АНДРЕ ЛАНЖЕВЕН - Цепь в парке

• Название: Цепь в парке
• Автор: АНДРЕ ЛАНЖЕВЕН
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1979

Роман, события которого развертываются в годы второй мировой войны в Канаде, посвящен нелегкой судьбе восьмилетнего мальчика-сироты. В противовес безрадостной действительности он создает в своем воображении чудесный фантастический мир, где живут добрые, благородные существа, помогающие ему найти силы для борьбы со злом.

---

— Знаешь, почему тебя тошнит? Ты слишком много ешь, а гудрон здесь ни при чем, но ты послушай дальше — и аппетит у тебя сразу пропадет. Понимаешь, когда-то давным-давно их старейшины выдумали себе Огненную богиню, хотя никогда не видели рыжеволосую женщину. И поклонялись ей. Белого Волка они тоже никогда не видели.

— А тебя?

— Что меня?

— Ты ведь блондин.

— Что ты из себя дурочку разыгрываешь? Они ведь много лет воюют с бледнолицыми, и уж блондинов-то они видели-перевидели. Но ведь я с тобой, под твоей защитой. Вот тебе и справедливость, смех да и только!

— А почему бы мне не защитить тебя?

— Но ведь я просто Пушистик в башмаках и ничегошеньки не знаю, потому что только что вышел из вороньего замка, а тебе, когда ты не голодна, я и вовсе ни к чему. И потом, разве такая глупая девчонка может кого-то защитить?

— Во-первых, я этих дикарей боюсь меньше, чем тебя.

— Ну и оставайся с ними. Выпутывайся сама. А мне надоело сидеть, я, пожалуй, пройдусь.

Он встает, доходит до конца поезда, долго смотрит на башню без замка, за пароходом, посреди острова, и на большой зеленый мост, переброшенный на остров; а в голубоватой дали три серые тени пароходов движутся так медленно, что надо зажмуриться минуты на две, и только тогда, открыв глаза, можно заметить, что они переместились. Когда он поворачивает обратно, сердце у него сжимается — она сидит все на том же месте, такая одинокая, такая маленькая, а платьице ее снова кажется совсем белым на фоне зеленой травы и красных вагонов. Он бегом бросается к ней.

— Зачем же ты вернулся обратно, раз я такая глупая?

В левом глазу сверкнула совсем маленькая слезинка, или ее просто ослепило солнце, но она продолжает говорить, будто он никуда не уходил.

— А правда смешно было бы звать дядю Анри — Папапуф. Он ведь такой маленький — и вдруг Папапуф!

Ее волосы откинуты назад, и личико от этого кажется таким худеньким, и видно, как бьются голубые жилки на ее висках.

— Уж конечно, ему-то оно покажется смешным.

— Да разве его поймешь, он ведь все время смеется. Ну и что же произошло, когда они перестали кричать?

Он вытягивается в траве, прикрывает глаза от солнца ладонями и начинает придумывать быстро-быстро, боясь что ей станет скучно, ведь она и без того ужасно устала.

— Они приносят на двух длинных палках ложе из цветов и перьев, усаживают тебя и несут в деревню. Они улыбаются тебе такими замечательными краснокожими улыбками, что ты совсем перестаешь бояться, а я еду следом за тобой верхом на Белом Волке, и их детишки гладят его. Дом вождя — это большущий паровоз; когда-то они притащили его в деревню, но это было так давно, что теперь сквозь него проросли деревья, а все дырки в этом длинном черном остове они завесили мехом горностая — получились очень красивые окна!

— Кто это — горностай? — спрашивает она, стараясь из вежливости подавить зевок.

— Он мягкий-мягкий, как твои волосы, только белый как снег. Но тут у нас пошли неприятности, потому что колдун — он у них вроде кюре — тоже ничего о тебе не знал и сначала глаз с тебя не сводил, а потом захотел дотронуться до твоих волос, а Белый Волк — цап его за руку, так, легонечко, чтобы он тебя не трогал. И тут этот колдун разводит всякие индейские хитрости. Сначала он заявил, что Огненной богине нужна кровь младенца, ей нужно резать по младенцу каждое утро, ничего другого она не ест.

— Тогда я не хочу быть Огненной богиней!

— Ага, он как раз и надеялся, что ты так скажешь! Потому что настоящая богиня не может не хотеть быть богиней. Тогда он говорит: «Если она настоящая богиня, она не пересечет своего отражения». А у индейцев ведь нет зеркал, они смотрят только в воду, вот он и задумал, чтобы тебя бросили в воду на твое отражение и ты бы держалась на нем, а это невозможно, и колдуну это, конечно, прекрасно известно. Ну вот, ведут тебя к самому глубокому месту в озере, заставляют поглядеться в воду и толкают.

— Ой, не хочу!

