Сергей Абрамов - Как хорошо быть генералом

• Название: Как хорошо быть генералом
• Автор: Сергей Абрамов
• Издательство: АСТ
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1999
• ISBN: 5-237-02924-8

Произведения Сергея Абрамова — это подлинные «городские сказки», в которых мир фантастического, мифического, ирреального причудливо переплетается с миром нашей повседневной реальности. Эти сказки местами веселы, временами — печально — лиричны, но оторваться от них, начав читать, уже невозможно…

---

— Вот что, милейший, — надменно сказал Истомин, — я перед тобой бисер метать не стану, уволь: Я тебя породил, как говорится, я тебя…

— А вот и нет, — вроде бы обрадовался Безымянный, — меня убить нельзя, я бессмертный. — И он, отогнув ручонкой сюртучный лацкан, показал Истомину фиолетовую чернильную надпись «Хранить вечно!».

— Это за что же такая честь? — удивился Истомин, испытывая тем не менее некую подспудную гордость за дело своего ума и рук бывшей жены Анюты, которая, если честно признаться, в ту былинную пору ночей не спала, чертила бездарному в черчении мужу запутанные карандашные схемы на плотных листах ватмана.

— Гордость студенческого научного общества, — поделился секретом Безымянный. — Меня гостям показывают. Здесь, — он постучал кулаком по сюртучку, — скрыта мечта, не ограниченная рамками здравого смысла, способная на свободный полет, но в силу обстоятельств свободы лишенная. — Безымянный выражался высокопарно и витиевато.

А тем временем ходко бегущий «жигуленок» в почти свободном полете, присев на рессорах, чуть ли не прижавшись к нагретому асфальту картером, карданом и редуктором заднего моста, неуклонно приближался к границе Московской области, к владимирским владениям, к большой пограничной деревне с ласковым именем Верхние Дворики.

— Похоже, к границе приближаемся? — взволновался Безымянный. — А у меня и визы нет, и паспорт просрочен… Вот что, папуля, — деловито обратился он к Истомину, — мне дальше ехать не резон. Ты на меня поглядел, поумилялся, скупую слезу обронил — мавр может уходить. Вернусь восвояси, полка у меня уютная, теплая, мышей в архиве повывели, а ты кати себе. Миссия у тебя серьезная, истребительная, да тебе ж не привыкать: ты чужой крови не боишься.

— Чего ты несешь! Какой крови?

— Невинных агнцев.

— Это артисты-то цирковые — агнцы?

— А что такого? Обыкновенная гипербола, по-житейски — приписка. И что характерно, Истомин: вас, писателей, за гиперболы по головке гладят, а торговым работникам, к примеру, за них срок дают. С конфискацией. Парадокс, а?.. — И захихикал, забулькал, зашуршал листками, парадоксалист несчастный. И не хотел Истомин, а тоже засмеялся. Но строгости не утерял, распорядился:

— Пошел вон, дурак!

— Груб ты, Истомин, груб и не куртуазен. Не инженер ты душевный, а так — техник-смотритель. На кого орешь? На мечту свою орешь… Ну и хрен с тобой, я не обидчивый. Лежал на полке, не волновался, так нет — вызвал ты меня. Зачем, спрашивается, если гонишь?

— Я тебя вызвал?.. Ишь, размечтался!.. Сам явился, никто не звал.

— Сам бы я к тебе, предателю, ни в жисть не явился!.. Катись колбаской, Истомин, целуй фикус.

И с этими дурацкими словами Безымянный выпорхнул в открытое окно и полетел, мелко перебирая ножками в полосатых гетрах, замахал твердыми полами сюртучка и довольно быстро исчез в голубой дали, будто подобный способ передвижения был для него привычен и легок.

Впрочем, он же являл собой проект самолета, чему ж тогда удивляться…

А Истомин въехал в замечательный населенный пункт Верхние Дворики, подрулил к промтоварному магазину и заглушил двигатель. Надо было размяться, снять напряжение, малость расслабиться, а может, и купить кое-чего дефицитного, за чем в золотоглавой в очередях душатся, нервно оскорбляя друг друга, огульно обвиняя в преступном ношении очков и шляп.

Перед магазином сидела рыжая дворняга и охраняла чей-то велосипед популярной марки «Салют».

— Ты чья? — машинально, но ласково спросил Истомин, поскольку любил всякого рода живность, а особенно собак и кошек, не упускал случая мимоходом поприветствовать их.

И прошел бы он мимо, не дожидаясь ответа, но вдруг получил его — полный сердитой тоски:

— Чья, чья… Ничья, вот чья.

— Чего ж ты себе хозяина не найдешь? — поинтересовался Истомин, почему-то нимало не удивляясь странной способности к разговору, довольно редкой у представителей подмосковной фауны.

— Возьмешь — пойду, — логично предложила дворняга.

