Марк Галлай - Встречи

• Название: Встречи
• Автор: Марк Галлай
• Жанр: Биографии и Мемуары

Жизнь сводила автора и с многими интересными людьми, никак не связанными с привычным кругом его общения. Многие из этих людей были яркими личностями, не рассказать о которых автор попросту не имел права.

А потому главный ключевой момент рассказа — личность человека. Человек во всей полноте самобытности его внутреннего мира!

---

Сказано (и написано) это было во времена, когда крамольным казалось даже предположение, что кто-то в нашей стране может быть крупнее Сталина!

Сейчас, когда приходится слышать высказывания о перестройке и гласности как о категориях, возникших по чьей-то воле «из ничего», всегда хочется вспомнить многое — от исторических исследований, романов, повестей до статей, докладов, отдельных высказываний, содержавших драгоценные зёрна объективности, честности, гласности и заложивших основы будущей перестройки в общественном сознании. Слова Каплера об Орджоникидзе принадлежат к числу таких «зёрен».

…Свои мнения Каплер не просто высказывал — он их отстаивал! Особенно когда речь шла о судьбах людей. По природе своей он был — боец!.. Помню, с каким жаром и с какой болью он рассказывал о фактах, которые вскоре легли в основу его нашумевшего очерка «Сапогом в душу». Среди конкретных последствий публикации этого очерка заметное место занимали неприятности, навалившиеся на его автора: «ключи под него» подбирали старательно. И если в этом, в конечном счёте, так и не преуспели, то прежде всего благодаря твёрдой, принципиальной позиции Каплера. Подкопаться под неё было трудно.

Люди, против которых выступил Каплер, публикуя очерк «Сапогом в душу», — работники сочинской милиции — имели влиятельных покровителей. Главный из этих покровителей — первый секретарь крайкома Медунов — много лет спустя был исключён из партии. Не за то, конечно, дело, по которому ему противостоял Каплер, но если вдуматься, то за совокупность многих дел, в которую «Сапогом в душу», без сомнения, вписывается в полной мере.

Точно так же — с открытым забралом — вступился он за репутацию знаменитой киноактрисы Веры Холодной. Гражданскую и человеческую репутацию, безответственно, «за просто так» очерненную в печати через без малого четыре десятка лет после смерти артистки. К сожалению, участвовали в этом неправедном деле люди, пользовавшиеся немалым авторитетом. Но Каплеру это было безразлично — он не представлял себе авторитета выше, чем авторитет правды.

Стремление Каплера к активным действиям, направленным на восстановление попранной справедливости, проявлялось независимо от, так сказать, масштаба действий, расцениваемых им как несправедливые. Мелочей в этом деле для него не существовало. Вспоминаю в связи с этим случай, в отличие от рассказанных ранее отнюдь не драматический, а скорее забавный. Несколько человек, отдыхавших в писательском доме «Коктебель», в том числе Каплер, бродя по окрестностям Коктебеля, зашли в небольшой посёлок. И там к ним по какому-то ерундовому поводу, а вернее, совсем без всякого повода прицепилась подвыпившая компания местных жителей. Дело закончилось бы безвредным обменом несколькими более или менее едкими репликами, если бы на беду в компании аборигенов не оказался… милиционер — в полной форме, но едва ли не самый нагрузившийся из всех участников этого — назовём его так — собеседования. Слово за слово — и вот он уже требует предъявления документов (которых, кстати, ни у кого с собой, конечно, не было). В ответ Каплер, сначала в сравнительно мирном тоне, настаивает на том, чтобы страж порядка, как оно положено, предварительно представился сам. Страсти разгорались, и через каких-нибудь две-три минуты спутники Каплера только тем и занимались, что втискивались между ним и милиционером с явно выраженным намерением по возможности предотвратить то, что могло бы быть в последующем квалифицировано как нанесение представителю органов охраны порядка, находящемуся при исполнении… и так далее. Милиционер постановил доставить всех нарушителей (он так и сказал слегка заплетающимся языком: нарушителей, хотя не разъяснил — чего) в отделение. И вот компания движется по пустынной вечерней дороге в посёлок Планерское, где находится отделение милиции, продолжая по пути старательно оберегать милиционера от возмущённого Каплера.

Когда огни посёлка были уже совсем близки, милиционер, как он ни был пьян, сообразил, что в такой виде ему представать пред очи начальства не стоит, и великодушно решил всех присутствующих простить. Но теперь этому воспротивился уже Каплер.

Возникла ситуация довольно необычная: группа гражданских лиц вела милиционера — в милицию! И лишь когда до дома, в котором помещалось отделение, оставалось метров сто и милиционер взмолился, чтобы его отпустили, Каплер согласился сменить гнев на милость. Поверженный и морально разоружившийся противник его не интересовал.

