Элиетт Абекассис - Сокровище храма

• Название: Сокровище храма
• Автор: Элиетт Абекассис
• Издательство: Издательство «АСТ»
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-019196-0

…Израиль наших дней, давно уже современный и «светский», потрясен убийством знаменитого археолога — убийством, совершенным в полном соответствии с правилами ДРЕВНЕГО РЕЛИГИОЗНОГО РИТУАЛА!

Что это — дело рук маньяка, помешавшегося на иудейских текстах ДВУХТЫСЯЧЕЛЕТНЕЙ ДАВНОСТИ?!

Но тогда понять и отыскать убийцу может только один человек — тихий ученый, специалист по древним тайным рукописям…

---

— Ну ладно, — сказал я, — рассказывай. Какие там у вас новости?

— Новость только одна, — ответил отец. — В Иудейской пустыне, в нескольких километрах отсюда, совершено убийство. Похоже на человеческое жертвоприношение. Шимон Делам попросил меня поговорить с тобой, Ари. Он хотел бы поручить тебе расследование. Он говорит, что только ты можешь быть солдатом, хорошо знающим все писания.

— Но, — возразил я, — тебе же не известно, что именно здесь, в пещерах Кумрана, я выполняю свою миссию?

— Миссию? — удивился отец. — Какую миссию?

— Вчера ессеи избрали меня. Теперь я их Мессия.

— Они тебя избрали, — протянул отец, — окидывая меня странным взглядом, будто совсем не удивляясь моему сообщению.

— Они думают, что ожидаемый ими Мессия — это я. В текстах сказано: Мессия должен раскрыться в 5760 году, и он зовется «львом». Лев — это я. Таков смысл имени, которое ты мне дал.

— А ты готов забросить труд писца и выйти из пещер?

— Я писец, а не детектив.

— Ты сказал, что назначен ессеями Мессией. А это значит, что твоя миссия — не писанина, а бой, битва Добра со Злом. Она означает войну сынов света против сынов тьмы, и твоя задача — найти убийцу и победить его.

Так говорил мой отец, и умозаключения ученого не могли помешать мне, признать в нем священнослужителя, Коэна. За два года до этого я узнал, что отец принадлежал к секте ессеев, но решил выйти из пещер после образования государства Израиль и жить в нем. И я понял, что этот человек с впечатляющей внешностью, сильный своими знаниями, отвагой и верой, обладал харизмой и степенностью патриарха; у него были густые каштановые волосы, тело с тонкими упругими мышцами, черные жгучие глаза, горевшие на лице, озаренном магической улыбкой. Эта улыбка выражала одновременно и бурную деятельность присущего ему ума, и безмятежное спокойствие, которое он черпал в изучении древних текстов. Возможно, потому у этого человека не было возраста; ведь он вобрал в себя все века: он воплощал память времен.

— Да ладно тебе, — пренебрежительно бросил отец. — Ты еще молод. Ты можешь драться. У тебя есть знания и силы, чтобы разгадать эту загадку. Неужели ты поступишь, как пророк Иона, и убежишь от своей миссии?

— Это их дела, — отмахнулся я.

— Нет, не их, а твои, наши. Тот человек принесен в жертву у вас, в ваших владениях, он был одет в ваши ритуальные одежды, И если ты не встанешь, знай, все поиски будут направлены на вас, и секрет вашего существования обязательно откроется. Вас могут обвинить в том, что вы вышли из своих пещер и совершили злодеяние, и посадят на цепь, теперь уж навсегда. Не о битве уже идет речь, а о вашем спасении!

— Писано, что мы должны удалиться с дорог, по которым бродит зло.

Тогда отец подошел к свитку, который я переписывал. Будучи палеографом, специалистом по древним текстам, он интересовался индивидуальными формами письмен, дабы определить дату написания текстов. Несмотря на то, что палеография не такая уж точная наука, поскольку ни один манускрипт не может служить первоисточником, моему отцу удавалось выделить в текстах прогрессию самых ранних форм согласных к наиболее поздним формам. Он помнил все, что ему удалось расшифровать, великолепно улавливая характерные черты каждого изученного фрагмента. Определял качество пергамента, способ его выделки, условия, в которых работал писец, и даже его стиль, особенности чернил, языка, словарного запаса и сюжета. Лингвистические познания позволяли ему свободно читать на греческом и семитских языках, расшифровывать клинописные таблички и ханаанские письмена в виде точек и стрелок, встречающиеся на финикийских, пунических, древнееврейских, эдомитских, арамейских, набатийских, пальмиренийских, тамудийских, сафантийских, самарийских или христианско-палестинских документах. Он остановил палец на следующем пассаже: «Рука Господа простерлась надо мной. Он духом своим вознес меня и опустил посреди долины: она вся была усеяна костями».

— Писано еще во втором веке, что это случится в Конце Света, — пояснил он.

