Андрей Столяров - Не знает заката

• Название: Не знает заката
• Автор: Андрей Столяров
• Жанр: Современная проза

Андрей Столяров – петербургский писатель с хорошим именем в мире фантастики, впоследствии решительно объявивший о своем переходе в литературу основного потока и столь щедро вкрапляющий в тексты элементы мистического, что его могут считать своим по обе стороны границы. Затягивая читателя на территорию борьбы идей, он строит фабулу по детективным лекалам. Два трупа. Оба покойника при жизни вошли в деловую связь с неким петербургским Клубом, собирающим независимых умников и способным давать сногсшибательно оригинальные идеи для сферы политтехнологий. И вот в “красу и диво” на ижорских болотах едет из Москвы некрупный политтехнолог, когда-то переселившийся туда из Питера. Будет заниматься расследованием и реанимировать работу Клуба…

---

Из меня точно выдернули какой-то стержень. Следы, поднимаясь на следующую площадку, шли внутрь той самой квартиры, где мне предписано было остановиться. Я видел приоткрытые двери, вертикальную узкую полосу темноты между ними, тусклый солнечный луч, упертый в филенку. Сомнений быть не могло. Вон и номер, «двенадцать», вычеканенный на медной табличке. Мне даже не нужно было сверяться с записями. Кто-то заранее знал, что я прибуду сюда, и этот кто-то ждал сейчас моего появления.

Это был очень неприятный сюрприз.

И тут я сделал колоссальную глупость. В жизни, вообще-то, положено делать глупости, иначе пропадают какие-то важные обертоны. Что это за жизнь, если в ней все логично? Однако, есть «умные глупости», они к лицу самому рассудительному человеку: выводят его из привычной среды, как говорят социологи, увеличивают пространство решений. И есть «глупые глупости», свойственные дуракам, никакого пространства решений они, естественно, не увеличивают, напротив – обедняют его, сужают до фатальной воронки. Получается то же самое, только гораздо хуже.

Я совершил именно «глупую глупость». Вместо того, чтобы немедленно сообщить о случившемся, запросить помощь, как мне вдалбливал Сергей Николаевич, проводя инструктаж, я осторожно, чуть ли не на цыпочках поднялся к квартире, потянул на себя дверь и просочился в прихожую.

Не знаю, что я там намеревался узреть. Прихожая была как прихожая – с вешалкой, на которой висел чей-то забытый плащ, с большим зеркалом, где отразилась моя напряженная физиономия, с телефоном, покоящимся на круглом полированном столике.

– Гм… Кто-нибудь есть?..

Ответом мне была тишина.

Следы вели по паркету в одну из двух комнат. Я толкнул дверь в квадратиках пузырчатого стекла, сделал маленький шаг и остановился, как вкопанный.

Комната тоже была лишена какой-либо индивидуальности: створчатое трюмо, шкафчик, тахта, упертая валиком в стену, гравюра над ней, изображающая часть Летнего сада, на тумбочке в противоположном углу – экран телевизора. Полная гостиничная безликость. Впрочем, не удивительно, если вспомнить, что для этого квартира и предназначалась.

Гармонию нарушала единственная деталь. Прямо посередине паркета, подсвеченного солнечными лучами, прямо на восковой, медовой его теплоте, словно выброшенная вулканом, возвышалась громадная куча грязи. Была она какая-то особенно черная, отвратительная, с влажными склизкими проблесками в развалах, с камешками, с обломками кирпича, с прелыми обесцветившимися травинками, со щепочками и корешками; в одном месте высовывалось из нее горлышко битой бутылки, в другом – что-то вроде ощерившейся кроссовки; пробка, бок пластмассового стаканчика, крючья гвоздей, окурки, мокреть газеты…

Этого я никак не ожидал увидеть.

Сердце у меня бухнуло и зачастило в темпе припадка.

Подойти к куче ближе я не рискнул.

Правда, теперь я понял, откуда исходит тот тухлый запах, который ударил мне в ноздри еще на лестнице. Запах разложения, плесени, свежей земляной ямы. Запах смерти, где не было ничего человеческого.

Запах, от которого можно лишиться сознания.

Он исходил именно из нее – из этой неряшливой, невозможной грязевой кучи…

Глава третья

Имя его было Авдей, фамилия – Вальцер, и, представляясь, он иронической интонацией дал понять, что ему самому вполне очевидно это этимологическое противоречие. Между отчетливо славянским «Авдей» и таким же отчетливо не славянским (немецким, еврейским) «Вальцер». Однако, ничего не поделаешь. Следует воспринимать это как данность. Предложил называть его только по имени.

– Для простоты общения, – сказал он, улыбнувшись такой улыбкой, которая, казалась, была предназначена лишь для того, чтобы включить ее на мгновение и тут же выключить.

Он вообще не производил серьезного впечатления: невысокий щуплый подросток в джинсах, в полосатой рубашке, в короткой курточке, карманы которой по-школьному оттопыривались. Ему бы на дискотеку, а не работать в том заведении, сотрудником коего он пребывал. На первый взгляд ему было лет двадцать пять. Однако это только на первый взгляд. Уже в следующую минуту становилось понятным, что ему, скорее, тридцать пять – сорок, а еще через пару минут – что где-то между сорока и пятьюдесятью. Начинал быть заметен лысоватый крепенький череп – в гладкой коже, с залысинами, упорно поднимающимися к затылку, удлиненный, чуть стиснутый по бокам, очертаниями напоминающий молот, как у известной рыбы, проступали мякотные мешки под глазами, вялость мелких морщин, светлые возрастные пятна на скулах.

