Генрих Бёлль - Женщины у берега Рейна

• Название: Женщины у берега Рейна
• Автор: Генрих Бёлль
• Жанр: Современная проза
• Год: 1987

Роман «Женщины у берега Рейна» был опубликован четыре недели спустя после смерти автора. В этом романе, как и в последних крупных прозаических произведениях Генриха Бёлля, его дар видеть в частной судьбе отражение судеб эпохи, его «репортажный» стиль, его безупречная точность в характеристиках проявляются в наглядной, почти классической, полноте.

---

Катарина (входит на веранду). Какой-то господин, доктор Блаукремер, дожидается вас в машине. Он просил передать…

Герман, (поправляет галстук, надевает пиджак, целует Эрику). Ну, я пошел, а то будут неприятности. (Уходит. Катарина остается.)

Эрика (переходит на место Германа и стоя доедает остывшее яйцо). Не люблю, когда пропадает добро. Несмотря на счет в банке, рояль и барскую квартиру с видом на Рейн. Как-никак одно яичко стоило тогда десять пфеннигов, а продавщица обуви, то есть я, получала восемьдесят пять марок. Из них двадцать за комнату, да еще свет, отопление, стирка.

Она вставляет яичную скорлупу в рюмку. В этот момент на веранду входят Герман и Блаукремер.

Блаукремер (остановившись у дверей). Аппетит, кажется, у тебя не пропал. Да и на больную ты вроде не очень похожа.

Эрика. Я не больна. Даже от твоего присутствия не заболею. Я с удовольствием поехала бы с вами прямо как есть, в халате, непричесанная, бродила бы вокруг собора и пела литанию, пока вы слушали бы торжественную мессу.

Блаукремер (смеется). Неплохая идея: публичный скандал, нарушение общественного порядка, а то и богохульство. (Смотрит на Германа.) А перед законом, как известно, все равны. (Эрике, серьезным тоном.) Я бы дал тебе на переодевание минут десять, сегодня мы настроены великодушно.

Эрика. Тогда уж отправляйте меня сразу к Элизабет, к крошке Беббер и компании…

Блаукремер. Если ты останешься, не будучи действительно больной, разразится скандал. Герман, что ты скажешь?

Герман. Полно скандалов и похуже, а через три дня все они забываются. (Подходит к Эрике, целует ее.) Оставайся дома. Никакого скандала не будет, подосадуют немного – и все.

Блаукремер. Подбадриваешь?

Герман. Незачем, мужества у нее хватает. Если для этого вообще нужно мужество.

Блаукремер. Чревато последствиями.

Эрика. Последствие одно: я ухожу с общественной службы, покидаю свою должность образцово-показательной демократки. (Усталым голосом.) Вам уже пора, не то…

Герман еще раз целует ее и уходит с Блаукремером. Тот вне себя от злости.

Катарина (слышала разговор, подходит ближе; любезно). Убрать со стола? Эрика. Расскажете все Карлу?

Катарина. Вряд ли. (Улыбается.) Ведь это политика, а ему будет тяжело узнать, что вы жертва господина Блаукремера…

Эрика. У Карла тоже есть бинокль, он иногда поглядывает сюда. (Берет бинокль с балюстрады и смотрит в сторону реки.) Никого не видно. Принесите мне на балкон кофе, молоко и сахар и давайте договоримся раз и навсегда, милая Катрин, продукты не должны портиться, берите все, что вам нужно, – хлеб, молоко, колбасу. Надеюсь, вас это не обидит?

Катарина. Ничуть. Прошу вас только проинформировать об этом того сотрудника органов безопасности, что дежурит на улице. Как-никак я не только политическая неблагонадежная, но и привлекалась к суду за воровство.

Эрика. Вы еще учитесь? Хотите защитить диссертацию?

Катарина. Да, если позволит мое досье. Тема – банковское дело. Как экономисту мне трудно найти работу, как официантке – нет. (Смеется.) Три года я служила в банке Капспетера, потом меня уволили. Не спрашивайте почему – сама не знаю. И я снова устроилась официанткой. Когда Карл вылетел со службы, кроме автофургона, у него ничего не осталось, ни гроша, его никуда не брали. Я работала где придется – и в самых паршивых закусочных и в шикарнейших отелях, но чаще всего на званых вечерах, там я и познакомилась с Карлом. Это было у Килианов, вечер окончился поздно, я вышла на улицу, и, пока раздумывала – брать ли такси, – Карл подъехал и отвез меня домой.

Эрика. И остался у вас?

Катарина. Да, с тех пор мы не разлучаемся, а скоро и жить будем вместе. О вас, о господине Вублере и о своей жене он говорит только хорошее. Да я и не припоминаю, чтобы он о ком-либо отзывался плохо.

Эрика. А вы – вы отзываетесь о людях дурно?

Катарина. Да, о Капспетере, которому я не нужна как экономист, но гожусь в качестве официантки. Я не выношу его, да его почти никто не любит. Представляю, как будут над ним смеяться, прочитав о случае с роялем. Я не занимаюсь подслушиванием, в нашем деле нельзя быть болтливой и верить слухам. Ну что я могу услышать? В газетах порой такое пишут о господине Кундте, что здесь ничего подобного не услышишь. А господин Блаукремер… дорогая фрау Вублер, ну что я могла тут о нем подслушать? Еще вот господин Хальберкамм… ведь каждому известно, что его хобби – изобретать соусы, известно и то, что они невкусные.

Эрика. Если вы не подслушивали, что же все-таки вы слышали?

Катарина. Я убирала комнаты и ванную, пылесосила, протирала, потом кухню – много ли там услышишь? Разве что какую-нибудь фамилию: Кундт, Хальберкамм, Бингерле, Блаукремер – так о них же все газеты пишут. Самое интересное – то, что вы не пойдете на мессу, вы мне сами сказали. Но об этом, и без моей помощи, наверное, знает уже весь город. Нам с Карлом нужны деньги, которые я у вас зарабатываю. Нужна каждая булочка и каждый ломтик колбасы, которые вы мне разрешаете взять… Даже если бы я все время торчала, прижав ухо к двери, все равно я никогда бы не рискнула проболтаться и потерять такое хорошее место. Я слушаю, читаю, сопоставляю – у меня нет времени на сплетни, вечерами работаю над диссертацией, Карл мне помогает. Тема не доставит радости Капспетеру – «Увеличение прибылей западных концернов в третьем мире». Как вы видели, я стояла в дверях, когда господин Блаукремер… ну… надерзил вам. Кстати, мессу передают по радио и телевидению. Принести вам транзистор на, балкон?

Эрика. Благодарю, не надо. Но если вам хочется послушать, можете взять приемник на кухню.

Катарина. Спасибо, я не интересуюсь церковными праздниками и тому подобным. (Тихо.) Это единственное, в чем мы не сходимся с Карлом. А он, когда говорит о религии, ну словно стихи читает, заслушаться можно… Должна вам признаться, что я незаконнорожденная, моя мать также была внебрачным ребенком. В те времена церковники еще не бегали с кропилом вслед за каждой незамужней беременной девицей. Когда бабушка, тоже официантка, произвела на свет мою мать, рождение ребенка вне законного брака считалось позором. Я также была еще позором для моей матери, а ведь и мать и я были людьми, живыми людьми, да вы сами, наверное, помните, каково приходилось незамужним матерям и внебрачным детям. Так что красивые речи епископа меня не очень трогают. Извините, если это вас оскорбляет и если вы полагаете, что я говорю слишком откровенно…

Эрика. Нет, ничего. Я возьму газету почитаю, а вы, пожалуйста, время от времени поглядывайте на рояль… кто знает, не вздумается ли этому типу нагрянуть сюда днем. Перелезет через балюстраду и…

Катарина. Не бойтесь за свой рояль.

Эрика (подозрительно). Почему это вы так уверены?

Катарина (лекторским, чуть ли не наставительным тоном). Анализ прежних фактов демонтажа роялей бесспорно показывает, что во всех трех случаях речь шла о роялях, принадлежавших банкирам, а именно: Флориану, Бранзену, Капспетеру. Таким образом, преступник действовал с определенным умыслом. Господин Вублер не банкир и вы не банкирша. Разумеется, я бы порекомендовала усилить во всех банкирских домах охрану этих музыкальных инструментов. Насколько мне известно, нам ничего не угрожает. Между прочим, Капспетер уже заказал новый рояль. Я узнала об этом утром от моих знакомых из того дома.

Эрика. Вас, Катарина, похоже, это забавляет, даже слишком. В вашей диссертации об увеличении прибыли, мне кажется, я уловила то же упоение, с которым вы перечисляете случаи демонтажа роялей. Я люблю мой рояль. Официанткой я не была, зато побывала в продавщицах обуви, а эта должность куда ниже: всегда стоять на коленях перед клиентами, терпеть, когда приходят всякие стервы и меряют тридцать пар, хотя знают, что ни одной не купят… Но ты приносишь со склада тридцать коробок, вежливо и терпеливо примеряешь и снова запаковываешь… И к тому же далеко не у всех мытые ноги. Все это могло бы унизить меня, но я сохранила гордость. И вот когда вижу на вечерах иную даму, то пытаюсь вообразить, как бы она повела себя, если бы сорок лет назад я ей примеряла туфли. Я научилась играть на рояле только в двадцать пять лет, а когда купили инструмент, мне было за сорок. Порой он был моим единственным утешением. И у меня не укладывается в сознании, я не в силах понять, как можно такой драгоценный инструмент разобрать, разрубить на части или – как это сделал Карл – сжечь. Отдаю должное вашей ненависти к Капспетеру…

Катарина. Вы ошибаетесь, и мне не по душе подобные выходки. Подумать только, сколько стоит рояль, сколько можно накупить на эти деньги… Я не понимаю Карла. Когда я училась и когда работала в банке, я кое в чем разобралась и поняла, куда идут деньга и откуда они возвращаются, троекратно, десятикратно, стократно приумножаясь: нефть, оружие, ковры и девушки, которым приходится напиваться допьяна или одурманивать себя наркотиками, чтобы не блевать от отвращения, но их все-таки выворачивает оттого, что они напились, чтобы не блевать… и буквально всюду натыкаешься на этого типа по прозвищу Губка.