Евгений Люфанов - Книга царств

• Название: Книга царств
• Автор: Евгений Люфанов
• Издательство: Негоциант
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-87091-003-Х, 5-87091-004-8

Заключительная часть дилогии «Великое сидение». В романе рассказывается о важнейших событиях в Российском государстве, последовавших вслед за смертью Петра I: опале всемогущего А.Меншикова, восшествии на престол, царствовании и смерти вначале Екатерины I, а затем и Петра II, до дней начала царствования императрицы Анны Иоановны.

---

В одном из пунктов заготовленного завещания говорилось: «За отличные заслуги, оказанные нам князем Меншиковым, мы не можем явить большего доказательства нашей к нему милости, как возводя на престол российский одну из его дочерей, и потому приказываем как дочерям нашим, так и главнейшим нашим вельможам, содействовать к обручению великого князя с одной из дочерей князя Меншикова, и коль скоро достигнут они совершеннолетия, к сочетанию их браком».

Светлейший князь никогда сам не смог бы подобрать и изобразить на бумаге такие высокочтимые слова, обращаемые к его персоне. Правда, не обозначено, с какой именно княжною супружество учинить, но такое и не суть важно. Сказано, что с одной из них, а кого посылает судьба Петяше… Петру Алексеевичу, в супруги – это пока ему все равно. Что же касается денег – когда и кому сколько выплатить, то пусть императрица сама решит. Может, как раз намеченное своей подписью и затвердит. И хорошо еще добавлено в завещании – дать клятву не мстить никому из судивших царевича Алексея. А судил ведь и он, Меншиков, – вот пусть наследник и поклянется.

Еще с 1726 года светлейший князь стал опасаться, что при дальнейшем царствовании Екатерины он потеряет прежнее значение. Она проявляла большую привязанность к своим дочерям, особенно любила Анну и ее супруга. Доходило до того, что даже в государственных делах советовалась с ними и не считалась с Меншиковым, что представлялось ему равным преступлению. Все возраставшее влияние голштинской фамилии и ее действия могли повести к его падению. Надо было предупредить такое, а этому могла способствовать замена главного правителя.

– Нечего больше ждать, – сказала свояку Варвара. – Говоришь, бумага заготовлена, и, сталоть, не велик будет грех, ежели ускорить неминуемое. Все равно Екатерина не жилица, а хлопот день ото дня с ней больше. Подпишет завещание, ну и… – развернула Варвара клочок бумаги и показала засахаренную фигу-ягоду. – Смотри, чтоб не видал никто, – передала ее Данилычу, – да и кого другого ошибочно не угости.

После журфикса у Сапеги императрица в очередной раз почувствовала большое недомогание. Припоминала Екатерина, как мучился от болезни и вел себя покойный супруг Петр I. По совету лейб-медика Блюментроста и других врачей для ради подкрепления своего здоровья издавна прибегал к минеральным источникам. Пользовался ими и у себя, бывая на марциальных водах, и во время заграничных поездок. Врачи предписывали ему воздержание в еде и особенно в питье, и Петр соглашался с ними, покуда мучили боли, а как только чувствовал облегчение, пренебрегал благими советами и на радостях затевал веселое пиршество с обилием сытных яств и хмельных напитков. А то бывало и так, что прибегал к пособничеству «Ивашки Хмельницкого», дабы заглушить появление болевых ощущений. Так же вот и она, Екатерина, верит, что водка – мать всех лекарств. А прибегнув к ее исцеляющей силе, разбередит притаившуюся в теле болезнь, и приходится вот слечь в постель. Какая-то вельми прославленная искусным врачеванием знахарка пользовала Петра снадобьем, настоянным на порошке из высушенного и растолченного сердца и печени сороки, и, случалось, что снадобье будто бы и помогало, а может, удачно сопутствовало главному лечению, назначенному Блюментростом… Может, теперь и ей, Екатерине, пользоваться высушенным сорочьим ливером? Ничто из питья уже не помогает.

Все домочадцы и придворные были в превеликой печали от болезни государыни-императрицы, а петербургский полицмейстер Антон Девьер, находившийся в то время во дворце, не только не был опечален, но плачущую Софью Карлусовну вертел как будто в танце и говорил ей: «Не надо плакать», что сочтено было за непристойность, поскольку он не предавался унынию, а уговаривал еще и цесаревен не огорчать себя.

Прознав об этом, Меншиков счел вполне своевременным свести все счеты с ненавистным зятем и сообщил Екатерине о его преступном поведении: она, императрица, в столь тяжком состоянии, а ему, Девьеру, весело! Возмутилась и сама Екатерина: конечно, учинено такое было ей в противность, а по сему было повелено крепко наказать Девьера.

Получив в тот же день 25 ударов кнутом, полицмейстер Девьер повинился, объявил о заговоре, составленном Толстым против Меншикова, и что целью того заговора было – не допустить обручения великого князя Петра с дочерью светлейшего. И участником того заговора был еще генерал Бутурлин. Заговорщики думали отправить малолетнего Петра в заграничное ученье и склонить Екатерину объявить Елисавету наследницей престола. Теперь Меншиков знал, каким недоброжелателем был для него Толстой, и настоял издать указ: Девьера и Толстого, лишив чинов, чести и поместий, сослать: Девьера – в Сибирь, Толстого с сыном Иваном – на Соловки, а Бутурлина – на вечное поселение в самую дальнюю из его деревень. Потом еще было добавлено, чтобы Девьера перед ссылкой снова бить кнутом.

