Линн Абби - Тени Киновари

• Название: Тени Киновари
• Автор: Линн Абби
• Жанр: Фэнтези

Вода. На Атхасе это жизнь, деньги и сила.

Водяные пещеры под Уриком становятся пристанищем для политических беженцев и беглых рабов, безопасным убежишем от хищников Атхаса и осквернителей. Но один из таких осквернителей приносит разрушение в это убежище. Матра, которая сбежала от света солнца в безопасные подземелья, должна выйти на поверхность, чтобы опять принести мир под землю. Но это не так-то просто. Стремясь достичь своей цели, она попадает во дворец короля-волшебника, в старинную друидскую рощу и за ее пределы.

---

Глава 15

Еще одна ночь, еще один день во тьме под черным деревом. Лодыжка Орекэла рапухла так, что стала тощиной с фрукт кабры. На ощупь она была горячей — даже не теплой. Матра слышала, как Звайн не один раз сказал так. И очень сильно болела. Вначале дварф не мог пошевелиться, не застонав, а сейчас вообще перестал двигаться. Звайн отбирал долю Орекэла из тех отбросов, которые халфлинги швыряли в яму, и нес ему в руках. Точно так же мальчик собирал воду, сочащуюся по стенам их тюрьмы.

Матре его поведение казалось бессмысленным. Дварфу не надо было ни еды ни воды, ему надо было избавиться от страданий. Она не понимала страданий. Отец и Мика умерли, но они умерли быстро. Они не страдали. Павеку потребовалось какое-то время, чтобы умереть, но совсем на так много, как Орекэлу. Она спросила Звайна, — С дварфом что-нибудь не так, раз он еще не умер?

Звайн обиделся на нее. Он стал называть ее именами, которые она слышала от уличных мальчишек, когда шла из квартала темпларов к себе в подземелье; теперь ей казалось, что это было в другой жизни. Эти имена обидели и ранили Матру, ей стало плохо, но не так, как Орекэлу. Она не умерла; просто свернулась клубочком в том маленьком месте, которое она называла своим.

Темнота опять стала глубже; пришла следующая ночь. Матра думала, что это была четвертая ночь. Когда она сидела около дома Элабона Экриссара, она потеряла счет дней и ночей, потому что они все были совершенно одинаковы, она проживала их и в ее памяти один заменял другой, не оставляял следов. Она не хотела опять потерять следы дней; ей казалось важным точно знать, сколько времени она провела в этом отвратительном месте, даже если единственными событиями здесь были стоны Орекэла и помои, падавшие сверху.

Все еще думая о времени, Матра попыталась сделать какие-нибудь отметки, которые помогли бы ей сохранить в памяти дни и ночи в нужном порядке. Корни, пронизывавшие их тюрьму, казались идеальным местом; надо было только вырезать на них счетные линии, но они были слишком тверды для ее ногтей: она сломала два, стараясь оставить на них линию. Ее ногти были цвета киновари и даже на ощупь напоминали блестящий красный камень. Так что она решила оставлять отметки на полу, поискала отломанный кусочек дерева и уже нашла один, когда услышала, как кто-то скребет землю рядом с ней.

— Звайн? — прошептала она.

— Шшшш! — пришло шипение в ответ. — Я слышу это.

Быть может какое-то животное копает грязь и делает проход, судя по звукам, которые она слышала? Большое животное? Быть может животное вроде того, которое Руари освободил по другую сторону гор? Руки Матры задрожали от страха, но больше ничего не случилось. Ее блестящие метки не налились теплом, руки, ноги и глаза не закостенели, остались самыми обычными. Она сжевала и проглотила всю свою киноварь, но этого оказалось недостаточно. Она не знала, чего именно не хватает, но одной киновари было недостаточно. Если животное Руари ворвется в их тюрьму, у нее не будет никакой защиты.

Комки выкопанной земли так и летали вокруг нее, она забилась в самую дальнюю часть их тюрьмы, поближе к Звайну и Орекэлу. Дварф ничего не соображал, но Звайн трясся от страха и напряжения. Они схватились за руки.

— Ты сможешь сделать бум, сейчас? — спросил он.

— Нет, я сжевала мою киноварь, но чего-то не хватает.

— Проклятье! — тихо выругался мальчик и добавил еще много других слов. Отец бы их не одобрил, и Павек тоже, но это были слова, которые Матра использовала бы сама, если бы их помнила.

Потом был свет, настолько яркий, что у нее заболели глаза и она не могла ничего видеть. Она закрыла глаза, но лучше не стало. Ее веки не выдержали света после четырех дней в темноте. Матра сумела восстановить темноту только прижав руки к закрытым глазам.

Но она отчаянно хотела видеть.

Потом были голоса халфлингов, слова халфлингов, руки халфлингов вокруг нее, отрывающие ее от стены и толкающие к мучительному свету. Она сделала шаг, покачнулась, и ей понадобились руки, чтобы поймать себя, пока она падала. Ее глаза открылись — уже без ее желания — и на этот раз свет был не такой болезненный.