Участники этой прогулки потом долго вспоминали её. Особенно то, как приходилось не столько оберегать Каплера от милиционера, сколько милиционера — от Каплера.

Случай, повторяю, забавный. Но даже в нем проявилось отвращение Каплера ко всякому самоуправству, несправедливости, злоупотреблению властью.

Мужество Алексея Каплера жизнь испытывала не раз. Мужество художника — вспомним, как смело он взялся за ленинскую тему в кино, создавая сценарии фильмов «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году» (к сожалению, подвергшиеся помимо воли сценариста да и режиссёра М.И. Ромма грубым переделкам, которыми Каплер не переставал возмущаться). Мужество солдата, проявленное Каплером и в Партизанском крае, и на Сталинградском фронте. Мужество гражданское, повинуясь которому он не сломился нравственно, несмотря на все незаслуженно свалившиеся на него невзгоды…

И, наконец, простое человеческое мужество. Я был у него в больнице за полторы недели до конца. Его жена, Юлия Друнина, — она знала все! — старалась вести спокойный, неторопливый разговор на самые разные темы. А Алексей Яковлевич, который, может быть, не знал во всех деталях, но конечно же понимал своё положение, этот разговор активно поддерживал, развивал затронутые темы, затевал новые, рассказывал, как всегда, очень интересно что-то о кино… А я, наверное впервые, не очень внимательно слушал, что он рассказывает. Не слушал — вслушивался в звук его голоса, смотрел в его лицо… И видел, с каким великолепным мужеством этот отважный человек, держится! Не желает умирать раньше своей смерти!

Так, несломившимся, он и ушёл он нас.

Таким и остался в памяти своих друзей.

И, между прочим, — недругов тоже. Некоторые, причём достаточно влиятельные из них, проявили удивительное постоянство. Даже годы, прошедшие после смерти Каплера, не примирили их с ним. В начале 80-х годов вышла в эфир юбилейная «Кинопанорама», посвящённая круглой дате существования этой программы. Ведущий Эльдар Рязанов — кстати, тоже не пользовавшийся особым благорасположением руководства Гостелерадио за независимость суждений, «неуправляемость», открытость обращения к телезрителям, то есть как раз за те же свойства, которые так раздражали начальство в Каплере, — естественно, готовя программу, сказал о своём лучшем предшественнике несколько тёплых, уважительных слов и включил в передачу видеозапись сюжета с участием Каплера. Каково же было его изумление и негодование, когда в пошедшей в эфир передаче ни слова о Каплере не осталось — будто и не было такого человека в истории «Кинопанорамы»… Вырезали! Вырезали, не согласовав с ведущим (которого такое «умолчание» ставило в положение весьма неловкое) и невзирая на протесты редактора… Ничего не скажешь: стойкой оказалась неприязнь к Каплеру со стороны руководителей (теперь уже бывших руководителей) Гостелерадио… Такую неприязнь со стороны, как сказали бы сегодня, антиперестроечных сил надо было суметь заслужить.

Каплер — сумел.

САМАЯ ТРУДНАЯ СМЕЛОСТЬ — СМЕЛОСТЬ МЫСЛИ

Мы встретились впервые в 1953 году. Мне позвонил незнакомый человек, представился журналистом Аграновским и сказал, что собирается писать книгу о лётчиках-испытателях, в связи с чем и хочет поговорить со мной. Я, признаться, отнёсся к его намерениям не очень серьёзно, полагая, что вряд ли из этого что-либо получится, так как в те годы о нашей испытательской корпорация почти ничего не публиковалось. Но все же ответил, что буду рад помочь в таком хорошем деле при том, однако, обязательном условии, что получу прямое указание или, по крайней мере, разрешение начальства на беседу с журналистом. Разрешение я получил на следующий же день, но Толя потом в течение многих лет меня поддразнивал: «Первое, что я узнал о тебе, — что ты формалист…»

Придя ко мне домой, он начал с того, что рассказал о профессиональном совете своего отца — журналиста А.Д. Аграновского: если хочешь разговорить собеседника, то, прежде чем спрашивать, расскажи ему сам что-нибудь интересное. И, раскрыв таким образом свои карты, Анатолий тут же приступил к делу — стал рассказывать. Рассказывал действительно очень интересно и, главное, без намёка на журналистские стандарты — так я впервые убедился в его прочной неприязни к ним. Говорил он о строительстве Волжской ГЭС, да и о многом другом, что успел повидать в своей тогда ещё не очень долгой жизни газетчика.