Виталий Поликарпов - Закат Америки

• Название: Закат Америки
• Автор: Виталий Поликарпов
• Издательство: Издательство Таганрогского радиотехнического университета
• Жанр: Философия
• Год: 1999
• ISBN: 5-230-24785-1

В монографии рассматривается одна из интересных в познавательном плане проблема будущего единственной сверхдержавы мира — закат Америки. На основании анализа современных проблем американской экономики и бизнеса, внешней и внутренней политики, семейно-брачных отношений, культурного разнообразия и религиозного плюрализма, философии и образования, иммиграции и этносов, музыки и социологии и других сфер жизни с позиций как американцев, так и неамериканцев показывается несостоятельность многих стереотипов об Америке. Рассмотрение концепций А. Тойнби, Д. Икеды, И. Валлерстайна, С. Хантингтона и других видных исследователей, а также привлекаемый обширный материал позволяет обрисовать картину заката белой англосаксонской Америки. Монография написана доступным языком, рассчитана на широкий круг читателей.

---

Осенне-зимний семестр 1991 года (сентябрь—декабрь) я вел два курса в Весленском университете в США: «Национальные образы мира» на английском языке и «Русский образ мира» для русистов на русском. Я впервые был в Америке и многому удивлялся. Свои уразумения и сопоставления с нашим я записывал для себя. Открыв год спустя эти записи, понял, что они могут быть и общеинтересны. Предлагаю отрывки. Только прошу учесть, что каждое наблюдение и мысль частичны, моментны, так что и ложны могут быть, и в иной день их опровергнет иной факт и другая мысль. Но как живой процесс постижения это все равно имеет смысл.

Это не записки журналиста. Есть особый прицел в моих наблюдениях: уловить те религиозно-философские координаты, ту систему ценностей, которыми, и не осознавая их, руководствуются люди в будничной жизни, проникнуть в них сквозь мелочи быта.

Весленский университет находится в небольшом городе Миддлтаун в штате Коннектикут в Новой Англии, то есть на восточном побережье США, между Бостоном и Нью-Йорком. Университет небольшой — две с половиной тысячи студентов, частный, престижный весьма. Еще Диккенс выступал там…

1. IХ. Дороги, покрывшие Америку, —трассы шикарные, где пять линий только в одну сторону, потом широкая полоса нейтральной зелени и снова трасса из пяти полос, а по пути — кольцевые «развязки» (их именуют «спагетти»: ну да, как макароны, вьются). Да эти дороги в сумме дадут территорию какой-нибудь европейской страны—Франции, например. Так и обитает американец — на дорогах да в машине, что универсум: тут и печка, и кондишн—прохлада (свой климат), и музыка… Особая страна в стране— дороги, а американец в машине так и живет, как в отеле: не соприкасаясь с природой, убежав от нее, как от греха первородного, что знали: ужас, трепет — первопоселенцы.

Поразили меня везде улыбки, смехи, веселость. Словно невинность детей. Будто не знают первородного греха, неведом он им. А как мы, в Евразии, его чувствуем — натуральные, из природы растущие! Застенчивые. В России особенно. Так что и жить-то вроде бы и стыдно. А тут без зазрения совести живут себе — без памяти о предках. И могил отцов посещать не могут, ибо переселенцы непрерывно — и сейчас. Как начали переселяться из Европы в Новый Свет, так и тут все кочуют с места работы и жительства на другое, не свивая долговечного гнезда, не имея привязанности к родной деревне и дому и не зная «любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам». Нет обычая посещать могилы предков на Пасху. Пасха не важна тут. А вот Рождество— свое как будто. Хотя нет: слаба вертикаль родовая — дети от родителей скоро отъединяются, самости становятся, торопятся стать «самосделанным человеком».

Развивал я Майклу Холквисту (профессор Йельского университета, славист, автор книг о Бахтине. С его семьей до занятий ездил на север, в штат Мэн) о «комплексе Ореста» мысли:

— Если в Европе — Эдипов комплекс (Сын убивает Отца и женится на Матери), в Азии и России — Рустамов (Отец убивает Сына…), то в Америке — Орестов: матереубийство. Но Орест, убив матерь, жало эриний, угрызения совести испытывал. Отчего же американец — нет?

А потому что одну землю оставя (родину — там, Ирландию или Италию…), и новую природу с ее народом поубивали: минус на минус дает плюс. И вот двух матерей убив — невинны!

Но изобретатели — неистощимые! Искусственной цивилизации мастера. Для того и потребности все новые придумывают — чтобы творческой игре выдумок непрерывный зов спереди был.

Что ни возьмешь — все так остроумно и экономно придумано! Куртку-плащ мне давала Надежда Петерсен для восхождения на вершину Вашингтона в штате Мэн. Под рукавами — дыра: можно как «пончо» носить, накидку, и как плащ с рукавами. У нас бы две вещи шили: накидку и куртку.

При широте-богатстве — экономия. В ванной пузырьки с жидким мылом: нажмешь — и выльется чуть, сколько надо. А у нас весь кусок мыла смыливается в воде нещадно. Разброс душа в ванной регулируется даже. Плита сама зажигается: спичек не надо…

Но ведь сразу в рабство к удобству поступаешь: если не понимаешь в этой технике, сломаешь, вызывай ремонт, плати… То же и лекарства мудреные. Врачи самые дорогие. Ибо здоровье — главная ценность тут. Во что себя вкладывать? В миг жизни сего дня и в успех грядущего.

