Карел Ванек - Приключения бравого солдата Швейка в русском плену

• Название: Приключения бравого солдата Швейка в русском плену
• Автор: Карел Ванек
• Издательство: ТОО «Братство»
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 1993
• ISBN: 5-87918-014-х

Роман чешского писателя К. Ванека является продолжением истории знаменитого солдата Швейка, главного героя известного романа Ярослава Гашека. Переиздаётся в России впервые с 1928 года.

---

– Товарищ должен был пойти домой, – улыбнулся Горжин, заметив её вопросительный взгляд. – Он вспомнил, что дома ему нужно написать письмо и поспешил вернуться.

– Жаль, – сказала Любовь Владимировна, – вдвоём вам обедал ось бы лучше. Ну, зайдите на кухню и простите – я должна переодеться.

И она ушла.

В тёмной кухне Горжина встретила старая, очень безобразная женщина и сразу же сказала ему, что теперь ходит много всякого подозрительного народа, всякий сброд, который только и норовит что-нибудь стащить, и дала ему миску кислой, пахнущей плесенью, Бог знает сколько раз разогревшейся гречневой каши.

– Она должна была показать своё гостеприимство, – сказал Швейк через десять минут Горжину в лесу, когда они убили собак и выпотрошили их. – Она воспитанная дама и должна была радоваться нашему визиту. Это не похоже на пани Яношек в Буде„вицах. Однажды утром её муж шёл по площади и встретил некоего Каганка из Праги, друга по школьной скамье, которого он не видел почти двадцать лет. Он так обрадовался этой встрече, что позвал его к себе на обед. Каганек долго отказывался, упирался, ему не хотелось идти, а Яношек настаивал: «Пойдём, друг мой, раз мы с тобой такие друзья, моя жена обязательно захочет с тобой познакомиться. Пойдём, домашний обед в сто раз лучше ресторанного, и ты увидишь, как хорошо быть женатым и какая у меня добрая и милая жена». В конце концов Каганек согласился и пошёл за Яношеком. Тот его представляет жене и говорит: «Это мой лучший друг, накрывай, Боженка, на стол!» А она в это время как раз разливала суп. Посмотрела она на гостя и говорит мужу: «Ах ты, старый бездельник, у самого нечего жрать, а ты ещё чужих водишь! Как увидит какого дармоеда, так и тащит его к себе!» Но чтобы показать все же свою воспитанность, она угощает Каганка: «Пожалуйста, будьте как дома, не стесняйтесь!»

Собаки Швейка возбудили в деревне сенсацию. Когда Швейк повесил на грушевое дерево возле хаты первую собаку и начал её свежевать, вокруг него собралось много пленных, наперебой советовавших, что нужно делать с мясом, чтобы оно было вкуснее.

– Одну изжарим, а другую сложим в банку с уксусом и луком. Тогда у нас получится настоящая дичь, – сказал Горжин и отправился на огород разыскивать лук.

Собравшаяся под грушей толпа пленных обратила на себя внимание деревенских ребятишек и баб. Прежде всего пришли два мальчугана и, увидев висящих на ветках двух собак, побежали сообщить об этой новости в свой дом. Потом прибежали к хате и бабы и сказали:

– Авдотья Михайловна в поле копает картошку, нужно ей сказать, чтобы она знала, что сделали австрийцы с её грушей.

Ребятишки не замедлили, сейчас же побежали в поле и сообщили хозяйке, как пленные опоганили её грушу.

Едва Швейк закончил свежевать вторую собаку, как прибежала Авдотья Михайловна. Мотыгой она разогнала пленных, ругаясь так, что никто в жизни такой ругани не слышал. Затем влетела в хату, взяла топор и начала рубить грушу.

– Господи, православные, ну подумайте только! Ведь я же могла эти груши в рот взять, груши с собачьей кровью. Прости, господи, грехи мои, теперь я все повыброшу из хаты!

И в то же время, как тупой топор почти безрезультатно отскакивал от сухого дерева, Швейк не спеша складывал в жестяной ящик из-под русских патронов своих собак. На вопрос, зачем баба рубит грушу, он отвечал:

– Видите, груша наполовину сухая, а дров нет, так хозяйка хочет приготовить мне дров, чтобы я мог изжарить одного пса.

И он спокойно пошёл на двор за дровами, не торопясь развёл в печи огонь и стал жарить собаку, обкладывая ящик горящими поленьями, чтобы мясо пропекалось равномерно со всех сторон.

– Да, вот это хорошее мясцо будет! Сзади него, смотря на пламя, Горжин жевал сухие заплесневевшие корки хлеба, которые пленные получили под видом сухарей, и при мысли о предстоящем пиршестве облизывал губы до самых ушей.

Наконец, судя по грохоту, груша свалилась. Швейк предложил своему товарищу:

– Иди и наломай мне веток, ведь мясо нужно пропечь хорошо, да смотри выбирай посуше.

