Дени Дидро - Нескромные сокровища

• Название: Нескромные сокровища
• Автор: Дени Дидро
• Жанр: Европейская старинная литература
• Год: 1993

В романе «Нескромные сокровища» старый колдун дарит императору Конго серебряный перстень, наделенный таинственной силой вызывать на откровение любую женщину. И вот «нескромные» женские сокровища, ко всеобщему удивлению, принимаются публично разглагольствовать о любовных приключениях своих владелиц. «Вы собираетесь внести в отчаяние любовников, погубить женщин, обесчестить девушек и натворить тысячи других бед», – сокрушается фаворитка султана, узнав о волшебных свойствах перстня.

---

К этому явлению было трудно приступиться. Здесь не было места тяготению; сюда не было доступа тонкой материи. Напрасно президент просил высказаться всех, у кого были какие-нибудь мысли на этот счет, – глубокое молчание царило в аудитории.

Тогда вихревик Персифло, выпустивший в свет трактаты о бесконечном количестве предметов, ему неизвестных, встал с места и сказал:

– Этот факт, господа, вероятно, находится в связи со всей системой мироздания: я подозреваю, что причина его та же, что у приливов и отливов. В самом деле, заметьте, что у нас сегодня как раз полнолуние, совпадающее с равноденствием. Но, прежде чем принять мою догадку, надо послушать, что скажут сокровища в следующем месяце.

Кругом пожимали плечами: не смели поставить ему на вид, что он рассуждает, как сокровище; но так как он обладал проницательностью, то сразу догадался, что о нем это подумали.

Притяженец Ресипроко взял слово и сказал:

– Господа, у меня есть таблицы, составленные на основании вычисления высоты морских приливов во всех портах государства. Правда, наблюдениями некоторых мои вычисления опровергаются, но я надеюсь, что это неудобство будет возмещено полезностью, какую из них извлекут, если болтовня сокровищ будет согласовываться с приливами и отливами.

Третий встал, приблизился к доске, начертил геометрическую фигуру и сказал:

– Пусть это будет сокровище АВ и т.д.

Здесь невежество переводчиков лишило нас объяснений, какие африканский автор, наверное, приводит. Дальше, после пропусков около двух страниц, мы читаем:

Доказательства Ресипроко показались убедительными, и все согласились на основании выводов, сделанных из его теории, согласно которой он предполагал рано или поздно доказать, что отныне женщины должны говорить посредством сокровища все, когда-либо сказанное им на ухо.

После этого доктор Оркотом, из касты анатомов, сказал:

– Господа, я полагаю, что лучше оставить какое-нибудь явление без рассмотрения, чем искать причин с помощью гипотез, ни на чем не основанных. Что до меня, я бы молчал, если бы мне нечего было вам сказать, кроме вздорных предположений, но я исследовал, изучал, размышлял. Я видал сокровища во время припадков и я пришел, с помощью опытного изучения органа, к уверенности, что то, что мы называем по-гречески delphus, имеет все свойства трахей, и что есть субъекты, которые могут так же хорошо говорить при помощи сокровища, как и ртом. Да, господа, delphus – инструмент струнный и в то же время духовой, но скорее струнный, чем духовой. Наружный воздух, в него входящий, производит действие смычка на сухожилия губ, которые можно назвать лентами или голосовыми связками. Легкое прикосновение воздуха к голосовым связкам заставляет их вибрировать, и своими вибрациями, более или менее частыми, они производят разнообразные звуки. Человек видоизменяет эти звуки, говорит, может даже петь. Так как здесь имеются только две ленты или две голосовых связки и так как они приблизительно одной длины, меня, без сомнения, спросят, почему этого достаточно, чтобы производить множество звуков, низких и высоких, и сильных и слабых, на какие только способен человеческий голос.

Продолжая сравнивать этот орган с музыкальным инструментом, я ручаюсь, что растяжение и сокращение связок может производить этот эффект.

Что эти части способны к сокращению и к растяжению – излишне демонстрировать в собрании таких ученых мужей, как вы. Но что вследствие этих сокращений и растяжений delphus может издавать звуки, более или менее высокие, иными словами, передавать все оттенки человеческого голоса и все тона пения, – это факт, который я льщу себя надеждой установить вне всяких сомнений. Я предлагаю проверить это на опыте. Да, господа, я обязуюсь заставить рассуждать, говорить и даже петь перед вами delphus и сокровище.

Так разглагольствовал Оркотом, ставя себе целью не более, не менее, как заставить сокровища играть ту же роль, какую играла трахея у одного из его собратьев, который, завидуя его успеху, напрасно старался ему повредить.

Глава десятая, менее ученая и менее скучная, чем предыдущая. Продолжение заседания Академии

Судя по возражениям, какие делались Оркотому в ожидании опытов, его идеи находили более остроумными, чем серьезными.

