Елена Арсеньева - Правда во имя лжи

• Название: Правда во имя лжи
• Автор: Елена Арсеньева
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-12197-8

Джеймс летел в страну своих предков, чтобы почтить память возлюбленной с красивым русским именем – Соня… Но, войдя во двор ее дома и увидев любимую живой и невредимой, он почувствовал, что его здорово провели. Брачная мошенница?! Подлый обман?! А как иначе объяснить известие о внезапной смерти девушки, пришедшее два года назад?! Тревожный ход мыслей нарушили два типа, стремительно вошедшие в подъезд за Соней. Уловив обрывки разговора, Джеймс понял, что вот-вот станет свидетелем преступления. И он решительно шагнул в полумрак подъезда…

---

Черт его знает, почему сейчас вспомнилась эта чушь. Тоже мне, ассоциативное мышление!

– Тихо ты! – зашипел Рыжий, толкая футболиста Серого в спину. – Не шуми! Набегут еще соседи. И обувь сними, а то здесь потолки картонные. И ты, подруга, разувайся, колотишь своими копытами, как лошадь.

Лида умела понимать уроки жизни с полуслова: Рыжий только бровью повел угрожающе, а Сонькины красные босоножки уже свалились с Лидиных ног. Мгновение чисто физического облегчения от того, что она, наконец, без этих подставок, – и тотчас дикое, неодолимое ощущение брезгливости стиснуло горло: пол грязнющий, весь в песке и пыли, по нему в болотных сапогах ходить надо, а не босиком! Но Лида не посмела ослушаться, когда Рыжий тычками погнал ее в комнату – в отличие от прихожей, большую и просторную, но тоже захламленную и омерзительно грязную. Окна серые, не мытые, может быть, с самой постройки дома – это особенно видно на просвет, потому что в них искоса заглядывают лучи заходящего солнца. На отличной мебели – отнюдь не итальянский дороженный ширпотреб, а настоящий дубовый гарнитур начала века, русский модерн! – толстый слой пыли. Фарфоровые безделушки на комоде тоже пыльные, грязные. Кое-где видны следы пальцев – наверное, их все же не просто так купили и забыли, а переставляют иногда с места на место, скажем, для того, чтобы освободить на комоде пространство для большого подарочного набора мужского парфюма «Louis XIV». Такой Лида видела только в телерекламе, цена – фантастическая. Да, похоже, Сонькин кавалер в жизни не бедствует и, хоть грязнуля редкостный, собрал у себя много не просто дорогих, редких, а совершенно уникальных вещей.

А картины-то, картины! Это не наивные копии или календарные вырезки, как в комнате Сони. Это подлинники – потемневшие от времени, чумазые, лишенные ласки реставратора, но подлинники, пусть и неизвестных авторов. Сомов, что ли? Нет, какой-то эпигон. Жаль, что не Серебрякова…

Забыв, где она и что с ней, Лида оглядывалась с почти детским, восторженным выражением. Так, а это что за облупленная черно-красная доска с тускло-золотым пятном посредине? Господи… мерещится ей, или это и в самом деле «Огненное восхождение пророка Илии с 16 клеймами жития»? Ростовско-суздальское письмо, XIV век?! Нет, конечно, быть того не может, это позднейшая копия, но все равно – как максимум конец XVII века. Тоже не кот начихал, знаете ли…

Интересно, откуда молдаванистый Евгений натащил все это в свою берлогу? Скупал потихоньку-помаленьку? А такое впечатление, что изрядно пограбил местный художественный музей, известный, кстати сказать, своими собраниями. Но он совсем не похож на тонкого ценителя, ой, нет. Тогда кто же наводил его на сокровища?

Ну, кто-кто… Вопрос, увы, ясен. Сонечка Аверьянова, в девичестве Богданова! Да, близнецы есть близнецы! И если Лида закончила в свое время Нижегородское художественное училище, а потом – худграф, то кто мешал сделать это Соне – в Северолуцке? Да она и просто так могла интересоваться искусством – в качестве хобби, что ли. Вот и выходит, что Лида слишком мало успела узнать о сестре… на свою беду.

– Нагляделась? – Насмешливый голос Рыжего вернул ее с небес на землю. – Ну, ты артистка! Все хочешь нас убедить, будто ты не Сонька и сюда попала впервые? Ну да, еще начни рассказывать всякие сказки про близнецов. Я Соньку с пятого класса знаю, отроду у нее никакой сестры не было… А, ты хочешь сказать, что тебя украли цыгане? – ухмыльнулся он, уловив порывистое движение Лиды. – Брось, не тяни время. Я еще когда в далеком детстве прочитал про Железную Маску, дико ржал над всей этой глупостью. Тут, Сонечка, не мексиканский сериал и не «Санта-Барбара». И времени у нас не так много, как кажется, поэтому быстро высказывайся про Женюрочкин тайник – и разойдемся, как в море корабли.

– Вы идиоты, – откровенно сказала Лида, вдруг перестав бояться. Бог знает, что ее успокоило – может, признание Рыжего в том, что он знал Соню с пятого класса? Как-то не верилось, что одноклассник сестры может причинить ей вред. Она очень быстро забыла про тот удар в живот… – Какой еще тайник вам нужен? Эта квартира вся – тайник! Остров сокровищ! Знаете, сколько стоит вот эта икона? А статуэтки? Да это же образцы первого русского порцелина,[1] который делался еще без каолина, как французский мягкий фарфор, севрский или мейсенский!

