Надин Гордимер - Там что-то есть

• Название: Там что-то есть
• Автор: Надин Гордимер
• Жанр: Современная проза

---

– В детстве я часто просила разрешить мне покататься в карьере. Но они так и не разрешили.

Он понял: пора прибегнуть к помощи приятеля – которого, кстати, тоже подозревали в связях на стороне. У приятеля, на одном из принадлежащих ему участков, пустовал коттедж. Там, в окружении конюшен бывшей школы верховой езды, любовники могли, не поступаясь достоинством, утолить свой сексуальный голод, а также потребность в нежности и доверительной дружбе. Коттеджем пользовались исключительно люди их круга. К их услугам были холодильник и виски со льдом. Иногда она привозила только что срезанную розу и ставила в хрустальную вазу. Он уже не помнил, когда последний раз читал стихи – кажется, в школе. Она привезла старую книгу со своей девичьей фамилией на титульной странице и прочла ему несколько стихотворений Пабло Неруды. Потом они уснули, а проснувшись, решили еще раз насладиться друг другом прежде чем расстаться. После того случая с отелем они ездили каждый на своей машине.

Потом они лежали, голые, счастливые и беззаботные, хотя оставалось всего полчаса до расставания (по уговору им принадлежало время от трех до шести); она лениво ласкала маленький, безобидный комочек его плоти. И вдруг они услышали, как кто-то скребется в круглое окно над кроватью. Он сел. Потом вскочил на кровать и посмотрел в окно. Она уткнулась лицом в подушку. Послышался громкий стук, словно кто-то спрыгнул на землю, потом шарканье и шелест раздвигаемых кустов. Резко качнулся и хлестнул по стеклу побег старой бугенвиллии. За окном никого не было.

Он бережно повернул ее на спину.

– Все в порядке.

– Она организовала за тобой слежку?

– Не говори глупости.

– Нет, точно. Ты его видел? Это белый?

Мужчина начал одеваться.

– Не уходи, милый. Ради всего святого! Пусть сначала он уберется отсюда.

Уже в рубашке и брюках, он сел на кровать.

В отдалении послышался звук отъезжающей машины.

– Наверное, он пробрался через кустарник. От шоссе.

Ее любовник упорно молчал, уйдя с головой в свои мысли.

– И вскарабкался по бугенвиллии, – сказала она и вздрогнула.

– Может, одичавшая кошка? Они вечно шныряют у конюшен.

– О нет, – она натянула легкое одеяло себе до подмышек. Ей было трудно говорить. – Я слышала, как он хохотнул. Поэтому и зарылась лицом в подушку.

Он нежно погладил ее по руке, словно не допуская мысли о том, что над ними можно смеяться.

Спустя некоторое время она оделась, и они вышли на улицу. По бугенвиллии действительно можно было добраться до окна спальни, но она же утыкана шипами! Может, то был не смешок, а стон? Так ему и надо, подонку!

Они не нашли следов обуви, хотя подошвы не могли не отпечататься на красно-бурой земле и опавшей листве. Зато, как рассудительно заметил мужчина, босые ноги могли и не оставить отпечатков. Неужели Любопытный Том из племени частных детективов снял туфли и не пожалел одежду – лишь бы выполнить свое гнусное задание?

Они обошли весь коттедж по периметру и даже осмотрели заброшенные конюшни. Никого. И никаких следов на заасфальтированных дорожках, куда ветер нанес немало песка. Только их собственные следы.

Путь к машинам лежал мимо буйных зарослей страстоцвета. Они еще раньше обратили внимание на кусты в блестящей кольчуге из маленьких жестких листочков, среди которых выделялись незрелые плоды. А на земле валялось множество таких же плодов – надкушенных и брошенных. Они подобрали несколько штук и тщательно обследовали. Только вконец изголодавшееся травоядное животное могло так ожесточенно и неразборчиво вонзать зубы в незрелую мякоть.

Мужчина первым нарушил молчание.

– Я не хотел тебе говорить, но я тоже слышал – только не смех, а что– то похожее на лай или кашель.

Вдруг она обняла его за талию и склонила голову ему на грудь. Еще секунда – и они оба расхохотались.

– Бедная обезьянка! Бедный голодный павиан! Повезло ему: мы никому не скажем, где он прячется.

Когда она села в свою машину, он привычно задержался возле дверцы, напоследок глядя на нее через окошко. К нежности примешалось любопытство.

– Тебя не коробит оттого что обезьяна видела, как мы занимались любовью?

Она ответила со всей честностью, которая помогала ей бороться с иллюзиями – иначе ей не выдержать, когда придет пора окончательно расстаться:

– Нет, не коробит. Абсолютно.

