АНДРЕ ЛАНЖЕВЕН - Цепь в парке

• Название: Цепь в парке
• Автор: АНДРЕ ЛАНЖЕВЕН
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1979

Роман, события которого развертываются в годы второй мировой войны в Канаде, посвящен нелегкой судьбе восьмилетнего мальчика-сироты. В противовес безрадостной действительности он создает в своем воображении чудесный фантастический мир, где живут добрые, благородные существа, помогающие ему найти силы для борьбы со злом.

---

Он чувствует внутри сосущую пустоту, ноги отказываются ему повиноваться, но вовсе не от того, что его застали распростертым перед Джейн, а от этой немыслимой голубизны, от этого совершенства, от того, что человек, стоящий перед ним, словно лишен объема, как на картине, от этого красивого голоса, звучащего где-то позади картины, и от этого чуть голубоватого дымка, располагающего к доверию, который поднимается, как фимиам от сигары, зажатой между двумя пальцами. Под голубым взглядом незнакомца он чувствует, что его узнали, и в то же время его как бы отделяет все затемняющая завеса, и никогда она не поднимется, она как граница, которая всегда существует между рисунком в книге и устремленными на него глазами.

— Ползать можно куда быстрее, — объясняет голос, словно идущий из-за спины, — этот способ скорее подходит для плавания. А чтобы ползти…

— Да мы сейчас спим в вагончике, а его везут сто косуль. Вы ведь не знаете, в чем дело, — прерывает его Джейн, к которой возвратился наконец ее обычный апломб.

Но человек словно не слышит ее и ничком падает на землю.

— Здесь такая грязища, вы запачкаете свой красивый костюм!

— Надо помогать себе руками и ляжками.

— Ну и видик у вас будет! Не надо нам ничего объяснять — мы играем совсем в другую игру.

Человек, не выпуская сигару изо рта, передвигается так быстро, что Джейн отбегает к самой решетке.

— Если упираться локтями и коленями, можно оцарапаться об острый камень, и тогда нечаянно вскрикнешь, а это все равно, что встать во весь рост.

Его глубокий голос словно жует кончик сигары, и голубоватый дымок больше не поднимается кверху, а медленно уплывает в сторону парохода.

— Зачем же тогда он полз? — спрашивает незнакомец вставая.

— Потому что он мне поклонялся, — нетерпеливо отвечает Джейн. — А вы не должны, я не хочу.

— Но если я все же захочу тебе поклоняться, маленькая Огненная богиня, ты ничего не сможешь поделать.

— Откуда вы узнали, что я Огненная богиня?

— Мне все известно, и к тому же это бросается в глаза.

Тогда, опустив голову, он ныряет в завесу, отделяющую его от незнакомца, неведомо как проникшего в их тайны.

— Лягушка в кукушке на опушке, — медленно, отчеканивая по слогам, говорит он.

— На опушке кости лягушки, — легко и непринужденно подхватывает человек.

Он знал, что этот человек не станет задавать вопросов, и затаив дыхание ждал его ответа, теперь он понял, что незнакомец привык играть в разные игры и знает равные штучки.

— Нет, не то, — говорит он сухо.

— Знаю. Я только хотел проверить, всерьез ли ты это сказал и из одного ли мы племени. — Кости кукушки в лягушке. А еще лучше: итсок шукук в шугял. Но это знают только вожди.

— Я из вороньего замка. Почему Святая Агнесса не осталась на месте Свиного Копыта?

— Я покинул все: замки, дворцы и даже королевство. Теперь везде царствует воронье. И никуда от них не деться, даже если отправиться в путешествие вокруг света, потому что земля теперь вертится не в ту сторону, и все кругом шиворот-навыворот.

— Как мост?

— Ты тоже заметил, что он как будто наизнанку вывернут? Так вот и я вывернут наизнанку. Никогда больше я не буду серьезным.

— А что же будет с детьми из замка?

— Стены рухнут, и не будет больше никакого замка. Останется только сплошная паутина, и все вороны запутаются в ней.

— Вы… вы Голубой Человек?

— Я больше не таюсь. Сами видите.

За все это время Джейн не проронила ни слова, только смотрела на них большими холодными глазами. Но вот она не выдерживает и вмешивается.

— Он обманщик! — говорит она голосом, не терпящим возражений. — Сейчас я тебе это докажу. Как зовут кота с отрубленным хвостом, который теперь превратился в зеленого медвежонка?

Человек в последний раз глубоко затягивается и далеко отбрасывает сигару, не спуская с Джейн все того же серьезного взгляда:

— Это ваша тайна, откуда же мне знать?

— Ну, что я говорила! — торжествует Джейн, и голос ее снова взбирается на высокие каблуки. — И потом, мсье, вам, должно быть, известно, что Голубой Человек — летчик. Как мой папа. А я прекрасно знаю, какая у летчиков форма.

