Виталий Поликарпов - Закат Америки

• Название: Закат Америки
• Автор: Виталий Поликарпов
• Издательство: Издательство Таганрогского радиотехнического университета
• Жанр: Философия
• Год: 1999
• ISBN: 5-230-24785-1

В монографии рассматривается одна из интересных в познавательном плане проблема будущего единственной сверхдержавы мира — закат Америки. На основании анализа современных проблем американской экономики и бизнеса, внешней и внутренней политики, семейно-брачных отношений, культурного разнообразия и религиозного плюрализма, философии и образования, иммиграции и этносов, музыки и социологии и других сфер жизни с позиций как американцев, так и неамериканцев показывается несостоятельность многих стереотипов об Америке. Рассмотрение концепций А. Тойнби, Д. Икеды, И. Валлерстайна, С. Хантингтона и других видных исследователей, а также привлекаемый обширный материал позволяет обрисовать картину заката белой англосаксонской Америки. Монография написана доступным языком, рассчитана на широкий круг читателей.

---

Ее стержнем была идея сдерживающего средства, играющего роль доспехов империи, чтобы предупредить нападение и поддержать меры безопасности в нестабильной ситуации. В странной, противоречивой диалектике ядерного оружия «мир» стал средством равновесия в предотвращении того, чего не хотели ни западный, ни советский лагерь, но что тем не менее готово было легко прийти в движение.

Американцы стали серьезно думать о системах вооружений и средствах сдерживания еще при Эйзенхауэре и Кеннеди, когда корпорация «РЭНД» сколотила небольшую группу «интеллектуалов-оборонщиков» (Бернард Броди, Герман Кан и Альберт Фольштеттер), ставшую приложением к стратегической политике. Но лишь тогда, когда оба лагеря заимели водородную бомбу, Америка и весь мир осознали суть поговорки о двух пауках в банке. То, что атомная бомба и Советская империя появились почти одновременно, было исторической случайностью, и по логике вещей в каждом лагере возникли свои страхи против другого и свои нужды. Так и родилась Западная империя.

Допустим, что она могла принять вид империи по территориальному признаку, как у русских, с их кучкой сателлитов из Варшавского Договора и внешним кольцом угодливых феодальных поместий. Но американский опыт по созданию империи на рубеже столетия стал запретным, так как он разрушал один из главных мифов Старого и Нового Света о признании имперской роли Старого Света. В равной степени империя могла реализоваться в том виде, который ставил своей целью Ф.Д.Р., —когда все великие державы создают рабочий альянс под эгидой Организации Объединенных Наций. Но послевоенный опыт со сталинской Россией слишком разочаровывал, чтобы позволить еще одну попытку вроде Лиги Наций для определения масштабов коллективного «инфаркта» по еще не изобретенной политической шкале Рихтера.

То, что возникло в действительности, было меньше, чем империя, и больше, чем священный союз или набор традиционных альянсов. Не было это также и творением рук одного лидера. Это сформировалось благодаря интеллекту Дина Ачесона и небольшой группы «мудрецов», мыслящих аналогичным образом и собравшихся вокруг него. Они вместе с группой объединившихся европейских лидеров, как несколько претенциозно сформулировал Ачесон, «участвовали в сотворении» «плана Маршалла», «доктрины Трумэна», НАТО, а также в осуществлении стремлений бывших главных врагов Америки—Западной Германии и Японии—восстановить у себя демократический строй.

Эти люди, работали они в Америке или в НАТО (или позже в Японии), не были строителями империи или проконсулами. Это были крепкие мужики—юристы, бизнесмены, воины, ученые, «карьерные» чиновники, —которые сделали карьеру благодаря широте взглядов в сочетании с упорством. Работая с Президентами, начиная с Гарри Трумэна, они возлагали на американскую политическую элиту серьезную ответственность за возможный риск и безопасность.

В течение сорока лет они (вместе со стратегической элитой в традициях корпорации «РЭНД») широко сочетали теорию сдерживания с политическими науками. Впечатляющим свидетельством их стараний стало уважительное отношение к теории сдерживания, несмотря на всю ее рискованность (или благодаря ей), а также тот факт, что Западная империя стала работающим организмом в разрозненном и нестабильном мире.

Когда-нибудь в грядущие десятилетия необходимо будет создать более стабильную структуру мира. А до того времени империя с ее элементами транснационального организма будет играть роль моста. Но ни один подобный организм не может функционировать без общности целей и расширяющейся структуры возможностей для совместных действий.

