Сергей Волков - Пастыри. Черные бабочки

• Название: Пастыри. Черные бабочки
• Автор: Сергей Волков
• Жанр: Фэнтези

Подмосковье захлестнула волна кровавых ритуальных убийств. Безжалостные и жестокие преступники не ведают ни страха ни сомнений. Успешный предприниматель Бутырский в одночасье лишается всего, что имел и оказывается за решеткой. Он становится последней жертвой, его кровь открывает дорогу между мирами и великий чародей Троянда следом за своими слугами прорывается в нашу реальность. И вот он уже прибирает к рукам заблудшие души подростков-глумов, и они черными бабочками кружатся в темных залах заброшенных станций московского метро.

---

— Ну вот и славно. Так на чем я остановился? — Громыко закатил глаза. — А-а-а, сектанты! Короче, пригласили меня в лавру и попросили: «Вы, Николай Кузьмич, опыт в расследовании таких дел имеете огромный. Месть — это не христианское понятие, но закон должен торжествовать! На органы наши правоохранительные надежды мало, так вы уж постарайтесь, разыщите злодеев».

Ну, я и начал искать. Сперва думал — ерундовое дело. Почерк-то характерный, маньячный. Я с ребятами знакомыми из МУРа связался, выяснил — следы есть, хотя и не так чтобы много…

Убили Раменского на даче, в Подмосковье. Место глухое, далекое — станция Бобылино. Это за Дмитровом, туда, к Талдому ближе. Кругом леса, болота. И чего покойник так далеко дачу имел? Не бедно вроде жил… Ну да это лирика все.

Поехал я на место, оглядеться, по дороге копию протокола почитал, мне Ванька Кокин, он в полковниках теперь, перекинул по старой дружбе. В общем, случилось все так: развелся Раменский с женой, как раз накануне. Со зла отписал ей квартирку, а сам на даче поселился. Каждый день «фольксваген» свой туда гонял.

В день преступления приехал он в Бобылино поздно, часов в одиннадцать вечера. Что характерно — один. Нормальные люди Новый год в одиночестве не встречают, а он… Видать, крепко страдал мужик.

Дом у него большой, капитальный, с гаражом, с отоплением. Загнал Раменский тачку, запер гараж и через заднюю дверь в дом вошел. Тут его и приняли. Сразу ногу пробили чем-то острым типа заточки. Эксперты установили — прямо в бедренную артерию попали. Наверное, кричал он, убежать пытался, но следов борьбы нет, только лужа кровавая на полу.

После этого преступники, — как минимум трое, судя по всему, — затащили Раменского на второй этаж. Ну, тут и началось… Там даже потолок в кровище! Жуткое дело. Зачем они его пытали, чего хотели узнать — один бог ведает.

Перед тем, как убить, уроды эти ему ноги отрезали. Аккуратными такими кусками, сантиметров по пятнадцать. И одну странность эксперты подметили: они резали, а он все не умирал, хотя должен был от болевого шока в самом начале скончаться. Анестезии-то никакой!

— М-жет, пья-ный-б-л? — поинтересовалась Яна, внимательно глядя на Громыко.

— Да нет, он вообще не пил… И в крови все чисто. Но это семечки! Когда неизвестные прикололи наконец беднягу Раменского, прямо в сердце, все той же заточкой, причем с такой силой, что заточка в пол на сантиметр вошла, то на этом не остановились, еще и над трупом глумились…

— Мерзостная история, — проскрипел как бы про себя Торлецкий. Митя сидел бледный, уткнувшись в стакан с остывшим чаем. Илья ковырял серебряной ложечкой торт.

— Но и это не все, мать его! — Громыко раскрыл папку. — На лбу у Раменского эти твари вырезали знак. Типа буква «г» и завитулька сверху. Вот!

На стол легла ксерокопия фотоснимка. Илья глянул только — и сразу отвернулся. С синеватого листа на него глянуло жутко обезображенное человеческое лицо — без носа, ушей и с темными дырищами вместо глаз.

Митя и вовсе не стал смотреть, зато Торлецкий и Яна внимательно изучили снимок.

— Эт-т-не-б-ква «г»! — уверенно сказала Коваленкова.

Граф кивнул:

— Абсолютно согласен, мадемуазель Яна. Это старославянская «глаголь», а «завитулька» сверху, именуемая «титло», означает, что в данном случае это даже и не «глаголь», а цифра «три». Предки наши арабских и римских цифирей не знали и пользовались своими обозначениями. «Аз» с завитулькой означало — цифра один, «буки» пропускались, «веди» — это два, и так далее…

— Ну, не одни вы такие умные, — Громыко усмехнулся, убрал страшный снимок обратно в папку. — Муровцы эту тему про старославянскую цифирь тоже сразу просекли. Пока суд да дело, я своих бойцов поднял — и пошли мы секты шерстить. Сатанистов, в первую очередь, ну и остальных, от пятидесятников до кришнаитов, в рот им всем немытые ноги!

— Ну-и-как? — спросила Яна. — С-танисты? У-г-дала?

— Фиг-с-два! — Громыко тяжело вздохнул, — стал бы я вас пугать этой историей, кабы ларчик так просто открывался…

Пока мы кололи этих убогих да скаженных, прошла почти неделя. Тут мне опять Ванька Кокин звонит. Так и так, грит, следственная бригада создана межведомственная, с фээсбэшниками. Я, грит, в составе. Хошь, грит, и тебя включим, экспертом.