Скорость — вот первокатегория тут вместо Пространства и Времени, что в странах Евразии ориентиры жизни и разума. Недаром и кино тут обозвали «муви» — то, что движется. Американец и есть муви (не муни— мудрый, в Индии), номад в машине. То-то и кровь им нужна черная — нефть…

…Но когда в штате северном Мэн в горы, леса и озера девственные шли, понятен мне стал подвиг и ужас первопоселенцев, осваивавших эту природу: священный ужас, как перед божеством, они имели. И у Шервуда Андерсена в рассказе женщина боится вступать в лес за поселок: там в деревьях ей тени убиенных и изгнанных индейцев мерещатся, —и вину чует…

2.1Х. В гостях вчера у англичанина Джерри, что в двухэтажном доме с дочерью, тоже приглашенный профессор. Приятна простота — одежд и отношений. Дочь Джерри, Кристиана, окликает отца — «Джерри» (как и меня дома — «Гоша»). На равных родители с детьми — тут особенно. Я делаю заключение: отношения родителей и детей — как братьев и сестер — одноуровневые, не вертикальны в отличие от евразийских, патриархальных… Это, конечно, вообще стиль века, но пошел он — с Америки. Как и многое.

Спрашивал про американское национальное блюдо. Назвали — «гамбургер». Ну да, пища на скорость-наспех и нейтрального вкуса: чтоб не отвлекать, чистая заправка, как машины. Да и сам американец в авто — кусок мяса между двух ломтей, как гамбургер… А напиток национальный? Кока-кола. Искусственно химизированная жидкость. Вся пища «ургийна», пропущена сквозь индустрию, а не с прямой подачи природы.

С утра гулял — смотрел дома. Нельзя тут описывать дом как характер владельца (как это у Бальзака, у Гоголя): дома часто перепродаются и меняют владельцев, так что души-характера в домах нет.

7.1Х. Днем приехал Юз (Алешковский) с Ириной и повез грибы собирать в национальном лесу. Сыроежки, опята. Но какие-то чуть другие тут, как и деревья: березы, клены.

— Знаешь предание? — Юз мне. — Вождь индейцев произнес проклятье белым: исчезнут запахи в Природе. И верно: все тут стерильно, и цветы не так пахнут, и все плоды земли.

Вот и от Англии отличие: там чуткость к запахам (и в поэзии), обоняние. И вообще в Старом Свете ноздри, носы важны и тонки. И собаки, и охота. А здесь все погрубее, органы чувств. Зубы важны: все их показывают в рекламных улыбках — как хищность свою и волю сожрать тебя в гонке к успеху. Ну и язык облизывающийся — все в рекламе пищи вылезает на разные продукты. А про грибы Ирина хорошо заметила:

— Здесь грибы не прячутся, жмутся прямо к дороге, а в России скрываются.

— Ну что ж, там и грибы застенчивы, не напоказ, а тут открыты, в рекламе взывают: возьми меня, я наилучший!

…Белочка по дереву под окном прямо с асфальта двора вверх. Хотя не асфальт тут, а плиты: не пахнут в жару, как асфальт. Все-то удобно, для жизни без мучений — так эта страна и все тут затеяны: чтоб сладка сия жизнь шла, была, сложилась. Не то, что у нас; для страданий и легко чтоб расставаться с сею проклятою жизнью — и взыскивать Высшего града и рваться к нему — в идеале, в вере, в утопии.

Сказал Юзу, что не знают первородного греха, а ведь вырезали индейцев — и скалят зубы в улыбке, невинны.

— Теперь грех перед неграми чувствуют, им уступают, с ними нянчатся: права меньшинства! — а те входят в раж…

Так что негры получают дивиденды ныне за индейцев порубленных. Чернокожие — за краснокожих.

Готовясь к лекциям, читаю антологию американской поэзии. Дивно: нет «гражданских мотивов» (а как их обильно у нас). Да потому, что нет Власти, Государства, давящего и выжимающего из душ слова, мысли — в оборону личности, народа. («Народа» тут нет — такой категории, а «население»: переселенцы — не народ, и им Америка — не Родина-мать, но фактория для труда.) Тут напротив: заставили государство служить человекам, их удобству.

Другие темы в поэзии и враги: Смерть, Природа… Но главное — наслаждение настоящим — у Уитмена — и собою, каков аз есмь. Так что не понимал я прежде американцев, когда представлял их только наслажденцами труда: что не умеют кейфовать. (Вон как студенты тут кейфуют, мало занимаются.) Не выматываются из сил на работе, как японцы сейчас.

По телеку — передача негритянского ансамбля: стихи и спиричуэлз. Бог им рядом, Святой Дух (Спирит) в тебя входит. «Брат Иисус» — так негры к Нему обращаются и чувствуют близко, любят Отца, сами — как дети. (Англосаксам, трудягам, Бог ближе как Творец.) Наивность и теплота, сердечность в неграх. Нет затаенности, как в белых: субстанция Старого еще Света…

9.1Х. Уже житие спокойное начинаю вести — как все американцы — в микроклимате старосветской своей общины. Вчера Юз повез в русскую церковь в Хартфорде. Воскресенье, служба, новенькая церковь, построенная в 60-е годы людьми «второй», послевоенной эмиграции, из «перемещенных» лиц. Служит ирландец, перешедший в православие. А поют свои: женщины и старички — такие чистенькие, уже американцы; а тем дороже им раз в неделю прийти и подкормить родную субстанцию души. Островок, малое стадо, а все — у Бога в обители. Я аж прослезился под конец: прошибло меня умилением — жестоковыйного.