Дмитрий Грунюшкин - Под откос

• Название: Под откос
• Автор: Дмитрий Грунюшкин
• Жанр: Триллер
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-8189-127

Этот мастерски написанный триллер, стремительно мчащийся от одного непредсказуемого сюжетного поворота к другому, – о любви. О самом страшном предательстве, о войне против своих, о захвате заложников, о наемных убийцах, о боли, которую «ничто не излечивает – даже время»... Об ОМОНе, ГРУ, ФСБ... Но – прежде всего – о том, что нельзя сдаваться. Никогда. В поезде, захваченном террористами, в измученных сердцах героев, считавших себя обреченными на одиночество, среди крови, смерти, безумия... родится эта невозможная, недостижимая, как радуга, нереальная, как мираж, любовь. И полетит от страницы к странице, от коллизии к коллизии, от Сибири к Москве... Под откос?

---

– Может, пивка? – от волнения у парнишки совсем пропал акцент. – Бесплатно!

– На халяву не пью! – отрезал Никифоров.

Он исподлобья оглядел поле боя. Конфликт был потушен, но не улажен.

– В общем так, мужики. Еще раз что-то похожее случится – вашей палатки тут не будет. А сами вы будете либо в «обезьяннике», либо в «склифе». Это я обещаю.

Гаркуша радостно встрепенулся, а побитый парень досадливо цыкнул зубом, отвернувшись в сторону. Леха ухмыльнулся, и добавил:

– Гаркуше пива больше не давать, – он удовлетворенно посмотрел на опешившего Гаркушу, и сжалился. – Только если он деньги заплатит вперед. А ты, балбес, учи русский, прежде чем торговать начинать. На тебе! – Он положил на прилавок «Пятихатку». – Это за его долги.

– Не надо, зачем! – отпрянул Мамик.

– Не нужно, – обиженно нахмурился побитый.

– Нужно, – отмел возражения Леха. – Я обратно слов не беру.

– Значит, я больше не должен? – обрадовался Гаркуша. – Тогда мне еще…

– Сейчас тебе точно будет еще! – озлился Никифоров. – Чтоб духу твоего тут не было, чмо поганое!

Они проводили взглядом улепетывающего ханыгу.

– А, может, все-таки, по пивку? – несмело предложил здоровяк.

Леха отрицательно помотал головой.

– Не, я в завязке. Пойду я, – он тяжело вздохнул, и посмотрел в глаза «живчика», тут же спрятавшего взгляд. – А бить того, кто не отвечает – сучье дело. Мужики так не поступают.

Алексей подождал несколько секунд, но тот ничего так и не ответил, и даже не поднял глаз от заплеванного асфальта.

На углу дома Леха обернулся. Молодой армянин так и сидел на фаркопе вагончика, разглядывая носки туфель. Зато здоровяк что-то горячо «втирал» мальчишке в «дупле», время от времени подкрепляя свои слова внушительной затрещиной. Наверное, обучал родственника русскому языку.

Чувствовал себя Леха скверно. Герой, блин! Ввязался в драку с мальчишками. Вроде, и справедливость восстановил, а на душе было погано. А больше всего пугала эта ослепляющая ярость, охватившая его. Он даже не мог вспомнить, как оказался возле вагончика. Вот он стоит и смотрит на происходящее. А вот уже отшвыривает противника в сторону. Промежутка не было, словно стерся.

Он ускорил шаги, чтобы побыстрее скрыться из виду то ли пострадавших, то ли наказанных. Они получили по заслугам, но все равно было отчего-то невыносимо стыдно. Сначала бить, а потом разбираться – это был не его стиль. Раньше.

Никифоров зашел за угол, остановился, переводя дух. Прикурил сигарету, отметив, что его пальцы подрагивают.

– Здорово, братишка!

Леха вздрогнул, обернулся на голос, и расцвел в улыбке. Этого человека он всегда был рад видеть, хотя большинство окружающих относились к нему неоднозначно, часто даже с настороженностью.

И было отчего. Рашид Гатауллин не вернулся с войны. С той, которую сейчас называют «Первой чеченской». Тело его, продырявленное в трех местах бандитскими пулями, вернулось, а сам он, разум его, душа – остались там. В залитых кровью, изуродованных снарядами и гусеницами танков, припорошенных новогодним снежком обгорелых кварталах Грозного.

Он всегда ходил в камуфляже с желтыми нашивками за тяжелое ранение, но медаль – самую почетную среди солдат «За отвагу» – нацеплял только по большим праздникам. Рашид говорил короткими, словно обкусанными фразами, иссушенное лицо часто кривили злые гримасы. При этом был он совершенно безобидным, и никогда не вязался ни в какие конфликты. Как он сам говорил – «мне легче убить, чем выругаться». Чуть виноватая улыбка не сходила с его лица. Он все делал стремительно, словно на прицеле у чужого снайпера.

Для него все люди делились на три категории – своих братишек-ветеранов, хлебнувших солдатской доли, врагов и тех, кто «ничего не знает». А вот параметры, по которым он причислял людей к той или иной категории, знал только он сам. Во врагах запросто мог оказаться мент, проверивший у него документы или военкоматский толстощекий работник. Зато однажды Леха застал его во дворе выпивающим в компании заросшего щетиной абрека, уродливый шрам на лице которого, а особенно его взгляд, не оставляли сомнений в его боевом прошлом. «Это Иса, – представил собутыльника Рашид. – Мы с ним, оказывается, в одно время воевали, только с разных сторон. Кто знает, может, это он в меня очередь всадил. Или моя граната чуть ему голову не оторвала. Да не смотри ты так! Он не бандит. Он – солдат. Меня не обманешь, я их печенью чувствую».

