Автор неизвестен - Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (金瓶梅)

• Название: Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (金瓶梅)
• Автор: Автор неизвестен
• Жанр: Древневосточная литература

---

Вино обошло пять кругов, и трижды накрывали столы. Играли музыканты, пели певцы, выступали забавники и шуты. Пир был в разгаре. Порхали кубки и ходили чары над столом, за которым сидели Боцзюэ и Сида. Только когда солнце начало клониться к закату, гости стали расходиться. Симэнь оставил шурина У Старшего, свояка Шэня, сюцая Ни, Вэнь Куйсюаня, Ин Боцзюэ и Се Сида. Снова накрыли стол и пир продолжался.

В день открытия лавки по подсчету приказчиков шелку было продано на пятьсот с лишним лянов серебра. Симэнь остался очень доволен, и как только лавку заперли, пригласил к столу приказчиков Гань Чушэня, Хань Даого и Фу Цзысиня, а также Цуй Бэня, Бэнь Дичуаня и Чэнь Цзинцзи. Их услаждали музыканты, которых потом отпустили. Затем им пели певцы.

Порядком захмелевший Боцзюэ вышел по нужде и подозвал Ли Мина.

– Откуда этот смазливый певец с собранными в пучок волосами? – спросил певца Ин Боцзюэ.

– А вы разве не знаете, батюшка? – удивился Ли Мин и, прикрывая рот, продолжал: – Это Чжэн Чунь, брат Чжэн Фэна. В прошлый раз батюшка пировал у Чжэнов с его сестрой Айюэ.

– Вон оно что! – протянул Боцзюэ. – Теперь понятно, почему Айюэ была на недавних похоронах.

Боцзюэ сел за стол и обратился к Симэню:

– Тебя, брат, надо еще поздравить с обретением нового шурина, да?

– Брось, сукин сын, глупости болтать! – шутя обрезал его Симэнь и кликнул Ван Цзина: – Налей-ка батюшке Ину большую чару.

– Шурин, дорогой! – обратился к У Старшему Боцзюэ. – Ну что ты скажешь, а? За что он наказывает невинного человека?

– Я тебя наказываю, сукин сын, за то, что ты распространяешь ложь, – отвечал Симэнь.

Боцзюэ понурил голову, помолчал и захохотал.

– Ладно! – воскликнул он. – Я готов пить чару. Думаю, не помру. Только я отродясь не пил всухую. Позови-ка Чжэн Чуня. Пусть споет, а я выпью.

Вышли трое певцов и заиграли на своих инструментах.

– Нет, вы ступайте, – обратился Боцзюэ к Ли Мину и У Хуэю. – Я хочу, чтобы мне пел только Чжэн Чунь.

– Чжэн Чунь! – крикнул Се Сида. – Поди сюда! Спой, раз тебя просит батюшка Ин.

– Раз ты просишь, будешь пить по чарке за каждую песню, – заключил Симэнь.

Дайань поставил перед Боцзюэ две больших чары. Чжэн Чунь настроил серебряную цитру и запел негромко романс на мотив вступления к «Чистой реке»:

Барышня семнадцати годков
Увидала пару мотыльков.
Прислонилась к белому крыльцу,
Покатился жемчуг по лицу
Прогоняет резвую чету –
Не поймать им счастья на лету.

Чжэн Чунь спел, и Боцзюэ предложили вино. Только он осушил кубок, Дайань опять наполнил его вином. Чжэн Чунь запел на тот же мотив:

За перилами резными – ты.
Чайной розы пышные кусты,
Теребишь, в смущеньи скрыв
Встречи давешней порыв.
Мне бросая желтые цветы,
Улыбаешься из темноты.

Боцзюэ осушил чарку и поставил ее перед Сида.

– Хватит! – говорил он. – Не могу я больше! Меня и эти две уложили.

– И хитер же ты, Попрошайка! – возражал Се Сида. – Что ж я за тебя пить должен, да? Я тебе не раб!

– Сам ты попрошайка-хитрец! – заявил Боцзюэ. – Погоди, стану сановником, тогда у меня в рабах ходить будешь.

– Тебе, сукин сын, больше подойдет пост служки в вертепе, – заметил Симэнь.

– Хорошо, сынок, тогда я тебе не откажу в приеме, – засмеялся Боцзюэ.

Симэнь обернулся к Дайаню и наказал в шутку:

– Ступай сходи за щипцами. Я Попрошайке голову расколю.

Се Сида потихоньку подкрался к Боцзюэ и щелкнул его по голове.

– Как ты можешь городить ерунду в присутствии почтенного господина Вэня? – укорял его Сида.

– Господин Вэнь – человек образованный, – отвечал Боцзюэ, – и поймет, что в шутку, что всерьез.

– Вы, господа, так близки с почтенным благодетелем, моим хозяином, – говорил сюцай Вэнь, – что иначе за пиршественным столом было бы довольно скучно. А когда становится весело на душе, радость рвется наружу. Невольно начинают «жестикулировать руки и пританцовывать ноги»[1].

