как зловещее предзнаменование. Это – конец его ханствования, посчитал он, хотя все советники и вельможи всячески убеждали его, что сеида покарал Аллах за отступничество от веры, он же, хан, как был почитаем народом, так и остался почитаем. Речи советников и мурз звучали убедительно, они успокаивали, тем не менее он повелел:

– Готовьте гонца к царю Василию. Сегодня же. Письмо ему я вручу сам.

Шаху-Али уже передали подготовленное сеидом послание несколько часов назад, но до печального известия хан колебался, отправлять ли с этим посланием гонца или не следует этого делать. «Смеяться станет царь Василий. Трусом назовет, если сеид преувеличивает. Лучше, видимо, подождать немного, выяснить мнение советников. Исподволь выяснить, не раскрывая главного, сказанного сеидом. А сеид тоже хорош! Достойного хана вместо меня просит у царя Василия. Присмотреться к нему нужно внимательно!»

Молод да зелен еще. К тому же доверчивый. Это советники знали больше своего хана. Это их усилиями стал он доверчивым и спокойным, не видящим угрозы. Их усилиями направлялся взор его в сторону сеида, верного и честного первосвященника, истинно заботившегося о пастве и о ханстве в целом.

Впрочем, решимость его отправить теперь же гонца ничего не меняла. Гонец его не доберется даже до правого берега. Так предопределил Аллах устами ципцана Мухаммед-Гирея.

Трагическая смерть сеида спешно свела воеводу московского Федора Карпова и посла великокняжеского Василия Юрьева. Пригорюнились они.

– Скорей прав сам Шигалей, предупреждавший нас, нежели его первый советник. Сдается, пахнет более кознями Гирей-хана, чем Литвой, – высказался Юрьев. – Благодушествуем мы здесь, а за нашими спинами паутины плетутся. Уведомить следует царя нашего, Василия Ивановича.

– А я более склонен к словам ширни. Козни строят литвины и ляхи. Мастера они в этом деле. И сеида зарезали, чтоб на одну мельницу воду направить: сполчит государь рать свою на Оке, да во Владимир с Нижним нарядит полки, а они Смоленск враз обсадят. Так что уведомить – не обузно, но как бы не навредить.

– И все же, мыслю, пошлем отписку. Уведомим, что первосвященник, верный нашей дружбе, порешен. Но главнее того на сей день – за подмогой слать гонца есть нужда.

– Об этом я уже подумал, – согласился воевода. – Готовится казак на Суру, чтоб стрельцы с детьми боярскими поспешили бы в Казань. А здесь, чтобы не растопыривать пальцы, ко мне переезжай. У меня ладней обороняться на случай беды. Всех казаков и стрельцов сюда соберем.

– Дело предлагаешь. За помощью сегодня же шли. На том берегу наши рыбаки. Помогут, если что.

– Я так и мыслил.

– А мне гонца готовь на завтра. Пораньше. С зорькой поскачет.

– Проводить бы?

– Не следует. Сразу заметят. А когда один – лучше. Незаметно покинет город. Тайно.

Случилось однако же так, что и первого, и второго гонцов заарканили воины ципцана. На лесной дороге, совсем недалеко от города. А чтоб никаких следов не осталось – лошадей и тех разметали волкам на корм, а седла, уздечки и недоуздки зарыли в глубоком овраге. Оттого и остался в неведении царь Василий Иванович о готовящемся мятеже в Казани, не предвидел обиды от вассальных казанцев, а более тревожился, как бы Литва с Польшей не устремились отбивать взятые у них ратной силой земли отчие Рюриковичей.

К тому же государь взопрел в саженной шубе, как и его верные думные бояре. Пора было оканчивать сидение в Золотой палате. И все же Василий Иванович считал, что старания князя Ивана Воротынского надлежало отметить всенародно. Оттого и молвил он:

– Зову тебя, князь Иван, вместе побаниться. Усталость дорожную снимешь. Потом потрапезуем. Как снимешь кольчугу, в кафтан облачишься, милости прошу в наш путевой дворец.

Вот это честь, так честь! Палаты Воротынского построены были не так давно, земля в Кремле и вокруг него занята московскими боярами да теми князьями, кто пораньше Воротынских стали присяжниками царевыми, вот и определил Иван Великий место у земляного вала, окольцовывавшего Китай-город. Хоть и редко Иван Воротынский бывал в стольном граде, больше все в своей вотчине находился, оберегая украины земли русской от крымцев и литвинов, неся службу ратную, государеву, все же угнетало князя, что хоромы его московские не по отчеству удалены от Кремля. Ущемлялась, однако же, княжеская гордость до поры до времени, пока не построил сын государя Великого Василий Иванович на Басманной слободе белокаменные палаты – путевой дворец. И оказалась усадьба князя Воротынского на пути от Кремля к новому царскому дворцу, который царь Василий любил и в котором часто живал, принимая там даже послов и решая судные тяжбы.

