Елена Плахотникова - Ларт Многодобрый

• Название: Ларт Многодобрый
• Автор: Елена Плахотникова
• Издательство: «Издательство АЛЬФА-КНИГА»
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-93556-978-5

Его называли лартом – убийцей из Храма, гайнулом – а это человек, который не дружит с головой, нутером – так обращаются к особам благородной крови и неисчислимых достоинств, Многодобрым – а так обращаются только к целителям. Новый мир не скупился для него на прозвища, но и прежний его мир был щедрым на прозвища и обзывалки: дружбан, реальный мужик, господин доктор, черный хирург – и всё это об одном человеке, об Алексее Сером. Вместо надгробной плиты и поминальных речей он получил новый, непривычный, но очень даже обитаемый мир. И не эльфы и добрые феи обитают в нем, а вполне реальные люди или не совсем люди, с которыми тоже придется жить, даже если ты приручил Нож ларта.

---

– Нельзя говорить о хозяине в его доме, – ответила и замолчала. До ночи.

И вот это «потом» наступило. Небольшой получается «дом» у четырехлапых. Полтора дня на запад и… Не знаю, правда, сколько на север и восток. Но вряд ли очень много. У наших серых тоже территория не со штат Юта.

К мосту мы выйдем завтра. До пожара в лесу были тропинки. Не самые короткие, но довольно безопасные. А теперь весь лес стал сплошной ловушкой. Идти лучше всего вдоль разлома. Его дыхание не дало сгореть всем кустам и травам. От них начнется новая жизнь. И еда там найдется. Какая-нибудь. Так сказала Машка. Еще вчера. Когда выбирала путь. А я не стал с ней спорить. Было бы из-за чего. Мне пополам куда идти и чего делать. Настроение как в отпуске. Когда день выдался совсем уж свободный. Типа: иди куда хочешь, делай чего можешь. Чего душа желает и кошелек дозволяет. А не хочешь идти, вызови «массажистку» в номер и расслабляйся по полной программе. Получишь все, чего сможешь придумать и оплатить.

Придумать-то я много чего могу. И с оплатой дело не засохнет. Спасибо тому придурку, что обобрал меня. Вернул я кое-что из своего добра. Потом. В барахле одного безвременно почившего нашел. И блокнот с ручкой отыскался. У другого. И мешочек со знакомой уже «чешуей». Свои взял или чужие – мертвому бабло без надобности. Брал вроде как для прикола, а «чешуя» самой ходовой монетой этого мира оказалась. Так что из Храма я вышел совсем даже не бедным. Да только мало радости от бабок, если купить на них ничего не можешь. В лесу ни супермаркета, ни такси нету. Чего нашел, то и пожевал, а потом на своих двоих дальше потопал. И гостиницы здесь нету. Под куст лег и небом прикрылся. А вместо развлекательной ночной программы – Машкины рассказки.

– …нельзя поймать свою тень. А Храм – это тень Неназываемого. В его тень и приходят чарутти, прожившие одну жизнь. Приходят, чтобы измениться и прожить еще одну…

– Стоп, Машка! А волчара тут при чем?

Ну сказочница!.. Обещала одно рассказать, а метет совсем другое. Пользуется тем, что слушаю ее вполуха.

– Кто?

– Волчара. Ну лохматый наш приятель. Зеленоглазый.

– Ты меня не слушал, ларт. – И тяжелый такой вздох. Будто я жуть как огорчил ее своим поведением.

– Да слушал я, слушал…

– Тогда должен был услышать, что тот, кого ты называешь Зеленоглазым, это чарутти. Они понимают язык зверей и птиц. И разговаривать с ними умеют. Это всем известно.

Я промолчал… Всем так всем. Не говорить же, что я первый раз об этом слышу.

– Когда у чарутти заканчивается Нить Жизни, он становится арсиром…

– Кем?!

Еще один тяжелый Машкин вздох.

