Марина Дяченко - Любовь и фантастика (сборник)

• Название: Любовь и фантастика (сборник)
• Автор: Марина Дяченко
• Жанр: Фэнтези

По сути дела, каждый наш роман, повесть и рассказ так или иначе касается темы отношений мужчины и женщины. Нам интересно исследовать любовь; кто-то называет это нашим отличием и достоинством, кто-то недостатком – ведь фантастика в основном читается подростками, им интереснее приключения, чем любовные перипетии. Поклонники же мелодрам либо ничего о нас не знают, либо разочарованы некоторой сдержанностью, а также нередким отсутствием «хэппи энда», обязательного для сентиментальных романов. И все же мы попытались достучаться и к тем читателям, кто предпочитает «лав-стори» детективу, триллеру или «постмодерновой» прозе, в которой о любви принято говорить с фигой в кармане. 

Предлагаемый сборник в основном состоит из повестей и рассказов разных лет – и это истории о любви. Здесь есть и трагедии, и драмы, и комедии. Мы полагаем, что именно фантастика позволяет увидеть вечные человеческие отношения в совершенно необычном ракурсе.

В сборник вошли: 

«Хозяин колодцев», повесть (2001)

«Демография», рассказ (2002)

«Последний Дон Кихот», повесть (2000) («Бронзовая Улитка»-01)

«Оскол», рассказ (1999)

«Уехал славный рыцарь мой», повесть (2004)

«Слепой Василиск», рассказ (2000)

«Сказ о золотом петушке», рассказ (1999)

«Вирлена», рассказ (1996)

«Подземный Ветер», рассказ (2002) («Сигма-Ф»-2003)

«Я женюсь на лучшей девушке королевства», рассказ (2002)

«Обратная сторона луны», эссе (2000)

---

И вот его поймали. Долго охотились, долго травили – и вытравили старого лиса из норы.

Клетка с разбойником приехала в столицу, окруженная утроенным против обычного конвоем. До последней минуты боялись побега – ведь известно было, что Юс-Садовник имеет волшебную возможность исчезать, будто пар.

Однако исчезнуть на этот раз ему не удалось. Клетка въехала во двор княжьего дворца; натянулись цепи, и закованного в колодку разбойника повели наверх – показать князю.

Князь, седой уже и сгорбленный, сидел в высоком кресле с волчьими мордами на подлокотниках. При виде знаменитого разбойника встал, с какой-то даже торопливостью подошел поближе, всмотрелся – и вдруг улыбнулся так широко, как давно уже не улыбался:

– Покусай меня эльфуш, это действительно ты… Это он! Наконец-то!

Закованный разбойник смотрел на него без страха и без почтения – внимательно, будто задал вопрос и теперь ждал ответа.

– И за кем осталось последнее слово? – с усмешкой сказал князь, останавливаясь прямо перед лицом Юса-Садовника, благо тот, закованный, не мог причинить ему вреда.

– Ты его чувствуешь? – тихо спросил разбойник. – Там, внутри? В душе? Каково тебе жить с ним – легко?

Усмешка князя медленно померкла.

– Легко, – сказал он, жестко глядя разбойнику в глаза. – Совсем не заметно. Я теперь думаю, что его вообще не было. Это было просто еще одно испытание, и ты – струсил.

– Ты думаешь? – спросил Юс-Садовник.

– Тебя казнят завтра, – сказал князь. – Я выписал из-за моря палача – такого, каких прежде у нас не было. Ты проживешь под пыткой часа три, не меньше. Мастер не позволит тебе потерять сознание.

– Ушастый Звор не ошибся в тебе, – сказал Юс-Садовник.

– Да, – подтвердил князь. – Не ошибся.

* * *

Утром его, закованного, посадили в позорную телегу и медленно-медленно повезли на рыночную площадь, где уже сооружен был специальный эшафот. Не просто помост с плахой или виселицей – на этот раз площадку для казни строили по чертежам иноземного мастера, и местные палачи дивились хитроумным устройствам, до которых соотечественники приговоренного до сих пор не додумались.

Юстин ехал, прислонившись спиной к деревянному борту телеги. Смотрел назад; город уходил от него, будто уносимый отливом. Улицы соскальзывали в никуда. Толпы тянулись мимо – и тоже соскальзывали. Юстин поразился, как много стало в городе людей. В давние времена все было не так.

На нем камнем лежали слова Радима: «Я теперь думаю, что его вообще не было. Это было просто еще одно испытание, и ты – струсил».

Он был уверен, что Радим не прав – но жизнь соскальзывала с него, отступала, как вода, позади были годы лесной жизни и чужих смертей, впереди были три часа пыток – и Юстин думал, что, может быть, он ошибся?

От этой мысли ему было плохо. Он следил, чтобы лицо его не выдало тоски – ведь люди, во все глаза глазеющие не него, решат, что он боится смерти. Боится иноземного палача, специально выписанного Радимом из-за моря…

Случайно ли, что Радим так ненавидит его?

Звор не стал бы выписывать специального палача. Но, придумывая для Юстина казнь, Радим не нарушает воли Звора. Красный шелковый флажок – если он действительно есть в душе Радима – не помешает ему присутствовать на казни…

Хватит ли у Юстина сил все три часа хранить мужество – и не дать князю повода для злорадства?

Он сам выбрал свою судьбу. Но, может быть, его отчаянная воля к неприкосновенности собственной души – всего лишь предрассудок? Вроде брезгливости к домохранцам?

Он мог бы быть князем… Он мог бы прожить счастливую жизнь рядом с любимой женщиной. Воспитать детей.

Толпа глядела на приговоренного разбойника со священным ужасом. Странная усмешка на покрытом шрамами лице вгоняла обывателей в дрожь.

