Виктор Бурцев - Зеркало Иблиса

• Название: Зеркало Иблиса
• Автор: Виктор Бурцев
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2001
• ISBN: 5-93556-126-3

Интерес гитлеровской Германии к мистике общеизвестен. Не надеясь на вермахт, не получая ощутимых результатов от работ с атомом, гитлеровское руководство мечтало о чудо-оружии.

Вместе с рукописью некоего профессора Замке, который описал свое путешествие и, главное, свою находку – древний исламский артефакт – Зеркало Иблиса, у Германии появляется шанс.

Экспедиция СС брошена на поиски артефакта и ожесточенно утюжит жаркий африканский песок.

И вот уже гудит разбуженная пустыня…

---

Бригаденфюрер поднялся, давая понять, что беседа завершена. Встали и Юлиус с капитаном, попрощались.

У дверей фон Лоос окликнул их.

Юлиус обернулся.

– Извините, – улыбнулся бригаденфюрер. – Совсем забыл.

Он вышел из-за стола, приблизился и подал Юлиусу замшевый черный очешник.

5

И склоняй свои крылья перед тем, кто следует за тобой из верующих.

Коран Поэты 215 (215)

СОРОК ЛЕТ НАЗАД

Они сидят на коленях.

Их много.

Их двадцать.

Два десятка мальчиков, отобранных специально. Их лица старательно маскируют любопытство, их лица не выражают ничего, кроме внимания. Хотя хочется… Много чего хочется. Например, инжира. Или погнаться за проворной ящерицей. Или… Много всяких «или» крутится в головах.

Но глаза выражают только внимание. Они тут далеко не первый год. Фактически они не помнят ничего, кроме этого помещения, учителей…

Им вбивают в головы священные тексты. Их учат мудрости Аллаха. Их обучают подчинению и благочестию.

Перед ними сменяются учителя, наставники. Люди, которых наивное детское сознание превращает в пророков. Пророков жестоких и не прощающих ошибок.

Поэтому мальчики старательно маскируют чувства, их глаза выражают только внимание.

Часы текут… Мимо… Время делает свое дело… Время всегда идет вперед вместе с мальчиками.

Их два десятка.

Мальчишеские головы смотрят перед собой, на учителя. Одна неотличима от другой. Для учителя они все сейчас на одно лицо. Как стадо баранов.

«В сущности, они и есть стадо баранов, – подумал учитель, в молчании обдумывая крамольную мысль. – В этом цель их жизни. Которая вот-вот подойдет к концу…»

Он встает. Мальчики вытянулись.

– Последний день вашего ученичества настал. Сегодня оборвется та дорога, по которой вы шли все это время. И я счастлив, что мне перед смертью удастся лицезреть тот свет, к которому я вел вас через тьму. Я увижу избранников. Самых достойных, самых подготовленных из вас. – Учитель внимательно вглядывается в удивленные лица мальчиков, словно стараясь что-то угадать. Затем низко кланяется им. – Я хочу попросить у вас прощения заранее. Потом не будет времени. Простите меня, мальчики.

Он выпрямился и, уже не глядя на расширившиеся до предела детские глаза, произнес Слово.

В тот же миг пятеро из двадцати дико закричали. Их тела как будто сломались в позвоночнике, ноги засучили от невероятной боли, руки словно крылья пытались унести несчастное тело… Пятеро упали на землю, разбрасывая пену в разные стороны.

Трудно снова обретать плоть. Трудно и больно.

– Приветствую вас, Хранители. Примите запретную жертву. – Учитель зажмурился. Он был добрым человеком… Он не хотел видеть того, что будет дальше.

В дверях показались другие учителя с ятаганами в руках.

Кровь… Крики… Стоны…

Минуты текут мимо… Время идет вперед. Но теперь уже в одиночестве.

Пятерым избранным, как только они оправились, учителя надели каждому на палец по перстню и удалились из помещения, где Хранители вновь, после долгих веков, посмотрели друг другу в глаза.

Таких глаз не бывает у мальчиков в возрасте десяти лет.

В соседней комнате учителя упали на свои ножи, ибо совершили недостойное не по доброй воле, но по велению долга. Их дорога также подошла к концу.

– Мы снова вернулись… – наконец сказал один из пяти, тот, которого потом назовут Ибрахимом, и на его лице шрамов будет больше, нежели морщин.

– Да, – ответил другой. Черный как ночь Саммад, хотя это не нуждалось в подтверждении. – До дня суда…

Остальные промолчали.

6

Мы испытываем вас кое-чем из страха, голода и одиночества.

Апокриф. Книга Пяти Зеркал. 150(149)

Что было потом?

То же, что и всегда.

Их было пятеро. Хранителей, избранных, проклятых, святых, демонов… с какой стороны посмотреть.

Хотя скорее всего ни одно из этих слов не подходило к ним.

Кто-то сказал, что в начале было слово. Вранье. Слова появились значительно позднее…

Уже не осталось существ, которые бы помнили ту голую, беспощадную правду без шелухи слов, без уютного покрова условных определений. Уже некому вспомнить то, как все выглядело. Без слов. Как можно было посмотреть и увидеть суть.