Я проводил отца до выхода из грота. Снаружи стояли люди, была ночь. Лунный свет освещал отвесную скалу, отделявшую нас от остального мира. Вдалеке на темном горизонте выделялись известковые скалы, образующие лунный пейзаж Мертвого моря. На скальном выступе, тянущемся вдоль наших пещер, стояли все десять членов Высшего совета. Там были жрецы Иссахар, Перес и Иов, левиты Асбель, Ехи и Муппим, а также сыновья Израиля Гера, Нааман и Ард в сопровождении жреца Леви, бывшего моим наставником, — мужчина в зрелом возрасте с седыми шелковистыми волосами: кожа его, выдубленная солнцем, напоминала пергамент; у него были тонкие губы и высокомерная осанка. Он-то и приблизился к моему отцу.

— Не забывай, Давид Коэн, — произнес он, — ты связан тайной.

Отец слегка кивнул и, не говоря ни слова, стал, минуя трещины, смело спускаться по невидимой тропе, ведущей в знакомый мир.

* * *

Утром я снял свое облачение и вырядился в старенькую одежонку хасида [2], которой не касался более двух лет: белая рубашка и черные брюки. После этого я отправился в путь.

Я шел по безмолвной пустыне под давящей жарой; солнце жгло лицо, ослепительный свет резал глаза. Я пробирался через острые обломки скал и валуны, проходил по краям глубоких трещин и оврагов, следуя опасной, невидимой дорогой, известной только ессеям.

Впереди сверкало большое соляное озеро, лежащее на сотни метров ниже уровня моря. Над ним так жарко, что вода из него испаряется, делая озеро еще горше. Его называют Мертвым морем, так как в безжизненной воде не водятся ни рыбы, ни водоросли, в нем не тонут и лодки и очень редко — люди.

К югу — Содом. Содом разрушенный, свидетельство катаклизма, который когда-то покарал эти места. Острый запах серы, ужасающие формы нерукотворных скульптур из песка и горных пород — все свидетельствует здесь о власти Разрушения. Начало конца. Вот почему две тысячи лет назад ессеи пришли в эту пустыню, протянувшуюся к востоку от Иерусалима вплоть до гигантской низины, где улеглись реки Гор и Иордан и Мертвое море; пришли в эти спокойные и глухие места, где можно верить в Конец Света. На юге нашей пустыни есть еще одна, а южнее той — другая, та, где Моисей получил скрижали Завета. И в каждой есть древние роды пастухов, свидетели времен; и люди удаляются от мира, чтобы жить в пустыне и подчиняться ей.

Был полдень, когда я достиг мест, где совершилось преступление. На площадке из глинистого известняка было невыносимо жарко и душно.

Я прошел перед пещерами, отдавшими нашей секте последние из нескольких тысяч манускриптов: некоторые относились к III веку до рождения Иисуса Христа. Именно в 1947 году здесь нашли первый глиняный кувшин. Тогда-то и началась странная история с манускриптами Мертвого морях [3]: было сделано самое необычное археологическое открытие. И все время, пока шли раскопки, пока приходили любопытные и паломники, считалось, что не осталось ничего нового под солнцем Иудеи. Два тысячелетия люди проходили рядом с этим сокровищем, не подозревая, что манускрипты времен Христа, чудесным образом сохранившиеся в глиняных кувшинах, находились там, сокрытые в пещерах Кумрана, в Иудейской пустыне, возле Мертвого моря, в тридцати километрах от Иерусалима.

Когда в 1999 году Верховный жрец Озия, участвовавший в извлечении Кумранских свитков, был найден распятым в православном храме Иерусалима, моя история вплотную столкнулась с манускриптами Мертвого моря. Один из этих свитков был у него похищен, и Шимон Делам, командующий израильской армией, пришел к моему отцу с просьбой оказать помощь в поисках. И я, Ари, был вместе со своим отцом.

В ходе поисков я и открыл, что в этих пещерах жили многие и многие поколения людей, которые, несмотря ни на что, хранили, переписывали пергаментные свитки, считая все писаное в них связанными между собой текстами.

Еще полчаса ходьбы, и я оказался почти на берегу Мертвого моря, на огромном утесе с руинами Кирбат-Кумрана. Полиция огородила место преступления; в этот час, когда солнце разбушевалось, там никого не было. Я пролез под веревкой и приблизился к кладбищу, расположенному рядом с руинами.

О Боже! Если бы только я не входил в эту юдоль печали и слез! Если бы только мог сказать: нет, я здесь не был, я ничего не знаю и не желаю знать, я ничего не видел, и если бы только я мог позабыть об этом зрелище! Моим глазам открылись тысяча сто могил; тысяча сто разрытых, оскверненных могил, скелеты в которых лежали по оси север — юг черепами к югу. Осуществились слова о долине, усеянной костями, и я не знал почему.

Не было ни малейшего ветерка, и, однако, мне казалось, что я слышу какой-то ропот: будто это голоса мертвецов, доносившиеся до меня; они словно взывали из могил. Голоса предков, привлеченных святостью, чистотой свершенного акта и намерения, потревоживших места их упокоения, где люди неукоснительно соблюдали закон Моисея и где эти ессеи — последние из последних в знойной пустыне — пытались из могил вдохновить Иудею на рождение своей смены, неисчислимого поколения Иуды и Вениамина, и старались распространить это послание ради сохранения памяти о себе.