— Извини, не могу, — развел руками Истомин, — нет ни сил, ни времени. Зверь в доме — тот же член семьи, я считаю. Держать его для развлечения — это преступление, а по-серьезному — не готов. И никто у меня не готов. Сын — шалопай, спортсмен, двоечник. Жена круглые сутки на работе горит. А я человек творческий, у меня жизнь ненормированная, днем сплю, ночью пишу или в Сибирь укачу в командировку. Мне о тебе заботиться не с руки.

— Да мне много не надо. Вывел бы во двор раза два… Ну, сосиску какую-никакую кинул, хоть бы и сырую…

— Нет, старуха, не уговаривай, ничего не выйдет.

— Ладно, иди, — мрачно сказала дворняга. — И купи себе сетку для бритвы «Браун». Слыхала, дефицит…

— Да ну? — удивился Истомин. — Неужто завезли?.. Ну, ты меня обрадовала, старуха… — И поспешил в магазин, где и вправду продавались нечасто встречающиеся титановые сеточки для импортной электробритвы, невесть как попавшие в этот отдаленный сельмаг…

Вот вам забавные прихоти торговли: про редкий агрегат в населенном пункте не слыхивали, а запчасти к нему имеются. А где-то наоборот, в той же столице, к примеру… А дурак Безымянный еще и защищал торговых работников, с писателями их сравнивал… У писателя — хорошего, ясное дело! — все концы с концами сведены, все взвешено с аптекарской точностью, у него не могут появиться в первой главе ботинки, а шнурки к ним — только в пятой, потому что каждый писатель сам себе и Госплан, и комитет по труду и зарплате, и институт футурологии, то есть научного предсказания недалекого будущего героев.

А то что у нас собаки разговаривают, так с кем не бывает?..

Истомин купил в сельмаге три сеточки — про запас, попутно объяснив любознательной продавщице, для чего они предназначены. Еще он купил две пары эластичных носков элегантного черного цвета, сработанных мастерами из Германской Демократической Республики, набор венгерских цветных фломастеров, и отечественную саперную лопатку со Знаком качества — на всякий пожарный случай: пусть в багажнике полежит, места много не займет.

Выйдя из магазина, он не обнаружил ни велосипеда «Салют», ни охранявшей его разговорчивой дворняги. Оглядевшись, он увидел ее на противоположной стороне шоссе мирно беседующей с довольно драного вида котом. Истомин посвистел ей, почмокал губами — хотел попрощаться, но собака сделала вид, что не слышит. Или обиделась, или и впрямь беседой с котом увлеклась.

Истомин не стал настаивать, сел в автомобиль и помчался по Верхним Дворикам мимо заборов, мимо колодцев, мимо скамеек и табуреток, выставленных на обочины шоссе предприимчивыми тетками. На скамейках и табуретках стояли ведра, кастрюли, бидоны и корзинки с клубникой, ранними огурцами, прошлогодним картофелем, первой робкой морковкой и цветами пионами всевозможных колеров.

На обратном пути Истомин собирался непременно отовариться этими скромными дарами июня, а сейчас он гнал стального коня по владимирской земле прямиком к другой пограничной деревне, Лисавы, за которой начиналась ярославская вотчина.

Что они все, сговорились, думал Истомин, имея в виду бывшую жену Анюту и сомнительного типа Безымянного, именующего себя «мечтой в свободном полете»? Эта, видите ли, ушла, потому что он, негодяй Истомин, того тайком возжелал, а она, чуткая и тонкая, все без слов поняла. Она, выходит, поняла, а он, Истомин, дурак набитый, ни черта не понял…

А этот Безымянный и вообще предателем обозвал — ни за что ни про что. Что он предал? Ничего не предавал…

Когда учился в институте, начал пописывать в газеты: о студенческой научной работе, о третьем трудовом семестре, об институтском «клубе веселых и находчивых». А там и рассказик сам собой сочинялся и, представьте, почти что сам собой напечатался — в молодежном журнале, с портретом юного Истомина на фоне самолетного пропеллера… Короче, самолетостроение не его стезя. Истомин это понял, как раз увидев свое черно-белое изображение на журнальной полосе, а раз понял, то — человек дела! — принялся искать поворот на новую стезю. И нашел. И рулит по ней вот уже добрых пятнадцать лет, никуда всерьез не сворачивая…

Разве что в цирк?.. Но и там он лишь как писатель ценен, как критик-цирковед, что тоже должно считать писательством.

А вообще-то он писал повести, рассказы и очерки, или, как сам выражался, ваял их…

Певцом моральной темы любовно называли его дружественные ему критики, а он за того себя и держал, и голос его звучал крепко, бодро и ясно — пусть не могучий оперный бас, который, к слову, только узкому кругу фанатов дорог, но задушевный лирический баритон, малость усиленный микрофоном.

Он, Истомин, ступал по жизни уверенно и целенаправленно, не рыскал по проселкам, как некоторые, знал, как надо и что надо, и посему — уверен был! — имел полное право сообщать «городу и миру» о надлежащих моральных устоях, воспевать тех, кто эти устои оценил и разумно воспринял, и клеймить остальное несознательное меньшинство, в нравственном отношении распущенное.