Юлий Буркин - Вика в электрическом мире

• Название: Вика в электрическом мире
• Автор: Юлий Буркин
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2002
• ISBN: 5-04-009840-5

Два дневника – две истории. История любви старшеклассницы Вики и адвоката Виктора Ведерникова.

---

Главное, я чувствую: буду здорова 31-го или даже 30-го, как корова (хотела написать «здорова как бык», но подумала, что про девушку так писать странно, вот и получился детсадовский стишок: «Здорова, как корова»). Но, во-первых, одну меня мама не отпустит, а во-вторых – правильно сделает, потому что добраться туда можно только на своей машине. Наших-то автобус повезет (с фирмы, где Веркин папа работает). Конечно, если бы я наехала на отца, он бы, может быть, и договорился, чтобы меня кто-нибудь отвез, но только я заикнулась об этом, мать сразу: «Куда ты собралась, ты же на ногах еле стоишь!..»

И вот лежу я на животе (то банки, то горчичники, с ума можно сойти), а мне все звонят и сочувствуют. И Вадик, козел, позвонил: «Ой, как жалко, что тебя не будет…» Молчал бы уж. Если такой влюбленный, мог бы тоже не ездить. Из солидарности. Хотела я ему это сказать, но передумала. Зато знаю теперь окончательно, какой он козел.

Почти весь класс звонил. Ведь у нас в классе – я, Верка и Инка – самые симпатичные девчонки, и без нас скучно, особенно парням. К тому же мы и самые «компанейские». Плохо только, что у нас с Инкой сейчас немного отношения испортились, опять же из-за Вадика. Он мне на фиг не нужен, а она от него без ума. А он на нее – ноль внимания. И бегает за мной. Я ей честно все это объясняю (про то, что он мне на фиг не нужен), а она не верит и ревнует.

Тоже позвонила мне и давай сокрушаться, что я не еду. А я прямо слышу, как она рада: Вадик – в полном ее распоряжении. Вадика-то мне не жалко, а вот то, что она не искренне меня жалеет, обидно. Сколько лет дружили.

Все. Устала писать.

Из дневника Летова.

Годи хвастлив. Порой – невыносимо. Причем, пользуется он тем, что проверить его невозможно. Во всяком случае, так мне кажется. Когда он в приподнятом расположении духа, он с удовольствием рассказывает разные небылицы. Самое обидное, что у меня нет никаких серьезных оснований утверждать, что это действительно НЕБЫЛИЦЫ. Ведь ни разу не ловил я его не то что на лжи, на малой неточности. А так хотелось бы. Ведь почти всегда итог его рассказов – унижение, низвержение, втаптывание в грязь самых любимых вами понятий и имен. При этом сам он словно бы к тому и не стремится, рассказ его вроде бы никого не порочит. Но потом вы почему-то просто уже не ощущаете былого благоговения по поводу очередного, подвернувшегося ему под руку, вашего кумира.

Подобное же действие «автоматической дискредитации» оказывал занятный прием, которому научил меня мой одноклассник (мы учились тогда в третьем или в четвертом классе) Саня по прозвищу «Кривой» (от фамилии Кривошеин). Я тогда сильно робел, выходя к доске, буквально терял дар речи, даже если и был прилично подготовлен. В результате – «стаи лебедей» (как выражался наш завуч). Так вот, Кривой посоветовал мне: «Ты перед тем, как выйти к доске, представь училку, как она в сортире на унитазе сидит, и все сразу пройдет». И что вы думаете? Метод действовал без осечек.

Вернемся к Годи. Однажды я взахлеб повествовал ему о достоинствах полифонического метода Достоевского (Федор Михайлович – мой хлеб насущный и моя искренняя любовь; он – тема моей незащищенной пока кандидатской). Годи слушал с интересом, то хмурясь, то неожиданно возбуждаясь и похахатывая, потирая друг о друга узловатые бледные кисти рук. А когда я добрался до «Идиота», своего конька, он перебил меня нелепым заявлением:

– А ведь страшнее тезиса «красота мир спасет», человек, пожалуй, ничего не придумал.

Я как-то сразу осекся, а он, выдержав по-актерски эффектную паузу, продолжил – монотонно, полуприкрыв веки и покачиваясь:

– Третья мировая война, унеся 200 миллионов жизней, неожиданно явилась толчком для возрождения всеобщего оптимизма: ядерное оружие так и не было применено. Здравый смысл победил, несмотря на царившую, казалось, бесконтрольную истерию. Только три атомных гриба за два года интенсивнейшей бойни – это вселяло надежду. Обескровленное человечество, зализывая раны, вновь принялось за созидательный труд.

