Сергей Ковякин - Дьявольская субмарина

• Название: Дьявольская субмарина
• Автор: Сергей Ковякин
• Издательство: Военно-патриотическое литературное объединение «Отечество»
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 1991
• ISBN: 5-203-01419

«Они вышли, вернее вытекли, из узкой трещины в старой каменной стене, поросшей клочьями синего мха. Старый алкоголик, коротавший тёплую ночь в обнимку с бутылкой, вытаращил глаза и хмыкнул от удовольствия, увидев, из какой грязной дыры вынырнули эти два прилично одетых субъекта.

…

Начиналась новая шахматная партия между двумя одинаково враждебными человеку силами: Господом Богом и господином Дьяволом».

---

Девушки вышли из кинотеатра после сеанса, оторопело глянули друг на друга. Ноги сами понесли их к кассе, руки отсчитали мелочь, губы шевельнулись, называя время. Влекомые нечистой силой, целый день вращались они по чёртову кругу: кино, синий зал, красный зал, снова синий… Ночью всем троим снилась кинохроника, индийский фильм, выученный наизусть, а под утро и его продолжение: рыжий кривоногий субъект в новеньких калошах танцует танго с обнажённой задастой и грудастой кинодивой.

Глюм мерзко похихикал: шутка была на редкость удачной, он ещё запрограммировал им и, так сказать, эротический вариант.

— Чужой город, чужое время…

Боцман представил себе уютную пустыню, милый его сердцу песчаный колодец, откуда старого, доброго дядюшку пирата извлекли против его воли, и ностальгически пожелал увидеть, что там творится сейчас. Тут же в «ракушку» забрёл симпатичный молодой человек с немного ошарашенным видом, включил переносной, только что купленный цветной телевизор. Это был актёр и режиссёр местного кукольного театра Юрий Табачников.

Шла передача «Клуба путешественников», и ведущий Сенкевич поведал всему Дальнему Востоку, что на древнем египетском берегу Красного моря, в местности, хорошо известной по интереснейшим археологическим находкам, американская компания «Шелл петролеум» открыла крупное месторождение нефти и газа.

Глюм увидел знакомые, мало изменившиеся за тысячи лет холмы, буровую, разлаписто стоявшую на том самом месте, где когда-то был колодец.

— Спалить её, что ли, к ангеловой бабушке? — Глюм вздохнул.

С прошлым всё ясно, в будущее лезть не хотелось, не то невзначай можно таких дров наломать… Так что оставалось одно настоящее. Из увольнительной на берег ничего не вытанцовывалось! Хоть возвращайся несолоно хлебавши на корабль. И тут он вспомнил о Трофиме, списанном за отбытие срока наказания из экипажа. Как-никак вместе триста годков по морям ходили! Ныне Трофим работал грузчиком в винном магазине, но не пил, проповедовал трезвость. Зато зело потреблял ядрёный квас, с него и хмелел изрядно, характером был тих и рассудителен. Боя стеклотары никогда не допускал. От положенных за аккуратную разгрузку двух бутылок водки не отказывался, продавал их после закрытия, а деньги прятал в холодильник.

— Пить нехорошо, пить вредно, — говорил Трофим своим постоянным клиентам. — Надо вести трезвый образ жизни.

А водку всё же продавал, считая себя если не святым, то причастным к добрым делам.

Если бы не краб над левым ухом, прикрытый от постороннего глаза выцветшим беретом, Глюм и не узнал бы Трофима. Столько лет, столько зим прошло! По-философски мудро грузчик взирал на жадную толкотню вокруг винного отдела.

— Потерянное поколение алкарей, выпестованное нашей мудрой партией. Рабы социализма!

Он с чувством пожал протянутую боцманом руку.

— Кваску? — малохольно, а может, меланхолично предложил квадратный Трофим, ничуть не удивившийся появлению старинного приятеля. По-хозяйски уселся на железной трубе, ограждавшей пешеходную часть Светланки от проезжей, и одним глотком втянул в себя пенный напиток. Глюм пристроился рядом, спросил участливо:

— Ну как, не скучно?

Мимо них текла людская нескончаемая река. Шумные толпы осаждали магазины, испытывая неукротимое желание потратить деньги, и этим ублажить алчущие всё новых и новых приобретений души. Озверело звенел, пробиваясь меж беспечных пешеходов, трамвай. На его отчаянные звонки привычно не обращали внимания. Шли милые девушки в японской косметике, похожие друг на дружку, как фальшивые пятаки, на них таращили глаза завербованные по оргнабору, которых всяк звал по-своему — вербота, бичи, шаромыжникн, богодулы… Всех их заманил во «Владик» длиннющий рубль. Степенно прогуливались под руку со своими ветреными подругами «мариманы» с торгового и рыболовецкого флотов. Уверенно лавировали в толпе фарцовщики-утюги. На Светланку шли людей посмотреть и себя показать. Здесь рассказывали на ходу забористые анекдоты, лаяли начальство, ссорились и мирились, слушали плееры с отрешёнными, как у монахов-буддистов, лицами… И шли, шли, шли… У Глюма уже шумело в голове от бесконечного мелькания лиц, как от забористой газированной водички.

— Тут разве заскучаешь? — ответил вопросом на вопрос Трофим.

— Хорошо живёшь! — позавидовал боцман.

— Да лучше, пожалуй, чем в вашем железном гробу. Ты мне вот чего объясни, «дракоша». На берегу я отсутствовал всего четыре года, а в морях отходил ого-го… Триста лет! Как это?

— А ты к нам на борт сам заявился! Кто тебя звал? Мертвецки пьяным, в лодочке, в обнимку с четвертью самогона… Мы всплыли провентилироваться, а ты тут как тут. Скажи спасибо, что всего-то триста…

— Камбалу я тогда ловил, вот и прихватил для сугрева…

— Чёрный Мсье поначалу и хотел тебя в ней засамогонить, да у меня, скажи спасибо, гальюны чистить некому было. Днём ты вкалывал зубной щёткой, а по ночам в своей бутыли сидел.

— Теперь понятно, почему мне двести лет такой дурацкий сон каждую ночь подряд снился!

— Каждую… Ты бы в ней все три сотни лет сидел, философ, да Мсье невзначай бутыль грохнул на сто семьдесят восьмом году твоей отсидки… В сортире остальное время отсиживал! Впрочем, бутыль тебе вернули целёхонькой, когда ты на берег списывался.

Трофим вспомнил, как очухался от кошмарного наваждения в утлой шлюпочке посреди моря спустя четыре года после своего исчезновения, как шандарахнул со всего маха стальным багориком по бутыли, вскричав: «Господи мой Боже, никогда больше! Только квас…»

— А зачем ты «торпеду» под лопатку вшил? — поинтересовался Глюм.

— А на всякий случай… Бережёного Бог бережёт.

— В раю кваса нет, — на полном серьёзе предупредил боцман. — Там амброзия, нектар… Да ещё этот, как его… Напиток Эдема. Гадость страшная, даже на самогон не перегнать.

Помолчали. О чём ещё говорить? Жизнь течёт мимо, они сидят на её обочине. Хорошо!

— С кваса кайф не тот, — нарушил паузу Трофим, — но если ящика два заглотишь — балдёж!

— Я больше пресную водичку уважаю. — И Глюм вразвалочку подошёл к автомату. Земля здорово штормила у него под ногами, но боцман, татуированный с головы до ног древними мастерами а ля похабель, держался уверенно.

— В морях я свой страшный срок отстрадал от звонка до звонка, — сказал грузчик, когда Глюм вернулся. — Теперь я полноправный магазин своей горячо любимой страны…

Трофим вместо магазина хотел сказать «гражданин», да язык с кваса ляпнул не совсем то.

— И этим я горжусь, — поставил точку грузчик.

— Понимаешь, тут какое дело… — оживился от новой порции хмелящей водички Глюм, — есть в вашем городе один художник…

— Знаешь, «дракоша», о чём я мечтал? — спросил Трофим, внимательно выслушав приятеля. — Отхожу, думал, я свой срок, спишусь на берег и буду жить тихо-мирно, мирно-тихо…

— Ну?

— Придёшь однажды ко мне ты…

— Уже пришёл, — кивнул Глюм.

— …А я возьму и дам тебе в глаз!

Глюм не успел спросить, за что, но Трофим его понял и увесистую зуботычину сопроводил словами:

— За всё хорошее!

Этого дракоша уже не расслышал, мгновенно вырубившись. Нет, недаром ему с самого утра вспоминался Лиссабон…

Убедившись, что оба трезвы, как стёклышко, дежуривший у винного милиционер отпустил их. Правда, пришлось уплатить штраф. Это сделал Трофим, у Глюма рублей не оказалось, а сертификатами и чеками, а также серебряными мексиканскими песо платить было бессмысленно. Наконец они вышли из пропахшего кошками учреждения на вольный морской воздух.

— Берём для тебя ящик «ессентучков», и айда ко мне, — предложил Трофим. — У меня ещё литров двадцать кваса в холодильнике есть.

— Хватит с меня на сегодня твоего угощения, — сердито отмахнулся Глюм. — Будь покедова…

Нос у него съехал набок, а левый глаз заплыл от фингала. Рука у Трофима тяжёлая. Грузчик.

10

Гадкое какое-то увольнение, непруха ангельская! Может, и впрямь какой-нибудь белокрылый воду мутит? Но, поразмыслив, Глюм здраво рассудил: просто полоса белая пошла, самая дрянная…

Как говорится, помяни ангела, он тут как тут. О встрече с ним и рассказал Глюм капитан-командору, вернувшись на Белую Субмарину.

— Иду я траверзом Окатовой и вижу по правому борту знакомую калошу. На флаге — лавровая ветвь, порт приписки — Рай. А одет! Джинсы «суперральф», Италия. Кроссовки из ФРГ. Плюшевая греческая кофта, из тех, что так любят носить юнцы. Полный прикид!

— Быть того не может, — искренне удивился дьявол. Он щёлкнул пальцами над опрокинутой чашечкой с кофе, вгляделся в лакированную чёрную лужицу. Глюм ещё раз увидел «райскую калошу» и себя самого посреди суетной улицы.

— Ваша Непорочность! — заорал он, обрадовавшись встрече. — Братец шестикрылый, ты ли это?! Глазам своим не верю! Почём боны брал? По номиналу? Или кого-нибудь «кинул»? Знаешь, ты здорово щас похож на «кидалу»!