— На этот раз ты даже и слова не успеваешь вымолвить — ты уже в воде. Но зато Балибу успел сказать волшебное слово, кончающееся на букву «у», превратился в льдинку-невидимку, плюхнулся в воду раньше тебя, и потому ты лежишь на воде, не пересекая своего отражения. А когда взбешенный колдун поворачивается к своему племени, все индейцы падают ниц и поклоняются тебе, Белый Волк как ни в чем не бывало возвращается на свое место. Но колдун снова за свое: «Наши отцы никогда не говорили нам, что у Огненной богини есть Белый Волк. Если он на самом деле явился из рая Великого Маниту, в него можно выпустить тысячу стрел, а он останется цел и невредим».

— Ой! Не хочу!

— Ну да, ты так и говоришь, только Балибу объясняет тебе, что для него это ничуть не страшно, ведь ему можно причинить вред, только когда он обыкновенный кот с отрубленным хвостом, а когда он в кого-то превратился, ему все нипочем. И вот первый воин, зажмурившись от страха, пускает первую стрелу, и на землю течет кровь. Увидев кровь, остальные воины тоже выпускают стрелы, и кровь течет рекой, она уносит колдуна прямо в озеро, и колдун тонет. А Белый Волк даже не шелохнулся, он сидит и хохочет во всю свою волчью пасть. И все индейцы падают ниц и поклоняются тебе.

— Покажи, как они мне поклоняются.

Она поднимается, высоко вскидывает голову, и он видит, как от солнца ее волосы становятся совсем красными, и он рад был бы ей поклоняться, только не знает, как это делается, и очень боится, что она уже никогда не спустится к нему на землю.

Поезд медленно ползет обратно, тот же человек все так же размахивает фонарем средь бела дня, и снова им виден пароход во всю длину. Перед большой черной дырой теперь стоит красивая голубая машина. Человек в куртке с золочеными пуговицами и фуражкой в руке держит дверцу машины открытой, хотя ни в машине, ни вокруг нет ни души.

— Хорошо, покажу, только потом. Куда торопиться? А если ты устала, так можно переночевать в деревне у индейцев.

— Ну уж нет, давай выберемся оттуда и пойдем к маме Пуф.

— Ладно, я буду подсказывать тебе, что говорить, а ты повторяй за мной: «Клянитесь мне, что больше никогда у вас не будет колдунов, и тогда бледнолицые больше никогда не пойдут на вас войной. И в залог оставляю вам три моих волоска, храните их как зеницу ока. А теперь я должна принести мир вашим северным братьям. Пусть впрягут в наш вагон сто косуль и да будут ваши женщины слаще меда!»

Она кладет ему на ладонь три золотые нити, такие тонкие, что на солнце они кажутся почти белыми. Он зажимает их между большим и указательным пальцами, подносит поближе к глазам, но все равно с трудом различает их и даже не ощущает пальцами. Он бережно заворачивает их в носовой платок.

— Если ты будешь рвать волосы на каждой остановке, к концу путешествия ты совсем облысеешь.

— А потом что с нами будет?

— Нас тотчас же переносят в вагон, впрягают в него попарно сто косуль, и они везут нас через весь лес до самой страны Великого Холода. И тогда Балибу превращается в маленького зеленого медвежонка.

— Зеленого? Разве бывают зеленые медведи?

— Какое это имеет значение? И вот мы спим, а косули бегут быстро-быстро, словно летят по воздуху. Теперь надо подождать до завтра, моя маленькая Огненная богиня.

— Но ты же не показал, как ты мне поклоняешься, обманщик!

— Только индейцы умеют поклоняться по-настоящему.

— Неважно, все равно покажи.

Он отходит к пристани, падает на землю и ползет к ней на локтях и коленях, подняв перед собой скрещенные руки. «Boy! Boy! Boy!» — кричит он страшным голосом.

Джейн заливается смехом, но смех ее тут же переходит в какое-то наигранное воркованье, как будто ее слышит кто-то посторонний. Он обнаруживает чью-то длинную тень, которая пролегла от его головы до самой вершины склона. А поскольку поклонение его еще не перешло в экстаз, он оборачивается, чтобы взглянуть, кто же это еще пришел сюда поклоняться богине и накрыл его своей тенью.

— Мы просто играем в кругосветное путешествие, — слышит он немного смущенный голосок Джейн.

Он вскакивает на ноги, трет глаза, ослепленные ярким солнечным светом, и внутри у него все обрывается, он не в силах с собой совладать, его мутит, и ноги становятся как ватные.

— Ползком на манер индейцев? Да на такое путешествие вам и десяти жизней не хватит, — отвечает красивый глубокий голос, который доносится как будто не из горла говорившего, а откуда-то из-за его спины, и лицо у него тоже какое-то неправдоподобное, будто выписанное прилежной и безукоризненно точной кистью художника, так же как черные с серебром волосы, ровнехонько подстриженные бобриком.

— А мы и не спешим, — все еще напряженно, не своим обычным голосом отвечает Джейн.

Он во всем голубом: голубой галстук, голубой костюм, голубые туфли, только рубашка белая. Силуэт его удивительно четко вырисовывается на белоснежном фоне парохода, и кажется странным, как этот человек попал сюда, где пахнет гудроном и протухшим мылом.