Он бы сейчас охотно снял с нее скальп — так он злится, что она вмешалась, нагло вмешалась в игру, которой не знает и которая, может быть, сейчас вообще перестанет быть игрой. Он гневно обрывает ее:

— Откуда ты взяла, что Голубой Человек обязательно летчик? Девчонки никогда ничего не понимают. Я ведь тебе, кажется, объяснял, что ни того, ни другого я никогда не видел.

— А может быть, на свете много Голубых Людей, которые все бросают и решают никогда больше не быть серьезными, потому что все серьезное — это ложь, и не все они обязательно летчики. Может быть, чем больше воронья, тем больше Голубых Людей? И скоро земля опять завертится как нужно. Кто знает? А если бы все люди стали голубыми и ушли куда глаза глядят, может, на земле никого бы и не осталось? И все потеряло бы смысл, кроме воды — она ведь всегда голубая.

Он даже не улыбается, говорит с ними задумчиво и серьезно, словно они взрослые или сам он ребенок. И никак не угадаешь, на чьей же он стороне. Он ни на кого не похож, и не хочется думать о том, каким бы он был, не будь он в голубом. Даже если он играет, то так, как будто для него это очень важно.

Джейн вышагивает вдоль решетки, пересчитывая пальцем прутья, насупилась, глядит себе под ноги. Потом опускается на траву и кричит:

— Может, и о своем отце ты мне ничего не рассказывал и не говорил мне, что Голубой Человек вернется в замок и разгонит всех ворон? Но пока стены рухнут, целых сто лет пройдет! Так почему же Голубой Человек бросил вас?

— Потому что все люди на свете, и он тоже, что-то потеряли и никак не могут найти. Ты же видишь, что он совсем одинок, как и все.

— Разве мы с тобой одиноки?

— Мы — это совсем другое дело. И нам как раз запрещают любить друг дружку. Сама сказала, что мы будем видеться тайком. А разве это правильно?

— Ничего не надо делать тайком — вот в чем истина, — говорит незнакомец, тоже присаживаясь на траву. — Прежде всего то, от чего получаешь удовольствие. А любить — это все равно что хотеть выпить море. Потому-то взрослые и запрещают детям любить, ведь дети еще не знают, что море им никак не выпить, слишком оно велико. И лучше остановить их заранее, пока они еще не бросились в воду.

Клик, клик, клик, пальцы Джейн снова пересчитывают решетку, она идет обратно.

— Вы, оказывается, совсем ничего не поняли! Я, к примеру, хотела бы его съесть, но, если я его съем, тогда его уже больше не будет. Любовь — это так же просто, и так же невозможно.

— Так ведь это то же самое, что выпить море, разве ты не понимаешь? Если бы он вдруг исчез, ты бы согласилась выпить море, чтобы его отыскать?

— Не знаю. Я никогда не видела моря. Говорят, оно очень соленое.

— Оно нарочно соленое, да еще дышит, как живое.

— Пьеро, когда мы доберемся до моря?

— Никогда. Мы убежали в другую сторону. Вот доедем до Панамы, там есть улица, которая ведет из одного моря в другое.

— Ты слышал, что он сказал? Море дышит! Врет, как все взрослые. Тогда, значит, и у реки есть легкие, так, что ли?

Незнакомец отвечает Джейн все тем же спокойным голосом, не обращая внимания на ее воинственный тон, а она стоит теперь на вершине склона, солнечный свет пронизывает насквозь ее тоненькое, как шелк, ушко, и оно пылает так ярко, что даже на ее белую голую шейку падает красный отблеск.

— Если плыть по реке целый день, она тоже задышит, ведь море будет близко, и вода станет соленой. Поэтому-то я и отплываю сегодня вечером на этом пароходе.

— Вон та красивая машина и человек в фуражке — они ваши?

— Человек ничей. А машину я подарю ему, мне она больше не понадобится, и к тому же это слишком серьезная вещь.

— Если этот человек не ваш, почему же он вас ждет, ведь он же не лошадь, которая не может из оглоблей выйти?

— Потому что он не ребенок и не знает еще, что я больше не притворяюсь.

— Вы так вымазались, как же вы теперь в такую машину сядете. А он чистенький, и пуговицы у него позолоченные. Ну ладно, пока! Нам пора к маме Пуф.

Она поворачивается к ним спиной и направляется к пароходу, плотно сжимая ноги и виляя попкой.

— Знаешь, отведу-ка я ее на пароход. Там есть уборная, — говорит незнакомец вставая.

Он идет следом за ней, даже не подумав отряхнуть свой голубой костюм, стереть с него пятна мазута, масла и глины, а на спине костюм совсем как новый.

Он хочет показать, что игра закончена и что провести его не удалось.

— Королевство, замки — все это так, для шутки. Но почему же вы такой богатый, если не работаете?

— Потому что слишком долго был серьезным.

— Вы что, были важной шишкой, каким-нибудь хозяином или начальником?

— Еще похуже, защищал справедливость.