unknown - Ямато-моногатари

• Название: Ямато-моногатари
• Автор: unknown
• Издательство: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука»
• Жанр: Древневосточная литература
• Год: 1982

Один из выдающихся памятников средневековой японской литературы в жанре моногатари впервые полностью переведен на русский язык.

Статья Л. М. Ермаковой «Ямато-моногатари как литературный памятник» выкладывается отдельным файлом.

---

так сказала. Этот случай в виде повествования известен в свете.

167

Некий кавалер, взяв у своей жены одежды, облачился в них и отправился к новой возлюбленной, да больше назад и не показывался. Одеяния эти сплошь порвались, и он, решив отослать их обратно, присовокупил к ним еще фазана, гуся и утку и послал. В провинции же этих птиц не особо ценили. И жена поручила сказать ему:

Иная кидзи
Хито-ни нарасэру
Каригоромо
Вага ми-ни фурэба
Уки ка мо дзо цуку

О нет, не надену
Для другой привычную
Охотничью одежду.
Прикоснется к телу —
И пристанет ко мне неприятный запах[449].

168

Было это во времена императора Фукакуса[450], когда слава Рё-сёсё[451] была в самом расцвете. Он тогда весьма увлекался игрой в любовь. Дама, которую он время от времени тайно навещал, жила в том же дворце. Однажды случился вечер, когда он обещание дал: «Сегодня ночью непременно встретимся». Она красиво убралась, ждет, а его в помине нет. Она не спит, думает: «Уже, наверно, сейчас рассветет», прислушалась, не огласят ли, который час, слышит: «Третья четверть часа Быка»[452] – и тут же послала в его дом сказать:

Хитогокоро
Усимицу има ва
Таномадзи ё

Сердцу твоему,
Хоть и печально это видеть,
Нельзя доверяться[453].

И когда ему сказали это, он в удивлении проснулся и:

Юмэ-ни мию я то
Нэ дзо суги-ни кэру

Во сне, думал, привидишься ты,
И затянулся сон[454], —

прибавив это, он послал ей так передать. Он ведь прилег отдохнуть, думая, что недолго поспит, да и проспал.

Так прославился он в свете своими талантами, что и император, которому он служил, безмерно дорожил им, но вот государь скончался. В ночь похорон государя все отправились сопровождать его тело, и вот с той ночи Ёсиминэ исчез. И друзья его, и жена – все думали: «Что с ним сталось?» – и некоторое время искали его там и сям, но о нем ни слуху ни духу. «Может, он постригся в монахи или утопился? Но если бы он постригся, об этом стало бы известно, должно быть, он все же утопился», – судили они. Все в свете о нем горевали и печалились, а о жене и детях и говорить нечего, день и ночь они предавались посту, возносили молитвы Будде и богам, какие есть на свете[455], но о нем ничего не было слышно. Жен у него было три, а те две, кого он особенно любил, сказали: «Не будем и мы больше жить в этом мире». Даже той, кого он безгранично любил и с которой у него были дети, он не показывался, следа размером с пылинку не оставил. Если бы он раньше сообщил о своих намерениях, она бы, наверно, и то горевала, но он ничем не обнаруживал такого желания, а исчез неожиданно, даже не зайдя к ней. Как бы ни было, она не могла утешиться, что он не известил ее хотя бы так: «Вот как я думаю поступить», и все лила слезы. Наконец отправилась она в храм Хацусэ. А сёсё, став монахом, в одном лишь соломенном плаще скитался по свету, совершая молебны Будде, и как раз возносил в это время молебствия в храме Хацусэ. Молился он недалеко от одних покоев, а эта женщина рассказывала монаху: «Вот что случилось с моим мужем, и, если он живет в этом мире, прошу тебя, дай мне с ним нынче встретиться хоть раз. Если он бросился в воду и умер, укажи ему путь, как стать Буддой. Умер он или жив, дай мне услышать о нем или увидеть – хоть во сне, хоть наяву». Смотрит – его одеяние, охотничье платье, пояс, даже меч – все принесено в дар храму. Не в силах сказать ни слова, разрыдалась она. Сначала, когда ее спросили, кто она, в храм пришедшая, она вот так все о себе рассказала, а как увидела, что все его одеяние поднесено храму, до беспамятства горевала, такого горя и на свете не увидишь. Тысячу раз подумал он, не выбежать ли к ней, но все передумывал и, ночь напролет плача, провел до рассвета. Все слышались ему голоса его жены и детей. Совсем истерзался. Однако он стерпел, плача, встретил зарю, а утром смотрит: на его соломенном плаще и на всем, куда пролились его слезы, слезы-то видны кровавые. «Вот, значит, и правду говорят: когда безудержно горюешь, то льются кровавые слезы» – вот что говорил он. «В этот миг такое меня охватило желание выбежать к ним», – потом рассказывал он. Так она ничего о нем не узнала. А тут наступил срок поминовения государя. Чтобы можно было снять траурные одежды, множество придворных вышло для омовения на берег реки. Вдруг является перед ними странного вида отрок и приносит письмо, написанное на листе дуба. Взяли они, посмотрели:

Мина хито ва
Хана-но коромо ни
Нарину нари
Кокэ-но тамото ё
Каваки дани сэё

Все люди
В праздничные одежды
Облачились.
О рукав монашеского одеяния,
Ты бы хоть высох![456] —

так было написано, и узнали руку Рё-сёсё. «Куда же он девался?» – стали спрашивать, принялись искать повсюду того, кто принес послание, но не нашли. А что сёсё стал монахом, по этому случаю люди и узнали. Однако где он – так никому и неведомо. И вот, услышав, что он живет на свете, Годзё-но кисай-но мия[457] послала придворного на его поиски в горы. Но как услышит гонец: «Здесь он», кинется туда, а он опять исчез, и никак с ним не встретиться. Но вот как-то гонец совершенно случайно забрел туда, где тот скрывался. Сёсё спрятаться не успел, и они встретились. Сказал гонец, что послан из дворца, и говорит: «Изволила она сказать: теперь, когда государя уже нет, в память о нем дорожу я теми, к кому благоволил он, и то, что вы, покинув свет, скрываетесь, очень меня печалит. Отчего, в горах и рощах молебны совершая, не дали нам знать о себе? И даже в родных местах ваших ничего о вас не было слышно, и все плакали и терзались в печали. Ответствуйте, какие намерения в душе тая, вы так поступили? – соизволила она сказать. Я же справлялся о вас и там и сям и наконец добрался сюда». Сёсё-дайтоку, плача, сказал: «Высочайшему повелению со всей покорностью повинуюсь. Император скончался, и я, к его благодеяниям привыкший, не хотел и краткое время оставаться в том мире, где его уже нет. И вот скрылся я в глуби гор, думая, что умру, как кончится срок моего затворничества, но, как ни удивительно, до сих пор продолжаю жить. Очень признателен, что посетили меня. А что касательно детей моих, то никогда я о них не забывал», – сказал он, и:

Кагири наки
Кумови-но ёсо-ни
Вакару то мо
Хито-во кокоро-ни
Вокурадзарамэ я ва

«Словно в беспредельной
Дали колодца облаков,
Разлучились мы,
Но милая в сердце
Ведь по-прежнему осталась[458], —

доложи государыне, что так я сказал». Взглянул гонец на лицо и тело монаха, и так ему стало грустно – просто ни с чем не сравнить. Совсем он был не похож на прежнего, одна тень осталась, а одежды на нем было – только соломенный плащ. Вспомнил придворный, как тот был хорош собой, когда служил в чине сёсё, и не мог унять слез. Сказал, что очень все это печально, и, поскольку была это горная глушь, где и на короткое время не стоит человеку оставаться, он, не переставая плакать, молвил Ёсиминэ: «Прощайте», вернулся в столицу и доложил все по порядку о том, как он посетил дайтоку. Государыня тоже очень плакать изволила. Придворные тоже весьма плакали и печалились. Ответ государыни и письма придворных было решено послать через того же гонца, но на прежнем месте Ёсиминэ опять не оказалось.

Как-то дама по имени Оно-но Комати[459] в первом месяце года отправилась в храм Киёмидзу. Совершала она молебны, прислушалась: какой-то священник удивительно благородным голосом читает молитву «Дарани». Оно-но Комати подивилась, но с равнодушным видом послала слугу узнать, и тот, разглядев, доложил: «Там в углу сидит монах, одетый лишь в соломенный плащ, а у пояса подвешена коробочка с кремнем и кресалом». Снова она прислушалась: голос его звучал так благородно и торжественно, не мог он принадлежать простолюдину, и подумала она, а вдруг это Сёсё-дайтоку? «Что-то он скажет?» – подумала она и говорит: «Я здесь, в этом храме, и очень мне холодно. Не одолжите ли мне одежду?» – и прибавила:

Ива-но ухэ-ни
Табинэ-во сурэба
Ито самуси
Кокэ-но коромо-во
Варэ-ни касанаму

Когда на скале,
В пути, приходится спать —
Так холодно.
Одежды монашеские
Не одолжите ли мне?[460] —

так сказала, а он в ответ:

Ё-во сомуку
Кокэ-но коромо ва
Тада хитохэ
Касанэба цураси
Идза футари нэму

У отринувшего мир
Монашеская одежда
Одна всего.
Не одолжить – жестоко.
Что ж, может быть, ляжем вдвоем?[461] —

так он сказал, и она тут же поняла, что это сёсё, и, поскольку они раньше часто беседовали, захотелось ей встретиться и поговорить с ним, пошла она к нему, а он скрылся, и нет его, будто погас. Искала она его по всему храму, но он снова убежал и скрылся. Этот пропавший священник достиг самого высокого духовного сана – содзё – и поселился в храме Ханаяма. У него были дети, рожденные в то время, когда он жил в миру. Старший сын служил в чине сёгэн[462] левого приказа и был допущен ко двору. И вот лишь прослышал он, что отец его живет в этом мире, попросил он матушку, та его отпустила, и он отправился к отцу, а тот сказал: «Сыну монаха тоже должно стать монахом», и сын также стал монахом.