Ну я ему отвечаю: мол, спасибо, Ваня, пока не надо, но в честь чего буча-то? Раменский что, племянником Чубайса оказался? Почему бригада? Почему ФСБ? А он в ответ: Коля, тут серия. Наш Раменский — девятый покойник за два года. Всех валили по-разному, но всем на лбу эту буквицу резали. И еще — все терпилы по северу Подмосковья раскиданы.

Вот такие, в общем и целом, дела.

— З-н-чит, все-т-ки с-танисты? Ш-йка? Пр-блудные? Д-икие? Да? — У Яны в глазах зажегся профессиональный ментовский огонек.

— Может быть, может быть… Но даже в этом случае я бы вас не грузил, — Громыко снова разлил коньяк, но пить не стал. Покрутив в руках стакан, он решительно отставил его в сторону:

— Попросил я у Вани данные на убиенных и начал рыть. Все они очень разными людьми оказались, ну просто совсем разными! Тут тебе и бизнесвумен, и бухгалтерша, и дизайнер, и моряк дальнего плавания. Даже уголовник один затесался, рецидивист! Жили эти люди в разных городах страны нашей необъятной, друг с другом вроде не общались, однако всех их судьба в различное время привела в Москву, а затем — в Подмосковье, где они и закончили, так сказать, свой земной путь.

Троих перед смертью пытали, как Раменского, остальных просто убили.

— Совпадение? — высказал предположение граф, — или все же у этих несчастных господ и дам было что-то общее, объединяющее?

— А-ул-ики? У-лики-то есть? — вклинилась Яна.

— Слушайте дальше, — Громыко снова раскрыл папку, пошелестел бумагами. — Значит, по уликам: кроме буквы «г» на лбу и предположительно схожих орудий преступления — заточки, ножей каких-то чудных самодельных, тесака острющего, особо ничего и нет. Ну так, мелочи — там нечеткий след ноги, тут размазанный палец, в картотеке не значащийся… Глухо, короче. По заключению экспертов, убийц от трех до пяти человек. Необычайной физической силы люди и скрытные очень. Самое главное — ни одного свидетеля нет! Во всех девяти случаях никто ничего не видел, хотя одно убийство произошло вообще на оптовке в Талдоме, в туалете рыночного кафе! И официантки, и посетители видели потерпевшего, моряка того самого, дальнего плавания. И даже как он в туалет зашел, видели. А спустя минут десять его там и нашли — кишки наружу, дырка в сердце. И буква «г» на лобешнике.

— Ну не призраки же это все сделали! Чертовщина какая-то! — не выдержал Илья.

— Именно что чертовщина, Илюха! — Громыко скривился. — Теперь внимательно слушайте, к главному подхожу.

У всех потерпевших в биографии есть только два маленьких, ничтожных объединяющих эпизодика. В одна тысяча девятьсот восемьдесят замшелом году все они, все девять, работали в некоем пионерском лагере. На разных должностях, в разные смены, но работали! Это — раз!

И у всех у них за какое-то время до того, как они оказались в Подмосковье, в жизни начали случаться неприятности. Да чего там — неприятности, бляха-муха, жизнь начала рушиться! Конкретно, такая непруха навалилась — только держись! Это — два!

Громыко шумно выдохнул и опрокинул стакан. Пока он закусывал пряником, за столом царила напряженная тишина.

— М-да… — протянул наконец граф и покачал головой. — Дело и впрямь попахивает вмешательством потусторонних сил. А карта с отметками мест убийств у вас есть, Николай Кузьмич?

Громыко молча вытащил из папки и протянул Торлецкому пятнистый кусок карты Московской области, покрытый красными кружками и стрелками. Граф, Яна и Митя склонились над ним, разглядывая зловещий многоугольник.

— Лагерь… Пионерский лагерь… — задумчиво пробормотал Илья, что-то припоминая.

— Илюха, ты чего? — не понял отставной майор. — Да не ломай ты голову, мы весь этот лагерь проверили на сто рядов. Был, был там какой-то инцидент, дети в тайге пропали, с концами. Первое, что на ум приходит, — месть родителей. Но они, родители эти несчастные, тут ни сном ни духом! Во-первых, многих уже и в живых-то нет, кто спился, кто руки на себя наложил, кто в аварию попал, а во-вторых, у всех ныне живых алиби стопроцентное — не было их в Подмосковье в последние годы. Сто пудов — не было…

— Почему вы так уверены, Николай Кузьмич? — оторвался от карты Торлецкий.

— Да потому что все они живут в городе Иркутске и Иркутской области, — махнул рукой Громыко, и закончил: — И вот когда вся эта жуть мистическая навалилась на меня, позвонил я знакомцу одному, из бывших гэбэшных волков. Он консультантом в бригаду ту межведомственную вошел, кстати. Встретились мы, посидели, выпили. Я ему в общих чертах тему обозначил, а он мне в ответ: «Существуют вещи, ни объяснить, ни бороться с которыми мы не в состоянии. Этот случай — из такого ряда. Здесь чужая воля. И чужой разум. Лучше не трогать этого. Мы все воображаем себя охотниками, а на самом деле всего лишь улитки, что выползли на рельс. Поезд пройдет — и уцелеют лишь те, кто не успел залезть повыше. От остальных ничего не останется. Совсем. Понимаешь?»