Кое-кто защищался от его взгляда домашними оберегами.

Кое-кто вытирал слезы. Те, в чьей бесправной жизни не на что было надеяться, кроме как на внезапную помощь Благородного Юса…

Телега свернула. Дорога была позади; впереди была площадь, помост, зрители, и, конечно, Радим на особом возвышении.

Цепи снова натянулись; Юстина вытащили на помост, он увидел крепыша в красной накидке палача, с круглыми карими глазами, с нескрываемым любопытством глядевшими сквозь прорези. Заморский мастер был польщен громкой славой своего клиента; радостно суетясь, он что-то объяснял благосклонно слушающему Радиму, по очереди показывал инструменты, водил пальцем по своему животу, вдаваясь в анатомические подробности.

С Юстина сняли рубаху, растянули его руки в стороны, плашмя положили на деревянное колесо…

Он стоял перед белой, покрытой толстым слоем известки стеной. На стене был нарисован углем эшафот, палач, колесо – и распятая на колесе обнаженная человеческая фигура.

Юстин вздрогнул. Увидел поверх рисунка на стене – свою собственную тень; обернулся.

Полутьма. Небольшой зал. В центре его – стол, на столе кувшины и бутылки, блюда, кубки. Огоньки свечей – но какие-то тусклые, будто ночные бабочки. Два кресла.

За спинкой одного из них Юстин увидел высокую фигуру, и полутьма вокруг нее сгущалась, превращаясь во тьму.

– Добро пожаловать, – сказал Ос, Хозяин Колодцев. – Как ни странно, эти три часа тебе приятнее будет провести со мной, чем с ними… Тебе не кажется?

Юстин мельком взглянул на рисунок на стене. Картинка чуть изменилась теперь – палач взялся тешить князя искусством.

Юстин посмотрел на свои руки. На запястьях медленно бледнел след железа.

– Прошу к столу, – сказал Ос, Хозяин Колодцев. – Три часа пройдут, и ты отправишься в смерть, однако здесь, за этим столом, тебе будет проще думать о жизни… Ты ведь не побрезгуешь выпить со мной?

– Нет, – сказал Юстин. – Я благодарен.

– Тебе не за что благодарить. Пей.

И они выпили.

– Это правда, то что он сказал? – спросил Юстин. – Красных шелковых флажков на самом деле не существует?

Ос усмехнулся:

– Как ты думаешь… почему ты здесь, а не там?

– Я был разбойником, – сказал Юстин. – На самом-то деле я сделал в своей жизни все, чтобы быть сейчас не за столом, а на площади. Я старался быть справедливым… но я убивал, потому что сказки о благородных разбойниках остаются сказками. Мои руки в крови.

– Я знаю, – сказал Ос, Хозяин Колодцев. – Поэтому ты умираешь.

– Я щадил, – сказал Юстин. – Я убивал, но я и щадил тоже.

– Я знаю, – сказал Ос. – Но всех жизней, которые ты спас, недостаточно для того, чтобы оказаться сейчас здесь, а не на эшафоте.

– Значит…

– Пей.

Юстин отхлебнул; красный ручеек потерялся в густой разбойничьей бороде.

– Она… жива?

– Да. Но она далеко.

– Она… счастлива?

Молчание.

– Вы думаете… я был прав?

– Пей, Юстин. У нас еще много времени. Целая вечность впереди.

* * *

Вечность.

Юстин отвык от вина. В бытность свою разбойником он пивал напитки покрепче.

Он от многого отвык.

Догорали тусклые свечи, похожие на ночных бабочек. Ос, Хозяин Колодцев, молчал, и Юстин молчал тоже. Это было глубоко понимающее, незыблемое, как небесный свод, молчание.

Далеко на площади – и рядом, на белой стене – искусный палач заканчивал свое действо над еще живыми ошметками человека.

Юстин пил, запрокидывая голову, у вина был вкус полыни пополам с диким медом. Хозяин Колодцев смотрел на маленькую тусклую монетку, видневшуюся из-за выреза рубашки.

Истекало время.

– Чего бы ты хотел напоследок? – спросил Хозяин Колодцев.

– Увидеть, – сказал Юстин. – Только увидеть.

– Смотри, – сказал Ос.

Юстин обернулся.

Белой стены со страшным рисунком на было. Была трава; был туман, до половины заливший невысокие стволы яблонь.

Было лето. Был рассвет. И над землей вставало столько запахов, что каждый вздох был как аккорд.

Июнь.

Навстречу Юстину шла по траве девушка в светлом платье, босая, круглопятая, с русыми волосами до плеч. Юстин смотрел, ежесекундно боясь, что наваждение исчезнет; а она шла, шагала легко и уверенно, каждым своим шагом будто утверждая и это утро, и этот сад, и эту жизнь.

Она шла, вытянув вперед руки, сложенные лодочкой, и в ладонях у нее горкой лежали бело-розовые крупные черешни.

Юстин смотрел.

Девушка подошла совсем близко. Протянула черешни; он видел, как поблескивают глянцевые бока, отражая солнце, отражая Юстина – восемнадцатилетнего.

Он поднял глаза – преодолевая страх, усмиряя надежду.

Девушка смотрела серьезно, без улыбки. По-доброму. Светло. И еще – Юстину показалось – понимающе.

Она смотрела, склонив голову к плечу; ему так хотелось, чтобы она разомкнула губы.

– Был ли я прав? – спросил шепотом.

Она печально улыбнулась.

И все померкло.

КОНЕЦ

Демография

* * *

Был ноябрь. Суббота. День прозрачный как стеклышко, холодный и очень короткий.