Рашид никогда не прикуривал третьим, не наступал на канализационные люки, озирался, выходя из подъезда, не курил у окна, и прятал огонек сигареты в кулак. Иногда он выключался из общего разговора, и мог минут десять просидеть, уставившись остекленевшим взглядом куда-то в никуда. Дворовые мужики его несколько сторонились. Казалось, в его присутствии они ощущают подспудную вину свою, за то, что они тут, дома, плевались в телевизор, осуждая войну и тех, кто ее ведет, а он, двадцатилетний пацан, в это время грыз глотку настоящему врагу, хоронил товарищей и убивал сам.

Для Рашида Леха был, поначалу, из тех, кто «ничего не знает». К таким Рашид относился со снисходительным добродушием, даже если в него в это время плевались, называя убийцей. Но после первой же командировки «на войну», Рашид признал его, и стал называть братишкой. Хотя Леха был лет на семь его старше, и на младшенького ну никак не тянул.

– Здорово, братишка! – обрадовался Леха, сжав молодого ветерана в объятиях. – Давненько я тебя не видел!

– Я слышал, ты ОТТУДА вернулся? Тяжко пришлось? – участливо поинтересовался Гатауллин.

– Да уж, досталось, – помрачнел Никифоров.

Рашид подождал пару секунд, думая, что Леха захочет выговориться. Но тот молчал, и Рашид не стал настаивать. Незачем тянуть из человека слова клещами. Когда ему станет нужно – сам все расскажет.

– Слушай, капитан, ты сейчас сильно занят? – с надеждой поинтересовался Рашид.

– Майор, – машинально поправил Леха. – А что, помочь надо?

– Да не то чтобы…, – смешался Рашид, но махнул рукой, – Хотя, чего уж там… Да, помочь надо.

– В чем суть вопроса? – Никифоров имел давнюю привычку никогда не обещать ничего, если не был на сто процентов уверен, что сумеет это обещание выполнить.

Рашид шмыгнул носом, и снова виновато улыбнулся.

– Понимаешь, я тут в одно место иду…Надо маму одного братишки навестить. Я…это…тяжело одному. Спина уже не выдерживает груз, трещит. Вдвоем легче.

Никифоров молча кивнул. Про эту сторону жизни Рашида он тоже знал. Гатауллин всеми возможными способами отыскивал в округе семьи погибших солдат – через знакомых, через газеты, через военкомат. Он почти каждый день ходил к кому-нибудь в гости, чтобы чем-нибудь помочь. Поддержка его была большей частью моральной – ни деньгами, ни связями двадцатипятилетний инвалид первой группы перегружен не был. Но этим людям как раз и нужна была больше всего такая поддержка. Рашид как-то сказал: «Говорят, люди живы, пока о них помнят. Это не совсем так. Мать никогда не забудет погибшего сына. Он, маленький, живет в ее сердце. Но именно наша память, память чужих людей, дает возможность этой матери жить и хранить в себе своего сына. Я – чужой. Я поддерживаю их жизнь».

Ехать нужно было на маршрутке. Леха предложил было доехать на «бомбиле» – денег у него хватало. Но Рашид ответил, что если «бабки жгут ляжку», то лучше купить каких-нибудь гостинцев.

Через полчаса они оказались перед добротной железной дверью в обычной окраинной двенадцатиэтажке. Рашид откашлялся, одернул форму, и надавил кнопку звонка.

Открыла ухоженная миловидная женщина лет сорока пяти, может, чуть больше.

– Ой, Рашидушка! Здравствуй! – обрадовалась она. – А кто это с тобой?

– Майор Никифоров из ОМОНа, – представил Гатауллин. – Наш, братишка.

Он сказал это так, словно произносил пароль, при этом Алексея в очередной раз кольнула мысль, что майор-то он уже, по сути дела, бывший.

– Проходите, ребята! – засуетилась хозяйка. – Разуваться не надо.

– Ну, как же… – засомневался Леха.

– А вот так, – озорно усмехнулась женщина. – Гости в носках и тапочках – это для меня просто невозможно. Представь себе, – легко перешла она на ты, – вот такого бравого солдата, как майор ОМОНа – при полном параде – и в носках. Или девушку в вечернем гостевом платье – и в тапочках. Нет уж, пять лишних минут с пылесосом не стоят таких жертв. Кстати, меня зовут Анной. Анна Андреевна, если хотите.

Алексей, покряхтывая и пытаясь поаккуратнее ступать своими тяжелыми «берцами», проследовал за хозяйкой на кухню, где уже досвистывал свою песню чайник. Видимо, она уже ждала их.

Майор был сбит с толку. Эта живая, обаятельная и симпатичная женщина никак не ассоциировалась с безутешной скорбящей матерью погибшего солдата. Не иначе, Рашид что-то напутал. Или, может, решил использовать его в темную? Может, он хочет за этой мадам приударить, но стесняется прийти в гости в одиночку? Де нет, не может быть, Рашид на хитрость просто органически не способен.