Автор неизвестен - Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (金瓶梅)

• Название: Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (金瓶梅)
• Автор: Автор неизвестен
• Жанр: Древневосточная литература

---

Да,

Бьет барабан, и путь
медлителен и долог.
Узорная парча,
цветов роскошный полог.
Выносят пышный гроб,
и плач со всех сторон.
В самой столице нет
столь знатных похорон.

Впереди несли большой паланкин с У Юэнян. За ней двигались гуськом более десятка паланкинов с Ли Цзяоэр и остальными. Прямо за катафалком шли в траурном облачении Симэнь Цин, родные и друзья, а Чэнь Цзинцзи все время держался за саркофаг.

Когда процессия вышла на Восточную улицу, Симэнь с поклоном обратился к отцу У, настоятелю монастыря Нефритового владыки и попросил его освятить портрет усопшей. Облаченный в расшитую розовыми облаками и двадцатью четырьмя журавлями ярко-красную рясу, в украшенном нефритовым кольцом даосском клобуке, который красным цветом символизировал солнце, а формой – гром и молнию, в красных, как киноварь, сандалиях, с писчей дщицей из слоновой кости, настоятель У сопровождал усопшую в паланкине, который несли четверо носильщиков. Он принял большой портрет Ли Пинъэр, и процессия остановилась. Чэнь Цзинцзи встал перед ним на колени. Все затихли, вслушиваясь в слова монаха.

С востока на запад светило кружит,
И жизнь, как светильник, под ветром дрожит.
Лишь в смерти познаешь закон пустоты,
Спасешься от скорбной земной суеты.

«Пред нами саркофаг с усопшею супругой начальника лейб-гвардии Симэня, урожденной Ли. Жития ее было двадцать семь лет. Родилась в полуденный час под седьмым знаком «у» пятнадцатого дня в первой луне года синь-вэй в правление под девизом Высокого Покровительства[27], скончалась в послеполуночный час под вторым знаком «чоу» семнадцатого дня в девятой луне седьмого года в правление под девизом Порядка и Гармонии.

Усопшая, представительница знатного рода, являла собою образец натуры утонченной, воспитанной в роскошных теремах. Ее облик, нежный как цветок, и взор, ясный как луна, источал живой аромат благоуханной орхидеи. На ее челе лежит печать высоких добродетелей и милосердия, выдавая характер мягкий и покладистый. И в браке состоя, усопшая служила ярким воплощеньем супружеского согласия и женской кротости – качеств, кои необходимы для обоюдного счастья. Ты – нефрит из самоцветного края Ланьтяня[28], орхидея из чуских цветников. Тебе бы надлежало наслаждаться жизнью целый век. Как жаль, в пору весеннего цветенья, когда лишь минуло три девятилетья, ты ушла. Увы! Недолговечно полнолунье. Краток век достойнейших и лучших. Угасла в пору самого расцвета, и ныне во гробу тебя несут. Реют алые стяги на ветру. Прекрасный твой супруг, убитый горем, бия себя в грудь, идет за саркофагом. Рыдания родных и близких оглашают улицы и переулки. Да, невыносимо тяжко расставанье глубоко любящих сердец! Голос твой и образ время отдалит, но из памяти не изгладит. Я, смиренный инок, недостойный носить шапку и украшения служителя сокровенной веры даосской и не обладающий даром провидца Синьюань Пина[29], но строго исполняющий заветы Основоположника сокровенного учения[30], осмеливаюсь развернуть пред всеми вами как отраженный в зеркале образ усопшей, величественный и впечатляющий.

Как не поймать бабочку, которая снилась Чжуан Чжоу, как не собрать амриту, сладкую росу, или редчайшее янтарное вино, которое возлито, как не вернется уносящийся бессмертный, постигший вознесение в Лиловые чертоги[31], так и усопшую назад уж не вернешь.

Украшенная сотней драгоценностей, лицезреешь Семерых, истинносущих[32]. Да изойдет чистая душа твоя из царства тьмы. Пусть сердце отрешится от тревог, и тогда все четыре основания мира[33] тебе предстанут одной пустотой. О, как тяжко, как горько! Да упокоятся опять твои останки в лоне матери-земли, а душа твоя да обернется чистым ветерком, чтобы бессмертье обрести и не вернуться больше, не маяться в перерожденьях бесконечных.

Все вслушайтесь в слова последнего напутствия-прощанья. Знать нам не дано, куда дух ее ныне устремился, но нам оставлен в портрете сем образ ее, который будет жить из поколенья в поколенье».

Настоятель У, в величественной позе восседавший на носилках, окончил акафист, и носильщики повернули его паланкин назад. Воздух потрясли удары в барабан и причитанья. Катафалк медленно двинулся с места, и процессия продолжила шествие. Симэня сопровождали близкие и друзья. Поравнявшись с южными городскими воротами, все сели на коней, а Чэнь Цзинцзи шел, держась за саркофаг, вплоть до самого кладбища в Улиюань[34].