«Специально зовет в новый дворец, чтобы мне сподручней», – тешил свое самолюбие князь Иван Воротынский, направляясь к ожидавшему его стремянному.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Отдохнувшие кони, к тому же почуявшие, что путь их – к дому, доскакали быстро до усадьбы князя, где его ждали с нетерпением: ворота были уже отворены, дубовые ступени резного крыльца покрыты узорчатым половиком, натоплена баня, где аккуратно сложены на лавке чистое исподнее, бархатные шаровары, шелковая косоворотка с шитым золотом поясом и стояли мягкие сафьяновые сапоги; о боевом коне князя тоже не забыли – денник проветрили, на пол настелили толстый слой ржаной соломы, а в кормушку положили вдоволь пахучего лугового сена. Постельные слуги застелили в опочивальне кровать всем чистым, а в трапезной на столе стояли любимые князем медовуха и горчичный квас; в кухонном тереме жарилось-парилось изрядно всяческих кушаний и для самого князя, и для его стремянных.

Увы, только старание конюхов оказалось не впустую, все остальное вышло зряшным. Князь перекрестился размашисто на вынесенную мамкой икону Пресвятой Богородицы, поклонился набежавшей встречать князя дворне:

– Здравствуйте, други мои верные. И от ладушки моей княгини поклон вам низкий.

– Здравствуй, свет наш князьюшка. Хоромы твои соскучились по тебе и княгинюшке твоей.

– Княгиня не пожалует. Да и я на малое время. Готовьте выезд к государю. Буланых. Цугом, – и добавил не без гордости. – В путевой царев дворец. Побанюсь с ним. Там и потрапезую. – И к стремянному, с ним приехавшему: – Пируйте без меня. Но помните: завтра – в поход. В Коломну. Стоять на Оке.

Правда, в душе он надеялся все же уговорить Василия Ивановича повременить денек-другой с отправкой рати на Оку, дать время дьякам Разрядной избы пересмотреть, где сподручней стоять полкам, куда спешно новые полки нарядить, но надежда эта – еще не свершившийся факт. Оттого он и давал наказ, повторив еще раз:

– На Оке стоять долго придется. И сеча наверняка предстоит. Вот все для этого сготовьте к завтрашнему утру. – И добавил: – А теперь отряди гонца к малой дружине, пусть без отдыха везут языков. Хорошо если б к завтрашнему утру подгадали.

Не прошло и получаса, как к крыльцу подкатила пролетка резная, обитая бархатом, и кони, белогривые красавцы, лебедино изогнув шеи, грызли нетерпеливо удила, а пара дюжих молодцов держала наготове полость из шкуры белого медведя, чтобы накинуть ее на колени князя, когда тот сядет в пролетку.

Вышел князь. В бархате и атласе. Боярка горностаем оторочена. Не воевода грозный, а самый настоящий барин-тунеядец. Спросил недовольно, кивнув на полость:

– Зачем? Не зима же лютая.

– Но и не лето красное, – упрямо ответила сопровождавшая его мамка. – Ишь, разгорячился. Ты, князьюшка, не капризничай. Особенно после бани. Набражничаешься со свет Василием Ивановичем, море тебе станет по колено. Только помни, не укроешься полостью, осерчаю. Захвораешь, лечить не стану. И знахарок не покличу.

– Ладно. Уговорила, – добродушно улыбнулся князь. – Будь по-твоему.

Набросив князю на колени полость, молодцы ловко примостились на запятки. Им и князя оберегать, и все, что приготовлено князю для бани, туда снести и обратно забрать. Иначе мамка даст взбучку.

Совсем свежей рубки баня дышала свежестью осины, была светла и просторна. Все здесь сработано ладно, по вековой русской традиции, только одна новинка сделана – озерцо не рядом с баней, а внутри ее, в специальном для того прирубе. Даже пол в предбаннике по-деревенски устлан ржаной соломой, только густо подмешанной мятой. И веники березовые. Не любил царь ни дубовых веников, ни настоев из трав возбуждающих, силы и здоровья ему не занимать, крепости духа тоже, а в баню хаживал он, чтобы покойней и мягче себя чувствовать, оттого и мята в соломе, оттого и настоем мятным парилка обрызгана, оттого и веники березовые, для женского тела более подходящие, как считается исстари на Руси.

После первого захода, когда знатно нахлестали их слуги банные, сами в рукавицах и шапках вязаных, возлегли, обмотавшись мягкими льняными полостями, на удобных лавках, слуги-дворяне поднесли на выбор квасы медовые, горчичные, на хрену настоянные – выбирай чего угодно опаленной целительным паром душе. Царь взял кубок с квасом мятным, князь – с горчичным. Припали жадно к прохладе живительной. Блаженство величайшее. Разморенное блаженство.