Андрей Столяров - Не знает заката

• Название: Не знает заката
• Автор: Андрей Столяров
• Жанр: Современная проза

Андрей Столяров – петербургский писатель с хорошим именем в мире фантастики, впоследствии решительно объявивший о своем переходе в литературу основного потока и столь щедро вкрапляющий в тексты элементы мистического, что его могут считать своим по обе стороны границы. Затягивая читателя на территорию борьбы идей, он строит фабулу по детективным лекалам. Два трупа. Оба покойника при жизни вошли в деловую связь с неким петербургским Клубом, собирающим независимых умников и способным давать сногсшибательно оригинальные идеи для сферы политтехнологий. И вот в “красу и диво” на ижорских болотах едет из Москвы некрупный политтехнолог, когда-то переселившийся туда из Питера. Будет заниматься расследованием и реанимировать работу Клуба…

---

– Вот, – сказал Авдей, пододвигая их в мою сторону. – Замок мы вам сменили, проверено, можете не сомневаться. Один ключ, если не возражаете, я оставляю себе. Что же касается сигнализации, вам сейчас объяснят…

Он посмотрел на помощника, и тот продемонстрировал мне плоскую пластмассовую коробочку серого цвета.

– Привинтим ее вон туда. Откидываете крышечку, набираете шестизначный код. Можете назвать его прямо сейчас? Только, пожалуйста, не год, не месяц рождения, не номер вашего московского телефона…

– Четырнадцать, сорок восемь, девяносто один, – продиктовал я.

Вопреки совету, это тоже был телефон. Однако – той давней эпохи, когда в Петербурге еще существовали шестизначные номера. Не думаю, чтобы его помнил кто-нибудь, кроме меня.

Помощник Авдея пошевелил губами.

– Пойдет… Хорошо, что нет троек, пятерок, семерок. Цифры, которые используются чаще других. Код рекомендую нигде не записывать. Идентифицировать свежую запись проще всего. Теперь так. В течение трех минут, как войдете, вы должны набрать код и нажать эту кнопку. Если сигнала не будет или он придет с опозданием, то еще через пятнадцать минут приедет наряд милиции. – Он выразительно хмыкнул. – Во всяком случае, будем на это надеяться.

– А чуть позже наведается кто-нибудь из наших сотрудников, – добавил Авдей. – Просто может так получиться, что мы будем на другом конце города.

– Прежнюю систему сигнализации мы вам тоже оставим, она работает, только теперь у нее будут другие функции. В обычных условиях ее трогать не надо, однако если вы под контролем – снимаете трубку и сообщаете, что у вас все в порядке. Стандартный звонок. Подозрений не вызовет. Такая будет у нас дополнительная страховка.

– Вот, пожалуй, и все. Если понадоблюсь, ради бога – звоните…

– Б-благодарю, – с запинкой ответил я.

Мне не нравилось, как Авдей на меня смотрит.

Настораживающий это был взгляд.

Он смотрел так, будто жить мне оставалось совсем немного.

Кажется, только теперь до меня начало доходить, во что я ввязался. До сих пор, несмотря на две смерти, случившиеся буквально в течение одного месяца – во-первых, руководителя Клуба, о котором я, впрочем, ничего толком не знал, и, во-вторых, Саши Злотникова, которого я не просто знал, но с которым уже несколько лет тесно сотрудничал, несмотря на предостережение, высказанное Борисом, и на инструктаж, который провел со мной таинственный Сергей Николаевич, я все-таки не слишком серьезно относился к возложенному на меня поручению. Ну – съездить в Санкт-Петербург, ну – провести заседание некоего местного Клуба, ну – попутно, если получится, собрать определенную информацию. Вроде бы особых причин для беспокойства нет. Так мне, во всяком случае, представлялось. И вот теперь словно прозвучал тревожный звонок. Комья влажной земли, распределенные по паркету, однозначно свидетельствовали о том, что я влип в историю, от которой разило чем-то чрезвычайно опасным. Причем, дело тут было, скорее всего, не в каких-то «московских играх», о чем недвусмысленно намекал Авдей. То есть это, конечно, тоже могло здесь присутствовать. Отрицать такой вариант было бы глупо. Однако я кожей чувствовал, что вовсе не «московские игры» определяют текущий ландшафт. Вообще, что такое «московские игры»? Если говорить откровенно, то ничего особенного они собою не представляют. Мы же, в конце концов, не в сырьевой зоне работаем. Времена «мезозоя», когда любое столкновение интересов решалось с помощью силы, закончились в нашей сфере быстрее, чем в материальном секторе экономики. Удивляться тут, впрочем, нечему. Аналитики, будучи в большинстве своем людьми достаточно образованными, одними из первых поняли, что прямое насилие практически никогда себя не оправдывает. Убийство, например, вызывает такие сложности и пертурбации, такие риски и зависимость от непредсказуемых результатов, что ситуация после него, как правило, оказывается даже хуже, чем первоначальная. Гораздо проще – договориться, заключить соглашение, маркировать свою область, разграничить направления деятельности. В крайнем случае – просто обозначить угрозу. Прежде, чем «бомбить», продемонстрировать силовые возможности. Так, скажем, самцы, конфликтующие из-за самки, не сразу грызутся, что было бы биологически неоправданно, а исполняют сначала предупреждающий ритуал: рычание, шерсть дыбом, глаза горят, клыки выставлены напоказ. В конце концов кто-то не выдерживает и отступает. Во многих случаях обходится без кровопролития. Вот так и у нас. Конечно, жизнь есть жизнь, в ней случается всякое. У нас тоже, если говорить откровенно, всякой дряни хватает: перекупают информацию, кадры, намеренно переключают ресурс, крадут идеи, куски проектов, высказывания, удачные формулировки, обманывают, интригуют, накапливают компромат даже на ближайших друзей. Но все это – там, за скобками, в сферах, куда я, слава богу, не вхож. Рядовых исполнителей это, как правило, не затрагивает. Борис, когда излагал для нашего сведения очередную «мульку» из верхнего эшелона, обычно говорил так: Учтите, к вам это отношения не имеет. Работайте, как работали, я все беру на себя… Кстати, с его стороны – абсолютно правильно.