Халфлинги прокопали ход в их тюрьму!

На один удар сердца Натра надеялась, что они спасены. Но потом она услышала грубый голос Какзима.

— Скорее! Сопряжение начнется перед закатом. Скорее!

Матра не знала, что такое сопряжение, но она не думала, что ей оно понравится.

Халфлинги толкали и пинали ее, пока она через дыру в стене проползла в туннель, достаточно высокий, чтобы в нем мог стоять халфлинг, но не она. Ползти было унизительно и недостаточно быстро, чтобы удовлетворить халфлингов, которые подгоняли ее заостренными палками. Так что она шла сгорбившись, как та старуха-рабыня в Доме Экриссара, и остановилась, когда они ударили своими палками ее по лицу.

Звайн вышел из тюрьмы сразу за ней. Хотя мальчишка был не выше самих халфлингов, он мог — и пытался — сражаться с ними, пока они не избили его палками, связали веревками запястья и набросили петлю на шею. Матра видела все это, потому что туннель, в котором она сидела, светился своим собственным светом: бесконечное число ярко-вспыхивающих пятен. Пятна двигались, собирались вместе в маленьких червячков, переползали с одной стороны тоннеля на другую, ползали по полу и потолку, пересекались с другими, сгибались и исчезали. В основном пятна были белые, но попадлись червяки любого цвета и даже многоцветные. А некоторые изменяли цвет прямо у нее на глазах.

В ее пещере с резервуаром тоже были червяки, и некоторые из них даже слабо светились в темноте, но никто из них даже близко не походил на эти быстро ползающие и быстро меняющиеся создания, которые, казалось, были сделаны из одного света. Глядя на них, Матра забыла о тюрьме, в которой находилась, забыла о Звайне и о халфлингах с их палками — не осталось ничего, надо было только потрогать червяка…

— Ак! — на своем языке крикнул халфлинг, и ударил своей палкой Матру по костяшкам пальцев.

Она отдернула руку и приложила ее к своему твердогубому рту.

— Держи свои грязные руки подальше! Всякая испорченная полукровка вроде тебя не имеет права даже касаться знания халфлингов, — прорычал Какзим. — Твоя защита не работает в темноте, не так ли, Матра?

С все еще болящей рукой, прижатой ко рту, Матра утвердительно кивнула, широко открыв глаза, и это была ложь — она очень редко врала, но эту, подумала она, Отец наверняка простил бы ей. Павек точно простил бы, и Руари, и Звайн. Она почти слышала, как все трое хором говорят ей не дать Какзиму узнать, что она почувствовала искорку в себе, когда этот противный халфлинг ударил ее палкой по руке.

Или Какзим сам сказал ей кое-что, что она не знала раньше: темнота должна погасить ее защиту, но нужно совсем немного света, и она заработает опять. Ежедневной прогулки между кварталом темпларов и эльфийским рынком было вполне достаточно, и она никогда даже не подозревала, что свет так же важен, как и киноварь, но маленькие черви, которых она не должна была трогать, оказались настолько яркими, что их света хватило, и теперь она готова.

Халфлинги запечатывали свою тюрьму, оставляя внутри одного Орекэла, и это привело Звайна в бешенство. Он пытался драться, кричал, что его и дварфа нельзя разделить, и его опять как следует избили. Было всего два человека, которых Матра хорошо знала, Звайн и Павек, и каждый из этих двоих был готов рискнуть собой ради других, независимо от последствий. Это было очень смело, решила она, но и очень глупо. Чтобы они не собирались с ними сделать — а сейчас халфлинги опять заставили их идти вперед — но дварфу было лучше там, где он был.

Что касается Руари — Матра надеялась, пока халфлинги гнали ее через еще один тесный проход — что Руари вместе с Отцом и Павеком был в таком месте, в которое люди идут после того, как они умирают.

Но Руари был еще жив.

Их пригнали в еще одну тюрьму, очень похожую на ту, в которой они были сами, но без потолка, открытую небу и послеполуденному свету, и первое, что они увидели там, было длинное худое тело Руари, висящее на веревке, которая связывала его запястья. Вторым было слабое шевеление его ребер.

Тем не менее, жить — не обязательно лучше. Руари висел на веревке, привязанной к покрытому корой шесту — отломанный от дерева сук — лежащему поверх ямы и установленному так, чтобы сделать пытку как можно более жестокой. Ноги Руари едва касались пня под ним. Он мог шевелиться и удерживаться на пне, но не мог ослабить напряжение на спину и руки.

Матра позвала его по имени, но голова, упавшая на грудь, даже не пошевелилась. Звайн не стал звать его, он храбро отбросил от себя охранников и бросился под ноги Руари. Он либо не помнил, либо не придал значения тому, что его собственные руки связаны, и малейшее шевеление нарушило хрупкое равновесие Руари на пне и сбило его оттуда.

Он повис без опоры. Полуэльф издал звук, который должен был бы быть криком, но оказался хриплым вдохом. Мышцы его торса напряглись, скрутились в узлы, Матра почувствовала его боль в своей собственной спине и плечах.