– Арсиром, ларт. Тело арсира покрыто шерстью, и он похож на зверя. Того зверя, кем он чаще всего становился, когда был чарутти. Слуги Неназьшаемого не могут отыскать его в таком облике. Раз в сезон арсир может принять свой прежний вид. В ту ночь он возвращается к племени и разговаривает с кем хочет. А его ученик становится зверем вместо него.

– Значит, волчары и есть эти самые… как их? Арсиры.

– Нет.

– Как это нет?! Ты же сама сказала…

– Это ты так понял. А я…

– Вот что, давай дальше о зверюгах. А обо мне и тебе потом поговорим.

«Может быть». Но озвучивать это я не стал. Не знаю уж почему.

– Среди них нет арсиров. Он – арсойл. Она – чарутти. Или ученица чарутти.

– Откуда ты…

– Это же видно.

– Ну-ну…

Нет слов. Хочешь – верь, не хочешь – вставай и проверяй.

Машка зашевелилась под боком. Перевернулась, чтобы на меня посмотреть. Никак не привыкну, что глаза у нее ночью светятся.

– А ты не знал этого?

– Чего?

– Про чарутти и арсойла.

– Ты рассказывай, Машка. А вопросы здесь спрашиваю я.

Странно, но это подействовало. Она стала говорить дальше. Уткнулась в меня лбом и острыми коленками, зашептала.

– Чем дольше живет арсир, тем труднее ему возвращать свой прежний вид. А если ученик редко приходит к арсиру, то чарутти может так крепко уснуть в теле зверя, что не проснется даже в Ночь Возвращения. Если арсир пропустит несколько Ночей подряд, то станет арсойлом. И только очень сильный чарутти может разбудить его. Если захочет.

– Ага. Если захочет. Стало быть, она пришла его будить.

– Нет.

– Как же «нет»?! А зачем тогда?..

– Когда старый чарутти уходит, его ученик ищет себе ученика. Или рождает.

– Блин, детеныши! – дошло до меня. Я невольно привстал и стянул с Машки плащ. Она передернула плечами. Ночь не слишком теплой выдалась. – Но они же эти… четырехлапые.

Машка тихо засмеялась:

– Они изменят свой облик раньше, чем научатся говорить.

– А волчица? Ну их мать?..

– Она тоже. Кому-то надо учить нового чарутти.

– Но их же двое. Детенышей.

– Не все ученики доживают до Испытания.

– А сколько гробится на самих Испытаниях… – вырвалось у меня.

– Зачем тебе это знать?

Машка светит на меня своими глазищами.

– Ну… – Я не сразу нахожу подходящий ответ. – Может, и без них можно обойтись?.. Без Испытаний.

– Нельзя. Племени нужен сильный защитник.

– А со слабыми тогда чего?

Машка моргнула, закрыла глаза и ткнулась мне в грудь. Полежали молча, а сна ни в одном глазу.

– Вместе с сестрой я проходила Испытание.

Я едва услышал Машкин голос. А когда она замолчала, не стал торопить.

– Нас было девять на Испытании.

Затрещал кузнечик. Или как там зовут этих красных попрыгунчиков?

Тибус.

Какой-то умник поселился в моей башке и делится иногда информацией. Редко, правда, ценной. Но я в общем-то не против.

– Только двое вышли из лабиринта.

Я еще подождал. Потревоженный попрыгунчик успокоился и опять затрещал. А Машка все молчала. И тогда я сказал:

– Эта вторая… она не была твоей сестрой.

Будто увидел двух перепуганных девчонок возле древних развалин. Рыжую и темноволосую.

– Нет. Не моей.

Девять и два. Ничего себе соотношение. Что ж там за учителя, в этой ведьмовской школе? Будь у меня такая смертность, быстро бы вылетел с работы.

– Все, – выдохнула Машка. – Теперь можно спать.

– Спи. – Я укрыл ее полой плаща. – Мне пока не хочется.

Машка поерзала устраиваясь.

– Ларт, хочу тебя спросить…

– Спрашивай. Но не обещаю, что отвечу.

