Николай Черушев - 1937 год: Элита Красной Армии на Голгофе

• Название: 1937 год: Элита Красной Армии на Голгофе
• Автор: Николай Черушев
• Издательство: FB2Fixe7ff5b79-012f-102b-9d2a-1f07c3bd69d8
• Жанр: История
• Год: 2003
• ISBN: 5-94538-305-8

Военный историк Н.С.Черушев занимается темой репрессий в Красной Армии свыше 40 лет. Еще молодым офицером он увлекся сбором материалов, а затем интенсивно работал в центральных и местных архивах, в обществе "Мемориал" и его региональных отделениях, в архивах военных академий; по названной проблеме им выпущены две книги, опубликовано множество статей.

В новой книге автор рассказывает о трагических судьбах нескольких десятков первых лиц Красной Армии и Флота, среди которых М.Н.Тухачевский, Н.Э.Якир, И.П.Уборевич, В.К.Блюхер, А.И.Егоров, Я.И.Алкснис, П.Е.Дыбенко, А.В.Горбатов, А.А.Свечин, Г.Д.Гай, Я.К.Берзин, Ю.В.Саблин и другие. Расправы с военными занимают совершенно особое место в истории политических репрессий в СССР. Уничтожение значительной части армейской элиты весной-летом 1937 г. было едва ли не первой кампанией, организованной не по "классовому", а по профессиональному признаку. В книгу включены также уникальные сведения о судьбах членов семей и ближайших родственников репрессированных военных; материалы о тех, кого не смогли сломить "мастера заплечных дел."

---

Комендант увидел новую попытку. Теперь к вагону шел только один человек. На нем отсутствовали кобура и ремни, в поднятой руке он нес белый платок – не было сомнений, что это парламентер. В вагон он был пущен. Через десять минут он вышел из вагона и почти бегом пошел к своим товарищам, ожидавшим его у входа в вокзал. Дальше случилось нечто совершенно неожиданное для военного коменданта: «они» все бросились в его контору.

– Давай, иди к командующему!

– Да я, да разве он меня…

– Давай, тебе говорят! Он тебя требует. Иди как положено!

Спорить не приходилось. Оцепеневший от страха комендант поправил гимнастерку и фуражку, принял уставно-молодцеватый вид и направился к вагону. Дверь в нем открылась, и он увидел Кутякова. Уже одетого, с прицепленной шашкой, с маузером в руке.

– Товарищ комкор, военный комендант станции по вашему приказанию прибыл. Докладываю…

– Ладно, ладно, давай без этих. Ты военный или же из этих б…?

– Я с восемнадцатого года, товарищ комкор…

– Где служил? В каких частях? В каких сражениях участвовал? Кто был командиром вашей армии и дивизии?

После того как Кутяков уверился, что комендант не «из этих», он ему сказал, чтобы он пошел на телеграф и по прямому проводу вызвал к аппарату Ворошилова… И чтобы задал ему сначала три вопроса. А затем доложил ситуацию и просил дальнейших указаний. Не дав ему задать вопрос, Кутяков устало сказал:

– Иди, иди – это они все сделают, вызовут… Твое дело задать вопросы и получить ответ. Ленту принесешь сюда.

«В три или четыре часа ночи к аппарату подошел народный комиссар и маршал. Не помню все три вопроса, которые мне пересказал бывший комендант. Помню только один: «Кто жена тетки?». Очевидно, Кутяков был лично дружен с Ворошиловым, у них были общие друзья, со своими домашними кличками, и на вопросы Кутякова мог ответить только сам Ворошилов. Друг Кутякова ответил на все три вопроса и дальше передал: «Приказываю сдаваться и ехать в Москву, где я во всем сам разберусь…»

– Пришел в вагон, отдал ему ленту, он одним духом ее прочитал и аж глаза закрыл… Тут я повернулся и убежал, даже не смог уйти, как положено по уставу… – закончил свой рассказ бывший комендант: немолодой, с дистрофически пухлым лицом, заросшим грязной, седой шерстью. Смерть уже витала над ним…[253]

Что можно сказать о содержании описанного эпизода? Прежде всего то, что Иван Семенович Кутяков здесь представлен в весьма окарикатуренном виде, этаким сценическим героем, наподобие военных персонажей из юнармейского цикла пьес И. Бабеля. В действительности же комкор Кутяков нисколько не походил на портрет, нарисованный военным комендантом. Крестьянин по происхождению, он был достаточно тонкой натурой, начитанным и грамотным командиром РККА, не чуждым литературы и искусства. Несмотря на чрезвычайно хлопотную жизнь командира дивизии и корпуса, Кутяков все же смог найти время и написать несколько документально-художественных книг, получивших положительную оценку специалистов и массового читателя. Большинство из них так или иначе были связаны с именем В.И. Чапаева – его предшественника на посту начальника 25 й стрелковой дивизии в годы гражданской войны.

Что же касается личной дружбы Кутякова с наркомом Ворошиловым, то это чистейшей воды вымысел. Хотя военная судьба весьма капризная дама, но и она за все годы гражданской войны так и не свела близко этих двух людей. И это несмотря на то, что 25 я Чапаевская дивизия и 1 я Конная армия, где служил Ворошилов, длительное время соседствовали в боях с белополяками. Затем Кутяков становится слушателем Военной академии РККА, а Ворошилов – народным комиссаром и Председателем Реввоенсовета СССР. А это уже дистанция огромного размера и поэтому никакой речи о личной дружбе не могло и быть. Познакомились же они, когда Кутяков после окончания академии стал командовать в БВО сначала дивизией, а затем корпусом на весьма редких тогда учениях и маневрах. И только приняв столичный 2 й стрелковый корпус, Иван Семенович по долгу службы стал более часто общаться с наркомом и его окружением.