* * *

Пока Чарльз мотался по всей округе, выполняя заказы и временами по нескольку суток не бывая дома, Вуси с Эдди возвели в сарае кирпичную стену. Девушка все время порывалась помочь, хотя ничего в этом не смыслила.

– Вы мне только покажите…

Наконец она научилась доводить цемент до нужной консистенции. Ее длинные худые руки с резко выделяющимися в изгибе локтя венами оказались сильнее, чем можно было предположить, и без труда крепили дверные рамы. Одно плохо: она никак не желала учиться готовить. Хотя мужчины предпочли бы, чтобы она готовила еду, а уж со стройработами они сами управятся. Она же считала, что, проголодавшись, каждый может сварганить себе какое-нибудь нехитрое блюдо. Чарльз, во всяком случае, так и поступал, или они готовили вместе.

Может, у белых так заведено. А вот чернокожая женщина каждый день готовит для своего мужчины, для всех в доме. Джой тоже регулярно, раз в неделю, когда «комби» оказывался в ее распоряжении, ездила в город-спутник за продуктами, но привозила совсем не то что нужно. Йогурт, сыр, шелушеный рис, орехи и фрукты… Против фруктов они не возражали (Вуси так соскучился по абрикосам, что за один присест умял целую сумку), но колбаса, которую она привозила для них (сама она и Чарльз были вегетарианцами), никак не годилась на роль мяса. Эдди терпел, не желая ссориться, зато Вуси каждый вечер, когда они забирались в свою каморку, начинал ворчать:

– Ее же для этого здесь и держат. Каждый должен выполнять свою работу.

Однажды он не выдержал и попросил:

– Лапочка, купи мяса. Именно мяса, а не этой паршивой колбасы.

Эдди захихикал в знак согласия.

– И чего-нибудь из кукурузы. А то все рис да рис…

– О, мы с Чарльзом тоже любим кукурузную кашу. Я просто боялась – вы обидитесь: подумаете, что это специально для вас…

Все засмеялись – вместе с ней, над ней, Как сказал однажды Вуси в каморке на родном языке:

– Тоже мне партийная кличка – Джой[4]! Ни тебе телес настоящих, ни кокетства! Никакой радости для мужчины!

В то же время именно она сплачивала этих мужчин с разным воспитанием и разным жизненным опытом. Благодаря ей их совместная жизнь как-то наладилась.

* * *

Чтобы навесить на переоборудованный сарай откидывающуюся вниз стальную гаражную дверь, потребовались усилия всех троих мужчин. Вверху дверь запиралась на висячий замок, дужка которого вставлялась в кольцо, намертво закрепленное в приготовленном Джой цементе.

Все четверо долго стояли, любуясь своей работой. Чарльз положил руку девушке на плечо, а она в свою очередь, опустила ладонь на руку Вуси.

Эдди еще раз опустил дверь.

– Это напоминает мне дедушкин стол с откидной крышкой. Представляешь, Джой? А чем занимался твой дедушка?

– Он был мировым судьей. Отправлял людей за решетку.

– Ничего себе!

Здорово! У мирового судьи – и такая внучка!

Единственное, чего она никогда не забывала привозить из города, это пиво. Вся честная компания потребляла его в огромных количествах, и нижняя полка холодильника была завалена банками.

Чарльз сходил в дом за пивом. Они расселись перед сверкающей дверью новоявленного гаража. Вуси аккуратно открыл банки.

Пока сарай не был укреплен металлической дверью, все трофеи Чарльза складывали в доме. За несколько недель маленькая спальня с двумя матрасами на полу да чемоданом с лампой заполнилась вещами. Место хранения ключа от спальни было известно только Вуси – хотя, как Чарльз недоуменно сказал Джой, в этом не было никакого смысла. Если полицейские нагрянут с обыском, им ничего не стоит взломать дверь.

По ночам Эдди и Вуси лежали в окружении всех этих вещей, точно в гробу. Эдди засыпал довольно быстро, в то время как Вуси, с наголо постриженной головой и маленькими хрящеватыми ушами на уровне скул, подолгу лежал без сна и мучился от невозможности курить. В обступающей его тьме витали видения – почти физические воплощения голода, к которому свелась вся его жизнь, жизнь его отца, деда и всех предков.

Он видел себя за школьной партой, с привычным урчанием в желудке. Видел отцов, дядьев и братьев, как они возвращались домой после многочасового стояния в очередях на бирже труда. Видел, как по распоряжению властей бульдозер сносит хибарку из досок и жести, где он появился на свет. Он вечно ходил босиком и нюхал клей, чтобы хоть так увидеть мир в розовом свете. Заочно получил диплом, чтобы вконец не опуститься.

На допросе он не назвал ни одного имени. Бросил свою девушку с ребенком на произвол судьбы, без малейшей надежды на возвращение.