Ангелы, демоны, избранные, проклятые… с какой стороны посмотреть… Шелуха слов, ложных или правдивых – хотя не бывает правдивых слов и правды в словах, – надежно укрывает смысл, который заключается в том, что смотреть уже некому. И судить тоже. Они остались одни. Пятеро ангелов в одиночестве Вселенной.

И никого больше. Может быть, до поры?..

Сначала это было непонятно, потом страшно, а затем как-то примелькалось, обросло уютными и мягкими словами… И они приняли, просто приняли для себя, не для остальных, что их только пятеро. Других больше нет. Никого нет. Только люди и эти пятеро.

Избранные, проклятые, ангелы, демоны… Правды в словах нет.

7

Они пожирают в свои животы только огонь.

Коран. Корова. 169(174)

«Губернатор, тупой макаронник!» – зло подумал Людвиг, рассматривая просыпающийся город с крыши новой городской комендатуры, помещавшейся в здании, которое располагалось на горке и занимало стратегически более выгодное положение, нежели прежняя запыленная контора. – Вылитый дуче. Такая же сытая морда. Только гораздо более глупая».

Ягер презрительно дернул верхней губой, короткие, почти как у фюрера, усики забавно встопорщились. Впрочем, то, что это забавно, Ягер узнал только вчера ночью. В местном борделе. Разумеется, шлюха, которая ему это поведала, никаких денег не получила. С нее достаточно и того, что офицер с идеальной родословной снизошел до такой замарашки, как она.

Людвиг задумчиво провел ладонью по свежевыбритому подбородку. Замарашка была, впрочем, не так уж и плоха. По крайней мере, стонала она вполне натурально. Может быть, он и зайдет туда снова, может быть, снова к ней же… Пусть только заживет ее разбитая морда – будет впредь знать, как распускать свой язык.

Ягером снова овладело раздражение. Если бы не этот осел итальяшка-губернатор, он бы наведался в тот бордель сегодня же. А теперь ему, человеку, выполняющему в Триполи особую миссию, придется ковыряться в бумажках, разбирать какие-то дела и вообще заниматься черт знает чем.

Ягер числился в администрации генерал-губернатора Триполи на правах координатора по делам военнопленных. Должность эта была настолько искусственной, насколько вообще могла быть. Подобные вакансии существовали в различных административных системах, прикрытые сложными словесными фортификациями. Консультанты, советники, атташе, представители и тому подобные звери бюрократических джунглей.

К сожалению, генерал-губернатор Триполи довольно негативно воспринял идею немецкого специалиста в собственном управленческом аппарате. И в общем-то не зря – генералу было что прятать. Поскольку проявить свою нелюбовь явно губернатор не мог, он избрал иной, действенный и совершенно легальный метод борьбы. Из губернаторской канцелярии приходили кипы бумаг, дел, требующих рассмотрения, заявок и просто ошибочно присланных папок. В основном вздор, отписки, крысиная работа. Однако именно это-то и раздражало Ягера. Бесило. До дрожи. Он был специалист, а не канцелярская крыса.

Город медленно просыпался. Солнце окрашивало крыши в розовый цвет. Жарким дыханием коснулось лица. Людвиг поморщился, одернул щегольски сидящий на нем офицерский мундир и спустился вниз. Уже на лестнице его догнал первый крик муэдзина.

«Ненавижу, – пронеслось в голове у Ягера. – Все ненавижу! Особенно этих…»

Легко ощутимая, кислотно-жгучая ненависть знакомо всплеснула за лобной костью. Опасно напряглись мышцы, болью отозвались возбужденные нервы. Людвиг ухватился за перила, привалился к стене, пережидая приступ, боясь упасть на этой источенной веками лестнице.

Африканская жара давила на него. Каждый день, каждый час он ощущал на себе удушающие объятия этого чужого солнца. Даже в комнате с закрытыми ставнями, даже в подвале, даже ночью… Солнце всегда пряталось где-то сзади, за шторами, за дверями, за ставнями. Пряталось, давило, душило! Сжимая скользкие от пота, горячие руки на горле у штурмбаннфюрера[11] Ягера, выполняющего особую миссию в этом ненавидимом им Триполи.

Дыхание со свистом вырывалось из перехваченного судорогой горла. «Как же я их всех ненавижу…»

И почудилось, вспыхнуло на внутренней поверхности глаз… Кровавый снег. Раскаленный пулемет. Люди, валящиеся на снег. Бесшумно…

Ягер расстегнул верхнюю пуговичку на кителе и судорожно вдохнул пыльный воздух. Приступ бешенства прошел, и теперь в теле чувствовалась особенная расслабленность, приятная после сумасшедшего напряжения. Как тогда, зимой…

Он распрямил спину, слегка помассировал сведенные мышцы рук. Минуту назад казалось, что именно этими руками он сжимает чье-то горло. Какого-нибудь араба или лучше – еврея. Или губернатора-макаронника… Прошло. Сейчас настала минута покоя. Минута расслабленности.