Все современники Кутякова были единодушны в том, что по уровню своей подготовки и командирской зрелости он был вполне подготовлен к руководству войсками округа. Однако, как он не раз справедливо высказывался в частных беседах, нарком его «затирал», держал в черном теле на вторых ролях. Вот тебе и «друг»! Вот тебе и знание секретных домашних кличек!

Сюда надо добавить и еще одно важное обстоятельство. Из материалов реабилитации И.С. Кутякова известно, что при его аресте 15 мая 1937 года у него, наряду с другими документами и наградами, был изъят личный дневник, который он вел в течение нескольких лет. В нем Кутяков неоднократно допускал резкие выпады против вождей партии и правительства, руководства Красной Армии и лично против наркома К.Е. Ворошилова. В этом дневнике также нашли отражение мысли и мнения Кутякова, часто негативного плана, которые он поведал бумаге после заседаний Военного совета при наркоме обороны, а также после сессий ВЦИК, членом которых он состоял до дня своего ареста. Его резкие выступления в этих органах, принципиальная критика имеющихся недостатков не, раз вызывали недовольство у Ворошилова, являясь поводом для ответной критики и соответствующих «оргвыводов».

«Затирали» не одного только Кутякова. Были недовольны своим прохождением службы также комкоры М.Д. Великанов, Е.И. Ковтюх, В.М. Примаков, Л.Я. Угрюмов, К.А. Чайковский, комдив М.Г. Ефремов и другие. Свидетельствует комдив М.М. Ольшанский, заместитель начальника Автобронетанкового управления РККА: «Помню, во время пленума РВС СССР в 1934 году Кутяков, Ефремов (командир ХII корпуса) и Ковтюх – армейский инспектор БВО (неточно – Ковтюх в это время был командиром ХI стрелкового корпуса в том же округе. – Н.Ч.), сидя в кулуарах, вели какой-то разговор. Проходя мимо, я спросил: «Что это вы тут устроили особую фракцию?», на что Кутяков ответил: «Знаешь, мы, старые боевые командиры, теперь не в почете…»

Сказанное выше дополним еще несколькими штрихами, существенно дополняющими характеристику взаимоотношений Кутякова с Ворошиловым и Сталиным. Как отмечалось ранее, Кутяков был не лишен писательского дара. Помимо книг о Чапаеве и чапаевцах, он в 1935 году написал еще одну, озаглавив ее «Киевские Канны», где, разбирая достаточно подробно операции Юго-Западного фронта против белополяков, вскрыл существенные недостатки в управлении войсками со стороны командования фронта и 1 й Конной армии, то есть со стороны Сталина, А.И. Егорова, Ворошилова, Буденного. В книге Кутяковым дана объективная оценка боевых действий этого фронта, за что он не замедлил подвергнуться очередной травле.

Как оценил эту книгу Сталин, известно из его выступления на заседании Военного совета при наркоме обороны в начале июня 1937 года. Он, зная об аресте автора, подверг ее жесточайшей критике, сославшись при этом на мнение военных ученых. А вспомнил Сталин о Кутякове тогда, когда заговорил о необходимости усиления контроля за военной прессой.

«…Не обращалось также должного внимания на органы печати Военведа. Я кое-какие журналы читаю, появляются иногда очень сомнительные такие штуки. Имейте в виду, что молодежь наша военная читает журналы и по серьезному понимает. Для нас, может быть, это не совсем серьезная вещь – журналы, а молодежь смотрит на это дело свято, она читает и хочет учиться…»

Вот такой инцидент, такой случай был. Прислал Кутяков свою брошюру, не печатают. Я на основании своего опыта и прочего и прочего знаю, что раз человек пишет, командир, бывший партизан, нужно обратить на него внимание. Я не знаю, хороший ли он или плохой, но что он путанный, это я знал. Я ему написал, что это дело не выйдет, не годится… Объяснили ему очень спокойно, он доволен остался. Затем второе письмо – затирают меня. Книгу я написал насчет опыта советско-польской войны… «Киевские Канны» о 1920 годе. И они не печатают. Прочти. Я очень занят, спросил военных. Говорят дрянная. Клима спросил – дрянная штука. Прочитал все-таки. Действительно дрянная штука. Воспевает чрезвычайно польское командование, чернит чрезмерно наше общее командование. И я вижу, что весь прицел в брошюре состоит в том, чтобы разоблачить конную армию, которая там решала дело тогда… Печатается брошюра, где запятнали наших командиров, до небес возвели командование Польши. Цель брошюры развенчать конную армию. Я знаю, что без нее ни один серьезный вопрос не разрешался на Юго-Западном фронте. Что он свою 25 ю дивизию восхвалял, ну, бог с ним, это простительно, но что польское командование возводил до небес незаслуженно, что он в грязь растоптал наше командование, что он конную армию хочет развенчать – это неправильно…»[254]

Защитить как свое честное имя, так и родное детище, критикуемое Сталиным в самой оскорбительной форме, Иван Кутяков не мог по не зависящим от него обстоятельствам: в середине мая 1937 года он был арестован в Куйбышеве и препровожден там же в тюрьму. Предчувствие надвигающейся расправы над ним не покидало Кутякова с 1936 года. Так, он помечал в своем дневнике: