Д Чавчанидзе - Романтическая сказка Фуке

• Название: Романтическая сказка Фуке
• Автор: Д Чавчанидзе
• Жанр: Публицистика

---

Собственно средневековый колорит в повести схематичен, почти условен (кое-какие обычаи феодального замка, куртуазное "служение" странствующего рыцаря Хульдбранда Бертальде, приемной дочери герцога) и не передает исторически конкретной картины рыцарских времен. Гораздо важнее очевидные параллели с произведениями Средних веков в самой художественной структуре повести, и это явно не простая стилизация, а показатель глубинной близости автора к понятиям и представлениям тех, кому он следует, Первая из таких параллелей - в трактовке любви, Любовь - природа, одна из линий, на которых основано повествование, - в традициях средневековой литературы, где любовь отождествляется с женщиной, предназначенной давать жизнь. В определении рода любви не была последовательной лишь латинская поэзия, изображавшая ее то в виде Венеры, то в виде Амура: отголоски этого можно найти и в национальных литературах, например в "Титуреле" Вольфрама фон Эшенбаха. Но у лучших куртуазных немецких лириков это непременно Госпожа Любовь (fro minne), а в драматичной истории Тристана и Изольды неистребимое чувство исходит именно от женщины: Изольда в сговоре с дикой природой.

Героиня Фуке не единственный и не первый в романтизме случай олицетворения стихии в женском образе. В 1801 г. в романе Бронтано "Годви" появилась песня о Лорелей, обладающей губительным очарованием, и это волшебство - ее месть за обманутую любовь. Женская натура, надломленная и одновременно опасная, занимает прочное место в немецкой романтической лирике, варьируется у самого Брентано, у Эйхендорфа, Гейне и других, неизменно сливаясь с образом воды - моря, реки, ручья - силы притягательной и разрушительной. Но именно разрушительный импульс, вкус к мести преобладает в Лорелей над страданиями любви: зло берет в ней верх над добром, и зло же при том остается источником обаяния. Это по сути дела романтическое утверждение "амбивалентности" душевных побуждений, которое по-разному раскрывалось и во французской монодии, и у Байрона, и у немецких романтиков. У последних "сама идея женской власти была... подготовлена тем культом женщины и женского начала, который установился в их кругу" {Берковский П. П. Романтизм в Германии. Л., 1973. С. 375.}.

В Ундине нет рокового очарования традиционной "девы воды", в ней только лишь прелесть своеобразия и чистоты, и то, что она в итоге совершает, не выглядит коварным торжеством над человеком. Убивая Хульдбранда, она переживает самый страшный миг собственных мучений. Как у авторов Средневековья, у Фуке любовь однозначно добра. Она навсегда превратила Ундину из существа чуждого людям в полноценную личность, исполненную доброты и жертвенности; Ундина любит всех - и вырастившую ее рыбацкую семью, и даже свою соперницу Бертальду. Более того, в образующемся "треугольнике" она одна наделена способностью к настоящему чувству; тем самым этот высший признак человеческого духа отнесен к сфере первородного, не предусмотренного в упорядоченной жизни людей. Параллель "любовь - природа", безусловно лежащая в самой основе и темы Лорелей, у Фуке заострена, выведена на первый план. Поэтому любовь вершит судьбы на самом высшем уровне - на уровне жизни и смерти.

По аналогии со средневековыми романами ("Клижес" Кретьена де Труа, романы о Тристане и Изольде {Несколько ослаблена роль любви в романе Готфрида Страсбургского "Тристан". См.: Михайлов А. Д. Легенда о Тристане и Изольде / Легенда о Тристане и Изольде. М, 1976. С. 682.}, "Флуар и Бланшефлор" неизвестного автора XII в.), где любви подчинены все другие отношения между людьми, Фуке также делает любовь организующим центром сюжета. Тем самым создается "вычлененность" (выражение А. Д. Михайлова {Михайлов А. Д. Молодые герои Кретьена / Кретьен де Труа. Эрек и Онида. Клинкес. М., 1980. С. 445.}) мира, в котором живут герои, из реальности, и достигается это в обоих случаях благодаря фантастическим ситуациям - жанру романа в Средние века они присущи не меньше, чем сказке XIX столетия {Средневековые романы часто возникали на материале легенд, где фантастическое является неотъемлемым элементом.}. Разумеется, характер фантастики на двух разных этапах искусства далеко не одинаков и требует особого разбора. Вспомним только, что и для создателей, и для читателей средневековых произведений фантастическое - чудесное - всегда было потенциально возможным, реальным. Для нового времени оно - антипод реальности, а для романтизма чаще всего средоточие идеала, что означает полную невозможность осуществления, абсолютную нереальность.

Отсюда в "Ундине" иная тональность повествования о любви, чем в средневековом романе. В последнем, нередко написанном стихами, чудеса, совершающиеся во имя любви или ее силой, будничны, прозаичны. Прозаическому произведению Фуке именно фантастическое ядро придало силу лирического воздействия, что и побудило Жуковского переложить прозу стихами, а Гофмана перевести слова на язык музыки, единственный язык, в котором оформляется невоплотимое. Из того же различия проистекает и завершение сюжета, противоположное средневековому. Там, где чудо увязывается с действительностью, любовь находит свое место как правомочное явление жизни. В "Ундине" же любовь должна погибнуть, уйти из мира людей, лишь заявив о себе, как делает это время от времени разбушевавшаяся стихия. Более того, как при всяком вторжении стихии, это приводит к общей катастрофе.

К средневековой традиции восходит еще одна особенность сюжета Фуке "вписанность" человеческой судьбы в природу. В рыцарской литературе природа постоянно сопутствует действиям, намерениям, чувствам героев и явно волнует автора. Она неодинаково подается в разных произведениях, даже, как замечают медиевисты, в разных жанрах {Naumann H. Deutsche Kultur im Zeitalter des Rittertums, Potsdam, 1938. S. 178.} (хотя это уточнение не вполне правомерно), но так или иначе является неотъемлемой частью куртуазного литературного стиля. В миннезанге (то же в провансальской и старофранцузской лирике) природа, в целом мягкая, гармонирует с любовными отношениями, упорядоченными кодексом куртуазной морали. Их утонченности и благородству, которые сами по себе за редким исключением не допускают драматизма, она соответствует как украшение, как декорация, создающая мягкость и красивость куртуазного быта. Такого же рода стилизованная, культивированная природа появляется и в некоторых романах ("Флуар и Бланшефлор", "Тристан" Готфрида Страсбургского). Но есть и другой, более глубокий ее образ: хранительница тайн, темных или светлых, - в зависимости от этого она оказывается враждебной или дружественной человеку. Тут природа дисгармонирует с рыцарским миром, где все четко, зримо и упорядочений. Например, в "Парцифале" Вольфрама фон Эшенбаха дикий лес - путь, которым должен пройти герой, чтобы попасть в иррациональную атмосферу мира Святого Граля, столь нетипичного по сравнению с образцово-рыцарским, артуровским. В этой второй роли выступает природа у Фуке. Настороженное любопытство к дикому таинственному лесу испытывает Бертальда, воплощающая собой куртуазное общество. Как уже сказано, ее отношения с Хульдбрандом до появления Ундины точь-в-точь воспроизводят любовь-"служение". В духе традиционной героини рыцарской эпохи Бертальда - надменная и своенравная, а интерес Хульдбранда к ней стимулируется тем, что к нему она благосклонней, чем к другим в своем окружении. Залог своей милости, перчатку, она обещает с требованием, чтобы он отправился разузнать, что таится в лесу. Прихоть эта - словно вызов природе, обернувшийся против самой Бертальды. Лес приводит рыцаря к Ундине, и он сразу ощущает различие между "служением" и подлинной любовью. "Гнать прочь от себя того, кого любишь, да еще в такой лес, о котором ходит худая слава! Уж от меня-то этот лес и все его тайны не дождались бы ничего подобного!" - возмущается Ундина. И Хульдбранд сразу отдается обаянию живого, отказываясь от искусственного, куртуазного.

А. Шмидт отмечает, что ситуация, в которой находится рыцарь, - мужчина между двумя женщинами - характерна для всего творчества писателя {Schmidt A. Op. cit. S. 186.}. Добавим: и для романтизма в целом, как выражение человеческой раздвоенности между потребностью гармонии с окружающим миром и неким "демоническим" началом, отрицающим обыденный мир; самый яркий пример этого дают произведения Гофмана. Но сложность отношений мужчины и женщины в повести Фуке помножена на сложность отношений между людьми и природой, и это придает теме любви глубокую философичность, при том что на фоне многих других романтиков Фуке едва ли может считаться философом. Здесь отображена принадлежность человека живой природе и одновременно разрыв с ней. Проблема получает уже не руссоистскую, а чисто романтическую заостренность: это разрыв в самой личности, и он глубоко драматичен, он свидетельствует о том, как тоскует по слиянию с бесконечным человек, ограниченный своей реальной сущностью. По сути дела это та же самая драма земного бытия, которая у Гофмана скрыта под густой романтической иронией, позволяющей обратить драму в шутку и счастливо завершить судьбу героя. Фуке не обладал широтой мирочувствия своего великого собрата, гофмановская ироническая позиция была ему чужда. Отсюда единственно возможное решение конфликта, исход столкновения двух полярных притяжений - смерть Хульдбранда.