Нет, здесь были все-таки не «московские игры». Здесь, словно безжизненная вода из трясины, проступало нечто совершенно иное. Я будто проваливался в неведомую Сумеречную страну, где властвовали другие законы и где произойти могло все что угодно. Это было очень странное ощущение. Светило солнце, в окно были видны покачивающиеся тополя во дворе, светлая июньская тишина переполняла квартиру. День был совершенно обычный. И вместе с тем, будто тень грозового облака наползала на город. Меня, несмотря на знойную духоту, прохватывала мелкая лихорадка. Казалось, что за нарочитой яркостью солнца колышется мрак, щупальца его бесшумно клубятся в темных парадных, шорох листвы слагается в заклинания, вздрагивают деревья в садах, мутное тяжелое дуновение проскальзывает по набережным, взметывается пыль, плывут в воздухе листья, день как будто подергивается реденькой пеленой, и на проспектах, на улицах, на площадях устанавливается вдруг такое нечеловеческое безмолвие, что далеко слышно, как – дзинь!.. дзинь!.. – разламываются у спуска к воде хрупкие волны. Стеклянный колдовской шорох переполняет город. Доносятся сквозь него загадочные слова, сложенные из кошачьего писка: «Амсет… К-ха… Амсет… Дуамутеф… Сах… Сах… Ке-бе-ксе-нуфф… Хапи… Хапи…»

Вот, что со мною происходило. От этого я когда-то бежал, и теперь оно опять ко мне возвращалось. Никакие «московские игры» были здесь, разумеется, ни при чем. Не случайно тот же Борис, который понятия не имел о моих прошлых трудностях, зато уж что-что, а «московские игры» выучил наизусть, специально предупреждал, что мне может встретиться что-нибудь необычное, что-нибудь этакое, к чему повседневные наши правила не применимы.

– Что именно? – помнится, поинтересовался я, уже тогда ощущая холодок в сердце.

И Борис, тоже помнится, с некоторой досадой прищелкнул пальцами:

– Откуда я знаю? Если б знал, скрывать бы не стал… Нет, тут не объяснить… Я просто чувствую привкус чего-то такого…

Хуже всего было то, что отступить я уже не мог. То есть, разумеется, после угрозы, высказанной в такой зримой и очевидной форме, я имел полное право отказаться от данного дела. Запереть квартиру – прямо с кучей земли на полу, взять билет на дневной поезд, вернуться в Москву. Думаю, что никто меня ни в чем бы не упрекнул. В конце концов я не сотрудник органов госбезопасности, не сыщик уголовного розыска, даже не работник частного охранного предприятия. Специальных навыков, позволяющих справиться с такой ситуацией, у меня нет. Я не обязан был рисковать жизнью – неизвестно ради чего. Ведь нельзя же, действительно, на полном серьезе считать, что несколько человек, собирающихся иногда в скромном помещении Клуба на Васильевском острове, кстати, самые обыкновенные люди, не экстрасенсы, упаси бог, какие-нибудь, не ясновидящие, просто – доктора, кандидаты наук, сотрудники разных научно-исследовательских институтов, разумеется, ни в какие экстрасенсорные практики ни на грош не верящие, и вдруг обладают силой, способной, как полагает Борис, оказывать влияние на крупные государственные решения. Причем не путем политического консалтинга, что было бы еще в какой-то мере понятно, а неким странным, мистическим, доселе никому не известным методом, чуть ли не заклинаниями, лежащими за гранью логики и рассудка. Какие ко мне могут быть претензии? Однако, я хорошо знал и другое. Формально претензий ко мне, разумеется, никто не предъявит, но и безоговорочного доверия, которое я завоевывал несколько лет, тоже уже не будет. Группа – это прежде всего команда. Это круг людей, спаянных чем-то большим, нежели совместное препровождение рабочего времени. Доверие здесь должно быть почти абсолютным. Если не доверяешь человеку, с которым работаешь, значит и результаты работы будут весьма посредственными. Никаких претензий в мой адрес, разумеется, не последует. Просто с этого дня мне будут поручать только второстепенные документы. Меня перестанут информировать о главных направлениях нашей деятельности, незаметно вытеснят с тех дружеских совещаний, где обсуждается нечто действительно важное. Где-то максимум через полгода мне придется уйти. А если я не сделаю этого сам, мне очень вежливо, но непреклонно дадут понять, чего от меня ждут. Скорее всего, скажет Аннет. По обыкновению возьмет на себя функции исполнения приговора. На моей памяти это уже один раз было.