– Тогда я завтра спрошу, – зевнула во весь рот.

Пока я думал, чего бы такого ей сказать, она заснула.

14

Есть дни, когда я жалею, что не умею рисовать. Обидно. Такой рассвет пропадает зря. Будь со мной камера или хоть занюханный фотоаппарат какой, я б щелкал, пока аккумулятор не посадил. Или матрицу не заполнил. Оно того стоит.

Розоватое, крупнее апельсина солнце жмурится из полос облаков. Ярких. Будто шелковые шарфы растянули, имитируя радугу. Только у радуги вроде семь цветов, а тут раза в два больше. И половину из них не знаю как обозвать. Ну не учился я на художника. А жаль. Говорят у них жизнь интереснее. И спокойнее. Не слышал я что-то про художника, которого бы в собственной тачке взорвали. В чужой да за компанию – случалось.

А светило реально грейпфрут напоминает. И по цвету и по величине. Такие Ларка часто потребляла. Только подумал про нее и тут же во рту кисло-горько стало. А она жевала эти грейпы и нахваливала. Очень они пользительные для здоровья, говорила. Я не спорил. А то ведь накормит, с нее станется. И все возражения для нее, как красная тряпка для быка. Скорее нашего главного можно убедить в пользе ежедневных клизм, чем объяснить Ларке, почему не хочешь делать то, чего не хочешь. Некоторых слов просто нет в ее словаре. «Свобода личности» например. А вот «облом» и «отвянь» Ларка очень даже понимала. И сама ими часто пользовалась. Это, конечно, удобно. Не надо напрягаться: типа братья и сестры по разуму, – понимали друг друга с полумата. Но хочется иногда чего-то этакого. Чтоб душа развернулась. Напиться там. Или стих сочинить. С «напиться» вряд ли получится. Про воду я даже думать не хочу. А вот стихи, да в такое утро – сам бог велел. Чего-то вроде:

Облаков тонкий шелк
Надо мной растянули.
Розовеет восток,
А запад лиловый.

Серебрится луна
Юная, несмелая.
И стоит она одна
И ничего не делает.

Утро раннее сияет
А художник спит…
И пока подушку давит,
Утро пролетит.

Н-да. От дурных привычек трудно избавиться. Особенно от своих собственных. Это не художник спит. А стихоплет. Во мне. Ну и спи себе дальше. Мир твоему праху.

Хорошо, что Машка тоже спит. Не ведает о моих литературных потугах. Некоторые вещи лучше делать без свидетелей. Записывать такую бредятину, например, которую я вот только что сотворил. Не то чтобы стыдно. Стыдливость умерла во мне раньше, чем я научился говорить. А пить, курить и говорить я научился одновременно. Ну почти одновременно. Шутка. Насчет «почти».

Блин, какой все-таки рассвет!

Спать в такое время – преступление. А Машка дрыхнет. Полночи болтала, а теперь сопит в две дырочки. Может, разбудить? Да только не любит Машка вставать рано. Совсем как Ларка. Дай ей волю – и обед проспит. Ларка – понятное дело, а нам с Машкой и позавтракать нечем. Так что пускай спит. А то опять вопросы спрашивать начнет. Они у нее те еще. С поворот-подвывертом. Как-то увидела меня с блокнотом и выдала: «А что это ты делаешь?» – «Пишу», – отвечаю. Она так удивилась, будто писать – это еще круче, чем по воде ходить. Потом опять: «Зачем?» А я знаю, зачем? Вот перевожу чистую бумагу, и все тут. Нет чтобы помять ее да использовать по назначению. Больной, наверное, совсем больной. Но говорить такое Машке не стал: не поймут-с, дикари-с. Да я и сам себя не совсем понимаю. А может, и совсем не… Отшутиться решил: «Чтоб запомнить», – сказал. Мол, «не запишу, так обязательно забуду – прям проклятие какое»… А вот запишу – буду помнить. И в бумажку заглядывать потом не надо. Проверено. И это уже без шуток.