Серый, доселе жадно шнырявший глазами по комнате, воззрился на Рыжего вопросительно. Однако тот покачал головой:

– Угомонись. Охота была со стекляшками возиться! И вообще, откуда я знаю, может, это все вовсе не куплено на трудовые Женюрины копейки, а в самом деле некогда стояло-постаивало в нашем художественном музее, и нас за попытку сбыта госимущества… – Глаза Рыжего лукаво блеснули. – А, Сонечка? Может, не зря ходили после смерти твоего супруга некие интересные слухи? Все-таки он работал охранником музея, так или нет?

У Лиды внезапно перехватило дыхание. Господи… Куда она попала, господи?!

– Послушайте, – заговорила сбивчиво, с трудом справляясь с дрожащими губами, – послушайте, все это какое-то недоразумение. Давайте же будем разумными людьми. Я вам говорю: я не Соня! Я ничего не знаю ни о каком тайнике. Мы только зря теряем время на пустую болтовню. Отпустите меня и делайте с этой квартирой все, что вам заблагорассудится, – я ничего никому не скажу. Я хочу только уйти… уехать домой, в Нижний!

Голос вибрировал от слез, но слова были не те. Лида сама ощущала их неубедительность, но ничто другое почему-то не шло с языка. И она почти не удивилась, когда на лице Рыжего вдруг вспыхнула ярость, а потом он отвел руку назад и с новой силой двинул Лиду в живот.

– Не хочешь добром, так…

Она согнулась, упала на пол. Сдавленный вопль рвался изо рта, но тут же он был загнан внутрь полоской широкого пластыря, перехлестнувшей лицо. Желто-зеленые глаза оказались близко-близко:

– Измолочу, поняла? Изомну все твои потроха кулаками! Никаких следов не останется, а сделаешься калекой. И никто криков не услышит. – Словно ради наглядности он еще раз вдавил свой кулак в Лидин живот, и она снова судорожно забилась на полу. – Ну, скажешь?

Лида повозила головой по полу, что значило всего лишь: «Я ничего не знаю!» – но ее мучители восприняли это как отказ ответить, и рыжий начал работать ногами.

– Эй, ты потише! – опасливо сказал Серый. – Может, как-то по-другому попробовать?

Голос его слабо донесся сквозь звон в Лидиных ушах, и она с трудом разлепила залитые слезами глаза.

– Хорошая мысль, – сказал Рыжий. – А не трахнуть ли нам барышню… извращенно? А? Говорят, если без привычки, это довольно болезненно.

– Чтоб Сонька – без привычки? – усомнился Серый. – Да брось! Слухи ходят, она чуть ли не с шестью мужиками одновременно сношалась. И сзади, и спереди, и снизу, и сверху, и даже сбоку. А негр?!.

– Слушай, ты меня возбуждаешь, – пробормотал Рыжий. – Обожаю испорченных женщин! А ну-ка помоги мне.

Он приподнял Лиду за плечи, Серый схватил за ноги, и в следующее мгновение она оказалась лежащей на кровати, от которой тянуло кисловатым духом несвежего белья.

* * *

Да нет, ничего такого не случалось в жизни Ани, в чем она постыдилась бы признаться Диме. И она досталась ему невинной девушкой – это непреложный факт, которым он не переставал откровенно и смешно гордиться. Но все-таки была в ее жизни одна роковая ночь!

Аня тогда поступила на филфак пединститута и вместе со всеми отправилась в колхоз. 1963 год, раздолье студенческой романтики и дармового труда! Сотни три девчонок и парней (преимущественно девчонок, поскольку пединституты в то время славились как кузницы женских кадров, у них на филфаке из ста человек только десять – мужеского полу, на физмате и химбиофаке почти аналогично) долго везли на грузовиках в район имени Лазо, а потом свалили на окраине какой-то деревни в виду длинного, приземистого здания без окон. От него исходил глубокий могильный дух. Это заброшенный яровизатор, и сельхозначальство не нашло ничего лучшего, как поселить будущих педагогов здесь на целый месяц. Что характерно, лихая советская молодежь ничуть не испугалась нечеловеческих условий, а восприняла их как должное. О правах человека и тому подобном в то время и слыхом не слыхали, кроме того, ребятишки только что прошли горнило вступительных экзаменов (три человека на место) и готовы были носом землю рыть от счастья, что зачислены в институт.

Копать бесплатно колхозную картошку? С радостью! Жить в вонючем яровизаторе? Запросто! Спать на нарах? Да мы только об этом и мечтали всю нашу молодую жизнь!

Однако наспех сколоченные нары вместили только половину народу. Нет, остальным не пришлось валяться прямо на полу: для них завезли несколько грузовиков деревянных ящиков, и из этих шатких сооружений студенточки изобретательно соорудили себе ложа, вернее, лежбища, нагромоздив на них матрасовки, набитые сеном. И начались сельхозподвиги! Днем ораву вывозили на поля – куда-то очень далеко, и если правда, что территория Хабаровского края могла бы вместить не меньше двух перемещенных на Дальний Восток европейских государств, то они побывали не то в Бельгии, не то во Франции.