В этом смысле империя, постоянно раздираемая национальными интересами и разными стилями жизни входящих в нее государств, все еще находится в стадии формирования. В мире напряженной конкуренции экономическая политика этих государств обречена на появление разногласий, хотя взаимозависимость подталкивает их к практическому согласию. В силу исторических причин эти государства несут неравные бремя и затраты на оборону. Их правящие элиты принадлежат к различным политическим и экономическим культурам, которые зачастую служат препятствием на пути к взаимопониманию.

Однако существуют символы, уравновешивающие все это, — это ежегодные встречи глав государств по экономическим вопросам, создающие для общественности имидж работающей империи. Состоялось и несколько американо-советских встреч в верхах (другого порядка), целью которых, среди прочих, было продемонстрировать, что американский Президент печется не только о национальных интересах, но и, по совместительству, об империи. Западные лидеры и сами являются весьма серьезными фигурами и испытывают на себе давление своих народов, но историческая ситуация и логика существования империи требуют, чтобы лицо, занимающее должность американского Президента, было первым среди равных—primus inter pares.

Значит ли это, что Америка стала вторым Римом, а Западная империя—второй Римской империей? В своей последней главе я рассматривал «американско-римскую параллель» с точки зрения и власти, и упадка империи. Прошедшие годы лишь еще больше подчеркнули те недостатки, на которые я обращал внимание, проводя эту параллель. Если Римская империя стала очень централизованной и одновременно очень беспомощной, Западная империя все еще опирается на квазисогласие, которое должно быть и политическим, и экономическим, и военным.

В то же время ни Советский Союз, ни его сателлиты не очень похожи на «варваров», которые просочились в Римскую империю и «объели» ее края. Совершенно очевидно, что американскому и русскому народам, имеющим столько общего и в то же время таким разным, предназначено, как уже давно подметил Токвиль, стать великими противоборствующими сторонами в этой исторической драме. Во времена реформистского режима Никиты Хрущева в начале 60-х годов, а также при Михаиле Горбачеве в середине 80-х, решившем модернизировать советскую экономику и частично приоткрыть это общество для западного сознания, началось обсуждение возможности «конвергенции» двух противоборствующих систем. Но эта конвергенция имеет в основном одностороннюю направленность — не к закрытым обществам Востока, но к открытости Запада. Такова истина—как и то, что при Дэн Сяопине экономика коммунистического Китая стала ориентироваться на рынок. Американская исключительность благодаря некоторым имеющимся в ней привлекательным силам получила распространение в мире и достигла уровня универсализма.

Что касается космических дел, американцы, с одной стороны, рассматривали их как еще один символ — новое измерение, выходящее за рамки ограниченных земных усилий и представлений; с другой стороны, использовали их в политической и технологической гонке с русскими за военно-политическое превосходство. Катастрофа «Челленджера» подвела черту под созданным Томом Вулфом мифом об «отличных парнях», одновременно пролив свет на глубокое противоречие между инженерами и технологической администрацией и ценностью высоких политических и общественных отношений. Американцы стали образованными по части патологической природы правительственно-промышленного комплекса. Но нужно было, чтобы в горькой лаборатории американского опыта случилось еще что-нибудь, прежде чем появилась ясная философия космоса и его использования.

Вопрос о том, сможет ли космос стать мирной обителью и помочь устареть идее наступательных крылатых ракет, стал в конце 80-х годов предметом горячих споров между сторонниками Стратегической оборонной инициативы (СОИ) и теми, кто придумал ей насмешливое прозвище «Звездные войны». Тридцать лет назад сама постановка такого вопроса показалась бы фантазией из области сюрреализма. И все же американский опыт строится не на парадигме ограниченных человеческих возможностей, а на новой науке политических махинаций. Само появление системы сдерживания, вызванное созданием бомбы, стало возможным благодаря брачному союзу между воображением ученых и находчивостью политиков.

Подобный союз в случае с СОИ может оказаться иллюзорным. Тем не менее ясно одно. Если бы такой прорыв случился, он должен был бы основываться не на послаблении существующего между двумя лагерями равновесия средств сдерживания, а на его укреплении. После встречи в верхах в Рейкьявике, прошедшей под знаком СОИ, следует подождать других встреч на высшем уровне и на деле проверить сценарии мирового развития.

В эссе, которое я написал за несколько лет до публикации этой книги, я размышлял о «человеке сегодняшнего дня», живущем с «чувством обреченности в душе». Зная, что это чувство все еще довлеет над ними, американцы прожили с ним столь долго, что больше не испытывают тревоги в той степени, как это было раньше. Европейский разум, однако, будоражило непрекращающееся ощущение собственного бессилия в деле контроля их ядерных противников. Из-за этого некоторым представителям европейской политической элиты американский Рим казался более опасным защитником, чем была когда-либо сама Римская империя.