– Ну, что ж, поделом вору и мука, – одобрила такое решение Екатерина и, протянув руку, нетерпеливо зашевелила пальцами. – Давай, давай, Данилыч…

Он услужливо поднес ей налитую чарку и протянул засахаренную ягоду.

– Ой, фига, – улыбнулась Екатерина и, смакуя сладость, причмокнула губами.

От разных городских застав отбывали в ту ночь назначенные к высылке опальные вельможи, а утром секретарь Меншикова начал было вслух зачитывать слезное письмо-прошение жены Девьера Анны Даниловны, родной сестры светлейшего князя.

«Милостивый отец и государь, светлейший князь, приемляю я смелость от моей безмерной горести трудить вас, милостивого отца и государя, о моем муже, дабы гнев свой милостиво обратить изволили…»

Меншиков прервал чтение секретаря и сказал, чтобы письмо осталось без ответа и пусть Девьер следует в Сибирь, как то указано.

Ведь день Меншиков провел в нетерпеливом ожидании известий, что там, в покоях государыни?

А – ничего. Благодаренье богу, императрица почувствовала облегчение. На радостях от выздоровления повелела перестать вести в церквах молебствия о ниспослании здоровья ей и приостановить освобождение из тюрем арестантов.

Меншиков сообщил об этом Варваре и с недоумением посмотрел на нее.

– Ничего, – обнадеживающе проговорила она. – Дождемся завтрашнего дня.

И дождались. Екатерина среди дня почувствовала сильный лихорадочный озноб, поднялся сухой, изнуряющий кашель, и явились признаки повреждения дыхательных путей, как бы от нарыва в легких.

6 мая 1727 года, в девятом часу пополудни в возрасте 42 лет она скончалась.

На другой день собрались во дворце – вся царская фамилия, члены Верховного тайного совета, синода, генералитета и начали читать завещание покойной императрицы, подписанное собственной ее рукой, как было сказано в журнале Верховного тайного совета. А когда завещание было прочитано, все стали поздравлять нового императора и присягать ему. Гвардия, собранная перед Зимним дворцом, также присягнула и крикнула: «Виват!» По возвращении из церкви, где был торжественный молебен, собрались все в дворцовую большую залу. «Здесь Петр II сидел в креслах императорских под балдахином; на правой стороне на стульях сидели: цесаревна Анна Петровна, ее супруг, великая княжна Наталья Алексеевна и великий адмирал граф Апраксин; по левую руку – цесаревна Елисавета Петровна, Меншиков, канцлер Головкин и князь Дм. Мих. Голицын; Остерман, получивший должность обер-гофмейстера, стоял подле императорских кресел справа; также почтены были стульями ростовский архиепископ Георгий да вступивший на русскую службу поляк фельдмаршал Ян Сапега».

– С обновкой вас, с новым царем!

– И вас также! – приветствовали один другого градожители. И вздыхали: – Будет ли лучше, а хуже всегда может быть и при втором императоре.

– Слыхал?.. Царица померла.

– Как не слыхать, слыхал. Дал ей бог в царствии небесном теперь поцарствовать. В кружале помянул нынче ее, а то с утра голова трещала и была как не своя, а опохмелиться было не на что. Прямо сказать – знала царица, когда ей помереть, сиделец по тому разу задарма налил на опохмелку, пофартило мне.

VI

Титулярный епископ Любский нервничал. Приехал он, увидел невесту кронпринцессу Елисавету, и она вполне понравилась, но не только до свадьбы, а даже до обручения дело не дошло. Что же ему, как братцу Карлу-Фридриху, годами счастливого дня ожидать? А на какие средства жить, где добывать деньги, столь необходимые в этом Петербурге? Опять и опять у брата спрашивать, но тот уже начинает морщиться. А теперь еще неприятность – императрица умерла, траур. Вся надежда была на богатое приданое, а где оно?.. И уехать ни с чем нельзя. О, горе, горе!.. «Кому повем печаль мою?..» Ах, польстился он на такую женитьбу, на большое приданое, а оно подобно миражу или мыльному пузырю. Жди да жди. Опять жди. А чего?.. Самый влиятельный человек в Петербурге – светлейший князь Меншиков, он мог бы приказать немедля выдать за епископа Елисавету, но как к нему подступиться? Известно, что он к каждому голштинцу враждебно относится и не только не захочет помочь, а еще худшее сделает. Возьмет и вышлет вон из России, а что тогда?.. Вместо ожидаемого многотысячного приданого нищим на всю жизнь оставаться?.. Нет, опять надо ждать. Теперь вот новый государь объявился, и Меншиков его в свой дворец перевозит, а потом, еще через много дней, похороны императрицы будут, – и когда-то дойдет черед до вожделенного для епископа дня?.. С ума сойти можно.