Но разум царил лишь каких-то семь коротких лет, названных позднее «Большим затишьем». Территориальные притязания государств Ислама делали обстановку в мире все более напряженной. И напряжение это однажды лопнуло. То, что случилось, уже не называлось войной. Историки более поздних времен назвали это Великим Крахом. То, от чего человечество удерживало себя столько сложнейших десятилетий, свершилось за какие-то четыре дня. Весь смертоносный ядерный потенциал земного шара за четверо суток был выпущен на волю и превратил планету в бесплодную выжженную глыбу.

Сохранилось не более миллиона человеческих особей, мечущихся в кошмаре радиоактивной пустыни, одичавших, гибнущих от голода и холода ядерной зимы. Минул срок, и «новые варвары» принялись объединяться в племена и создавать некую пародию на былое великое общество. Перед уцелевшими встала задача: возродить человека, как вид, заселить те участки Земли, на которых хоть как-то можно жить, вернуть хоть что-то из уничтоженной цивилизации.

И задача эта сдвинула приоритеты. Главным стало – увеличение народонаселения, демографический рост. Но на каждого нормального (во всяком случае – внешне) новорожденного приходилось 2-3 мутанта, врожденных урода. И вот тогда на жалких мощах усопшего человечества и возникло то, что позднее было названо «Миром Достоевского»… Второй после размножения жизненной установкой обитателей этого мира стало уничтожение детей с отклонениями. А как их определить? Многие мутанты не менее, а порой даже более жизнеспособны, нежели «нормальные» особи. Каковы критерии «нормальности»? Тогда и вспомнили люди определение КРАСОТЫ, как рациональности, то есть правильности. И беспощадно стали истребляться «некрасивые» люди.

Мало-помалу сложилась довольно жесткая структура: правила новым народом супружеская чета «прекрасных». Основной их обязанностью было – осмотр маленьких людей – от пяти – до семилетнего возраста – и вынесение беспристрастного вердикта: «красив» (будет жить) или «некрасив» (будет уничтожен). Убитые «некрасивые» дети пожирались, ибо каннибализм стал нормой жизни столь бедного органикой Мира Достоевского.

Минуло несколько сотен лет, прежде чем тезис «красота мир спасет» не перестал быть единственным законом. Земля (за исключением покрытых застывшей радиоактивной лавой, окончательно пришедших в негодность участков) более или менее равномерно заселилась «красивыми людьми». Но печать каннибализма, прагматизма, жестокости и возведения в идеал правильности формы вне зависимости от содержания останется клеймом на многие тысячелетия. Человечество уже никогда не станет способно произвести и воспринять такие понятия, как «гуманность», «снисхождение», «сострадание» и т. п. И никогда не перестанет оно поклоняться «пророку красоты» Федору Достоевскому…

Так закончил свой рассказ Годи.

– Позвольте, – возмутился я, – он-то ведь совсем другое имел в виду! Красота по Достоевскому – это доброта…

– Вы уверены? Но почему же тогда он так и не выразился: «Доброта мир спасет»? Не спорьте с гением, сударь. Лично я преклоняюсь перед его прозорливостью. В конце концов, он оказался прав: именно красота, как наиболее рациональная ФОРМА и спасла мир. Вернее, спасет, ведь для вас это – будущее. Да и слава Богу.

Я не нашелся что возразить и долго еще после этого разговора не мог заставить себя снять с полки ту или иную книгу Федора Михайловича. Итак, Достоевский – идейный вдохновитель массового убийства и пожирания детей, возведенного в мировую политику… Черт бы побрал этого Годи!

Дневник Вики.

2 января.

Я уж думала, никогда этот дневник продолжать не буду. О чем писать-то? Но прошла всего неделя, а столько всего случилось, что я снова взялась за ручку.

31-го я подыхала от скуки, потому что все уехали в Ново-Белово, а я, как последняя дура, осталась с родичами. И вот, где-то часов в пять я объявила маме, что пойду на улицу, посмотреть на новогодний город. Она немного поворчала, что я еще кашляла ночью, но я потеплее оделась и все-таки вышла.

Было тоскливо. Мне даже стало казаться, что это я ревную Вадика к Инке. Но я поразмыслила и поняла, что вовсе нет: это просто от скуки. Ведь если бы я была с ними за городом, я наоборот, даже хотела бы, чтобы они были вместе. Раз уж он ей так нравится. А я бы просто пела песни, заигрывала с остальными мальчиками и все такое (хотя – с кем там заигрывать?..). Вина, кстати, запасли много, хотя родители знают только про три бутылки шампанского. А там водки только семь бутылок, и две бутылки коньяка. А вина – бутылок двадцать: целый месяц копили.

Люди носились по улице, как сумасшедшие, – с огромными сумками и коробками тортов. А некоторые даже с елками. Папа елку еще позавчера поставил. Он тут заикнулся про то, что надоело каждый год елку покупать, лучше купить искусственную, но я ему закатила маленький скандальчик (что попало – терпеть не могу искусственные елки), и он, как миленький, притащил настоящую, пушистую такую, пихточку.