Командующий ополчением Чжан с двумя сотнями солдат и смотрители Лю и Сюэ заранее прибыли на кладбище. Они разместились под навесом на холме, откуда ударами в барабаны и гонги встречали похоронную процессию. Вот началось сожжение бумажных жертвенных предметов, и облака дыма затмили небосвод. Более десятка человек были заняты принятием подношений на кладбище. Тут же расположились городские певицы. Для женщин – близких и родственниц – было отведено особое место, зашторенное пологами и ширмами.

Когда носильщики поставили катафалк с гробом на землю, геомант Сюй по компасу с лентой в руке в последний раз очертил с помощью следователя место погребения и поставил по углам могилы жертвы духу земли. Гроб опустили в могилу и засыпали землей.

Симэнь переоделся и, вручая начальнику гарнизона Чжоу два куска шелку, попросил его торжественно освятить дщицу усопшей.

К могиле приблизились чины управы, родные, друзья и приказчики. Они наперебой подносили вино после того, как принес жертвы Симэнь. Грянула под барабанный бой музыка, потрясающая небеса. Дым ракет застилал землю. Все было торжественно и чинно.

В тот день одних женщин собралось столько, что их пришлось разместить поровну под пятью навесами сзади.

Шумные и пышные были похороны, но говорить об этом подробно нет надобности.

После трапезы гости оставили много подношений и приглашали Симэня на угощения к себе в поместья.

Сразу же пополудни дщица покойной Ли Пинъэр на специальном ложе была возвращена домой. Ее водрузили на украшенный траурным стягом паланкин души усопшей, в котором разместилась У Юэнян. Чэнь Цзинцзи всю дорогу держался за ложе. Паланкин и ложе были покрыты темною пеньковой материей, отделанной бледной яшмой с вышитыми золотой ниткой прозрачными волнами. По углам паланкина свисали кисти. Рядом несли шатер с портретом Пинъэр, шатер возжигания благовоний, большие и малые шатры с шелками. Шли шестнадцать барабанщиков и музыкантов, которым с обеих сторон вторили цимбалы даосских послушников.

Возвращающегося в город Симэня сопровождали шурин У Старший и сват Цяо, шурины У Второй, Хуа Старший и Мэн Второй, свояк Шэнь, а также Ин Боцзюэ, Се Сида, сюцай Вэнь и приказчики. Шествие замыкали паланкины с женщинами.

У ворот дома ярко горели фонари. После установления дщицы в покоях Ли Пинъэр геомант Сюй принес жертвы духам в передней зале и окропил помещение. На дверях были развешены желтые амулеты, изгоняющие нечисть. Геоманта наградили куском шелка и пятью лянами серебра и проводили до ворот. За ним отпустили и всех нанятых, которым в награду выделили двадцать пять связок медяков. Пять из них поделили между вооруженными воинами стражи от столичного воеводы Чжоу, столько же – между солдатами из уголовной управы, а десять связок дали прислуге и конюхам. Все государственные письма были отправлены воеводе Чжоу, командующему ополчением Чжану и надзирателю Ся, но не о том пойдет наш рассказ.

Симэнь распорядился накрывать столы и пригласил свата Цяо, шурина У Старшего и остальных, но те откланялись и ушли.

– Плотники спрашивают, когда навесы ломать, – спросил хозяина вошедший Лайбао.

– Пока ломать не надо, – распорядился Симэнь. – Вот пройдет прием его превосходительства Суна, тогда и сломаем. Потом уж и плотников отпущу.

Супруга Хуа Старшего и госпожа Цяо обождали, пока установят дщицу души усопшей, поплакали и ушли.

Симэнь продолжал тосковать по Ли Пинъэр и под вечер пошел к ней в покои, чтобы переночевать рядом с дщицей, сбоку висел большой портрет усопшей, немного поодаль – поясной портрет. В глубине комнаты стояла покрытая парчовым одеялом кровать, а рядом столики и сундуки с нарядами. Все как и прежде. А под кроватью виднелась пара туфелек с ее малюсеньких, как золотые лотосовые лепестки, ножек[35]. На столе горели цветные свечи и благовония, на золотых блюдах курилась жертвенная снедь. Симэнь рыдал, не в силах остановиться. Потом он велел горничной Инчунь постелить ему постель на кане напротив. До полуночи оставался он наедине с одинокою свечой. В окно светил месяц, Симэнь то и дело ворочался и тяжело вздыхал, охваченный тоскою по умершей красавице.

Тому свидетельством стихи:

Гляжу в окно, вздыхаю тяжело,
Воспоминанье душу обожгло.
Поникла орхидея[36], дождь все льет,
На клен опавший иней в ночь падет.
Кому любовь узнать не суждено,
Увы, не дозовется все равно
Той, что приют, как от живых ушла,
У Девяти истоков обрела[37].

Днем перед дщицей Пинъэр появились чай и рис. Симэнь велел, чтобы их поставила горничная, а потом сел завтракать за стол напротив.