– Хватит этих шуток, свояк! – обращаясь к Симэню, сказал свояк Шэнь. – Давайте лучше попросим старшего шурина занять почетное место и начнем застольную игру. Можно метать кости или выбрасывать пальцы, а можно и в домино. Кто не знает стихов и песен, пусть скажет скороговорку. А ни того ни другого – пей чарку. Так будет справедливее, и утихнут споры.

– Это ты прав, свояк, – поддержал Симэнь.

Налили кубок и велели начинать шурину У Старшему. Тот взял коробку с костями.

– Начинаем игру, господа! – обратился он. – Кто скажет невпопад, тому штрафной кубок. Сперва я брошу одну кость, потом – две. Если совпадут со сказанным, пью штрафную.

Первая:

 В несметном войске белое знамя свернули,

Вторая:

 Немногим известен в Поднебесной храбрец,

Третья:

 Самодержец Циньской казнил верховного командующего Юя,

Четвертая:

 Поруганный полководец коня боевого лишился,

Пятая:

 Перепуганы так, что на зов мой никто не откликнется,

Шестая:

 Государь на улице одеянье скинул,

Седьмая:

 У посыльного из черни не сыщешь седого волоска,

Восьмая:

 Четвертовавший не принесет домой топор,

Девятая:

 Чудодейственна пилюля, да некому принять,

Десятая:

 Век вместе, а в конце одна разлука.

Шурин У бросил кости. Вторая кость совпала, и он выпил чарку.

Теперь была очередь свояка Шэня.

– Я буду бросать по одной кости шесть раз, – пояснил он. – При совпадении пью штрафную.

Вот – небесная четверка,
два – на полюсе земли –
Средь людей в пылу восторга
пару красную яви.
Третий раз алеют сливы
у Шаманской высоты[2] –
Подсчитай друзей счастливых,
кто из нас познал цветы[3].

Он вынул красную четверку и выпил чарку, а потом передал кости сюцаю Вэню.

– Ваш ученик назовет цветок и процитирует строку из Четверокнижия[4], которая начинается со слова предыдущего предложения.

Бросаю раз:

Капелька алая. –
Алая слива,
белая рядом нежна и красива.

Бросаю два:

Пара махровая. –
Лотос двуглавый –
В лотосах спрятались утки-шалавы[5].

Бросаю три:

Ивы три вешние. –
Стоя под ивой,
не поправляй свою шапку стыдливо.

Бросаю четыре:

Ночью краса красна[6]. –
Пурпурно-красный
не одевай в суете ты напрасно.

Бросаю пять:

Там зимоцвет, как меч[7]. –
Меч драгоценный,
падшей звезды яркий отблеск мгновенный.

Бросаю шесть:

Звездные россыпи. –
Полог небесный –
неба покой, непонятный, чудесный.

Сюцаю Вэню пришлось выпить только одну чашу.

Настала очередь Ин Боцзюэ.

– Я ни аза не знаю, – сказал Боцзюэ. – Я лучше прибаутку-скороговорку скажу.

Шлеп, шлеп, шлеп, – вышаркивает старикашка,
с желтым он горохом сжал в руке черпашку,
а в другой – цветами расцвеченную суму.
Шлеп, шлеп, шлеп, – вышаркивает старикашка,
вдруг навстречу желтый с белым пес-бродяжка,
сцапал он цветами расцвеченную суму.
Тот, что шмыгал, тот, что шаркал, старикашка,
с желтым он горохом опустил черпашку,
дать отбой рукой стараясь побирушке псу.
То-ли старикашка
пострадал от желтого с белесым пса-бродяжки,
То ли пес-бродяжка,
желтый с белым, пострадавший пал от старикашки.

– Что б тебе, шутник ты никудышный, провалиться! – засмеялся Симэнь. – Где это видано, чтобы собаку рукой били, а? И за руку не схватила?

– Так кто ж ему велел без палки по улицам шмыгать? – говорил Боцзюэ. – Я сам тут как-то собирал пожертвования, и клюки под рукой не оказалось. Так насилу от собак отбился.

– Брат, ты слышишь? – обратился Сида к Симэню. – Попрошайка сам признается, что побирается. У кого что болит, тот о том и говорит.

– Наказать его чаркой за такую скороговорку! – предложил Симэнь. – А теперь твоя очередь, Се Цзычунь.

– Моя скороговорка получше будет, – предупредил Се Сида. – Запнусь – чарку в наказание.

Там над частоколом
зачем-то торчал чурбачок черепичный,
А под частоколом
частенько скучал чахлый мул горемычный.
Упал с частокола
зачем-то торчавший на нем чурбачок черепичный,
И в мула попал,
что под тем частоколом частенько скучал горемычный.
С отчаянной яростью он,
что под тем частоколом частенько скучал горемычный
Копытом тупым
раскурочил тотчас до черта черепков чурбачок черепичный.
Иль в точности наоборот:
этот мул, что под тем частоколом частенько скучал горемычный
Чудовищно чётко
пришиблен был тем, с частокола упавшим шальным чурбачком черепичным.

– Еще надо мной подтрунивал! – говорил Боцзюэ. – Тебе моя скороговорка не по душе пришлась, зато мне строптивый мул понравился. Я – строптивый мул, а невестка Лю, баба твоя, – черепица разбитая. Пока ты, облезлый мул, жернова вертел, я черепицу молол.