Еще интересней были его движения. Авдей не столько ходил, сколько неуловимо, как призрак, перемещался в пространстве. Вот он только что появился в дверях квартиры и вдруг – раз! без всякого перехода – уже стоит в центре комнаты – медленно поворачивает румпель черепа, обводит взглядом стены, пол, потолок, окна, мебель. Как будто записывает увиденное на пленку. А потом снова – раз! – уже сидит в кресле напротив меня; пальцы – сцеплены, взгляд фиксирует собеседника. Казалось, что Авдею не составит труда так же пройти сквозь доски, кирпич, бетон, бронированные перекрытия.

Под стать ему были и двое помощников. Тоже – в джинсах, в рубашках пестрой молодежной расцветки. Оба – с длинными волосами, оба – с плоскими сумками, перекинутыми через плечо. У одного в мочке уха – крохотная золотая сережка. Им бы тоже – на дискотеку, а не в квартиру, где пахло влажной землей.

Впрочем, впечатление и тут было обманчивым. Помощники Авдея не представились мне, даже не поздоровались, вообще не произнесли ни единого слова, но как только Авдей, закончив визуальное обследование места событий, покивал самому себе и, не поворачивая головы, обронил: Давайте, ребятки… – оба они задвигались с точностью хорошо отлаженных автоматов. Один тут же занялся замком на дверях – извлек из планшета отвертку, начал ею что-то выкручивать, а другой, до этого меланхолично жевавший резинку, присел на корточки и застыл, вглядываясь в осклизлые грязевые отвалы. Чувствовалось, что они хорошо представляют, чем им следует заниматься.

Сам же Авдей, видимо, посчитав, что на данном этапе его участие в процедурах не требуется, переместился, как я уже говорил, в кресло, спинкой к окну, и принялся непосредственно за меня.

Сначала он поинтересовался, как обстоят дела у Бориса Аркадьевича? Мы с ним, наверное, год не виделись, только в прессе встречаю его фамилию. А услышав, что дела у Бориса Аркадьевича обстоят нормально, объяснил, что лично он, Авдей, Борису Аркадьевичу очень обязан. Была, оказывается, какая-то история два года назад. Борис Аркадьевич, можно сказать, меня тогда из помойки вытащил.

– Нет-нет, я не преувеличиваю, честное слово. Знаете, где бы я сейчас был, если б не он?

В общем, Авдей считал себя должником Бориса и заверил, что будет содействовать нам всеми имеющими у него средствами.

– К сожалению, они не очень большие, – тут же добавил он. – Борис Аркадьевич меня в этом смысле немного переоценивает. Сейчас, знаете, не прежние времена. Однако, постараюсь – все, что смогу.

И еще он сказал, что, согласно убедительной просьбе Бориса Аркадьевича, кою тот высказал, обращаясь к нему, он, Авдей, не будет пытаться выяснить, в чем заключаются наши нынешние дела. Если я сочту возможным поделиться с ним какой-либо информацией, хорошо, если нет, значит – нет, он все понимает. Ему самому не слишком хочется влезать в «московские игры». Работать с Москвой – это все равно что боксировать с завязанными глазами. Можно, конечно, чисто случайно попасть по противнику, но в итоге так измолотят, останешься уродом на всю жизнь.

Я был с ним совершенно согласен. Чтобы более-менее квалифицированно играть в «московские игры», надо прежде всего жить в Москве. Тут есть специфика: ситуация может перемениться буквально за считанные часы. Утром были одни обстоятельства, вечером – абсолютно другие, в среду президент решил то, в пятницу, после встречи с группой экспертов, – нечто противоположное. Следует неслышимая команда «Кругом!», армия разворачивается, движется в ином направлении. Только ты со своим взводом, как идиот, героически удерживаешь уже никому не нужную высоту. Даже не подозреваешь, что сейчас тебя станут бомбить.

Это, впрочем, была преамбула. В амбуле же, то есть перейдя непосредственно к делу, Авдей попросил меня как можно подробнее и обстоятельнее изложить все, чем я занимался с момента приезда.

– Если вас зацепили здесь, то, может быть, нам удастся выяснить – кто именно.

Слушал он меня с профессиональным вниманием: не мешал, не сбивал, не пытался вылавливать в моем рассказе какие-либо противоречия, напротив – согласно кивал, поддакивал, задавал такие вопросы, после которых хотелось говорить еще и еще. Поинтересовался, например, кто был проводником у меня в вагоне, попросил дать описание его внешности. Так же заинтересовался омоновцами и бомжом: вы же по каким-то причинам обратили на них внимание? А уж когда я затронул тему своих утренних переживаний, я имею в виду предчувствия, город, воспоминания о первой любви, то он вцепился в меня, как терьер, и мотал до тех пор, пока не вытряс все до последней крошки.