Друг его ещё раз мысленно облизнулся и отправился за ветками. Через минуту он принёс охапку веток и бросил их у ног Швейка, а за ним в кухню влетела хозяйка Авдотья Михайловна и, увидя, что в печке жарится собака, подняла нечеловеческий крик.

Она так налетела на Швейка, что чуть не сбила его с ног, голыми руками схватила ящик, в котором жарилось мясо, и выбросила его со всем содержимым на двор. Затем схватила топор и бросилась с ним на пленных. Они едва успели выскочить, а добрая Авдотья Михайловна, превратившись в разъярённую львицу, начала выбрасывать скарб. В новом припадке ярости она выбежала на двор за мотыгой и начала ломать печь, призывая огонь и серу на австрийцев, которые привезли в православную Россию такой Содом и Гоморру.

Не переставая ругаться, она выбрасывала кирпичи, а соболезнующие соседки, охая и ахая, помогали ей; потом она побежала жаловаться полковнику.

Пока он успокаивал её, говоря, что все это сущие пустяки, что все равно пришли бы немцы, собаку съели, грушу разбили бы снарядом и печь разломали, Швейк с Горжином бродили по деревне, ища себе пристанища. Но перед каждой хатой стояли бабы, вооружённые вилами и косами, и ни за что не соглашались пустить к себе «собакоедов».

Так они ходили со своими собаками до самого вечера, и отовсюду их прогоняли. В некоторых хатах соглашались пустить их только в том случае, если они бросят собак.

– Ни за что на свете! Мясо есть мясо. А ночлеги пускай у вас останутся, – категорически заявил Швейк.

Уже когда начало темнеть, они решили разложить на улице костёр, допечь собаку и переспать ночь у огня. А утром полковник им найдёт где-нибудь место.

Итак, собаку изжарили, кости объели так чисто, что на них не осталось ни кусочка мяса, и сало слили в баночки из-под консервов; а в это время над деревней начала разрываться шрапнель, а за шрапнелью гранаты.

Через несколько минут по всему фронту началась такая канонада, что дрожала земля. Деревня осветилась прожекторами, и шрапнель начала разрываться над ней дюжинами.

Начался пожар. Загорелось несколько хат, и огонь стал быстро гулять по деревне. Бог знает откуда, в деревню ворвалось несколько казаков.

– Эй, австрийцы, убегайте! Православные, немец фронт прорвал!

Казаки, освещённые племенем и мелькавшим светом прожекторов, кричали, как дьяволы:

– Скорей, скорей, ноги на плечи, немец идёт! – и били нагайками попадавшихся им жителей и пленных.

Все убегали из деревни.

В темноте ревел скот, плакали дети, ругались солдаты возле опрокинувшихся возов и орудий. Орудия стреляли уже только на немецкой стороне и приближались с такой быстротой, что временами казалось, будто выстрел раздавался где-то среди убегающих.

Неожиданно в этом хаосе появились одна возле другой две лошади. С одной полковник Головатенко кричал басом:

– Убегайте, дети, поскорей, только не по дороге, не по дороге, бегите полем да смотрите, чтобы вас не раздавила артиллерия!

А этот бас заглушал другой, пискливый голос его любовницы:

– Деньги взял? Шляпы положил на воз? Ах, Боже, я пудру на окне забыла!

Долгое время пленные бежали в полной темноте, чувствуя только возле себя людей и слыша вокруг тяжёлый топот бега. Потом темноту прорезал веер лучей немецкого прожектора и осветил все поле.

И тут раздался заботливый голос бравого солдата Швейка:

– Горжин, я лечу за тобой. Черт возьми, да не потеряй собаку, улепётывай с ней, смотри, а то угостят тебя гранатой! Береги собаку, как свой глаз, а то у нас нечем будет позавтракать!

В ГЛУБОКИЙ ТЫЛ

Слова Швейка: «Мы как парижские ветераны – раз уж разойдёмся, то ничто нас не остановит, кроме стены», сказанные утром после той памятной ночи, в которую они бежали, правильно выражали создавшееся положение.

Армия удирала, несмотря на то что не было слышно ни единого выстрела. На фронте возникала паника, которую солдаты, измученные бесконечной войной и мало тешившиеся перспективой сидеть третью зиму в окопах, охотно поддерживали и раздували. Русская армия без ведома главнокомандующего выбросила лозунг: «По домам!»

И только на третий день устремившуюся с фронта лавину остановили дикие казачьи части, посланные специально для этого из тыла. Они преградили путь бегущим, навели порядок и погнали их опять к болотам, которые остановили наступавших немцев.

Что делать с пленными, находившимися в рабочих ротах, никто не знал. Когда полковник Головатенко обратился к какому-то казачьему генералу с запросом, в котором спрашивал, как ему поступить с пленными, он получил короткий ответ:

– К черту! Подохни и ты вместе с ними.

Тогда полковник, посоветовавшись с Евгенией Васильевной, решил послушаться её совета и направиться со своим войском в глубокий тыл. Было решено идти в тыл до тех пор, пока не встретится какое-нибудь военное учреждение, которое взяло бы пленных в своё ведение.