– Если сокровища, – возражали ему, – обладают прирожденной способностью говорить, то отчего они так долго не пользовались ею? Если это была милость Брамы, внушившего женщинам столь сильное желание говорить и по доброте своей удвоившего органы их речи, странно, что они не знали этого и так долго пренебрегали таким драгоценным даром природы. Почему одно и то же сокровище говорило только однажды? Почему все они говорили только об одном и том же? Какой механизм заставляет один из ртов молчать, когда другой говорит? Кроме того, – прибавляли возражающие, – если судить о болтовне сокровищ по обстоятельствам, при которых большая часть из них говорила, и по вещам, какие они произносили, можно думать, что это была непроизвольная речь и что эти части тела продолжали бы быть немыми, если бы было во власти их носительниц принудить их к молчанию.

Оркотом счел своим долгом ответить на эти возражения и подтвердить, что сокровища говорили всегда, но так тихо, что их было едва слышно даже тем, кому они принадлежали; что нет ничего удивительного, если они повысили тон в наши дни, когда вольность речи достигла таких пределов, что без всякого стыда говорят о самых интимных вещах; что быть немым и хранить молчание – не одно и то же; что если они говорили только однажды, это не значит, что они больше не будут говорить; что они все говорили об одном и том же оттого, что, по-видимому, ни о чем другом у них не было представления; что те, которые еще не говорили, заговорят; что если они молчат, это потому, что им нечего сказать, или потому, что они плохо сложены, или же, наконец, потому, что им не хватает мыслей и терминов.

– Одним словом, – продолжал он, – утверждать, что милосердие Брамы дало женщинам возможность удовлетворить ненасытное желание говорить, удвоив орган их речи – значит признать, что если бы это благодеяние вело к неприятным последствиям, то верховная мудрость должна была бы их предотвратить, – она это и делает, принуждая один из ртов молчать, когда другой заговорит. Для нас в высшей степени неприятно, когда женщина с минуты на минуту меняет мнение; что же это было бы, если бы Брама дал им возможность в одно и то же время иметь два противоположных мнения? Кроме того, нам дано говорить для того, чтобы нас выслушивали; ну, а в каком положении очутились бы женщины, имея два рта, когда и с одним они не умеют друг друга слушать?

Оркотом отвечал на множество вопросов; он думал, что удовлетворил всех, но он ошибся. Его продолжали осуждать, и он уже готов был сдаться, когда физик Чимоназ поддержал его. Тогда диспут сделался бурным: от вопроса удалились, потеряли нить, нашли ее и снова потеряли, ожесточились, дошли до криков, потом до взаимных оскорблений, и заседание Академии на этом закончилось.

Глава одиннадцатая Четвертая проба кольца. Эхо

В то время как болтовня сокровищ занимала Академию, она на долгое время стала новостью дня и предметом обсуждения во всех кругах общества; это была неисчерпаемая тема. Все сходило с рук. К истинным происшествиям прибавляли выдуманные. Принимали на веру все, что угодно. В беседах об этом прошло более полугода.

Султан только три раза пользовался своим кольцом. Тем не менее в кругу дам, приближенных Манимонбанды, обсуждалась речь сокровища, принадлежащего жене одного председателя, затем сокровища маркизы; потом раскрылись благочестивые секреты некоей ханжи, наконец, секреты многих других отсутствующих дам; бог знает, какие слова приписывались их сокровищам, непристойными выражениями не стеснялись; от фактов переходили к рассуждениям.

– Нужно признать, – говорила одна из дам, – что колдовство, направленное на сокровища, держит нас в ужасном состоянии. Как! – вечно со страхом ожидать, что из твоих недр раздастся дерзкий голос!

– Но, сударыня, – возражала ей другая, – нас удивляет такой страх с вашей стороны. Когда сокровище не может сказать ничего постыдного, не все ли равно, молчит оно или говорит?

– Совсем не все равно, – отвечала первая, – я отдала бы без сожаления половину моих драгоценностей, если бы знала наверное, что мое сокровище будет молчать.

– Поистине, – заметила вторая, – нужно иметь веские причины опасаться людей, чтобы такой ценой покупать молчание.

– Они у меня не более веские, чем у других, – возразила Сефиза, – во всяком случае, я их не отрицаю. Двадцать тысяч экю за спокойствие – это совсем не дорого; потому что, откровенно говоря, я не более уверена в моем сокровище, чем в моем языке: ведь у меня вырывалось немало глупостей в моей жизни. – Я слышу ежедневно, какие невероятные похождения разоблачаются, подтверждаются и подробно рассказываются сокровищами; если откинуть от них три четверти, остатка хватит, чтобы обеспечить женщину. Если бы мое сокровище солгало только наполовину, я уже погибла бы. Не достаточно ли того, что сокровища руководят нашим поведением, неужели необходимо, чтобы наша репутация зависела от их болтовни?