Артур Брайант - Эпоха рыцарства

• Название: Эпоха рыцарства
• Автор: Артур Брайант
• Издательство: Издательская группа «Евразия»
• Жанр: История
• Год: 2001
• ISBN: 5-8071-0085-9

Книга Артура Брайанта «Эпоха рыцарства» посвящена истории Англии с 1272 по 1381 гг., одному из самых сложных и решающих столетий английской истории. «Эпоха рыцарства» имеет дело с довольно небольшим периодом времени, но весьма насыщенным событиями: эволюция парламента, реформа законодательной системы, захват Уэльса, шотландские войны за независимость, первый период Столетней войны, триумф английского лука в битвах при Креси и Пуатье, Черная Смерть, крестьянское восстание под руководством Уота Тайлера 1381 года. В книге можно также ознакомиться с историей церкви, архитектуры, поэзии, образования и проследить формирование английского языка.

---

Такие купцы – продавцы шерсти, виноторговцы, бакалейщики, торговцы рыбой, тканями, мануфактурными товарами, кожей, галантерейщики и ювелиры – объединялись с целью взаимозащиты в гильдии, которые регулировали и контролировали местные условия и деятельность своих ремесел, а также входили в правление города, чтобы получить или унаследовать свободу. Как только они достигали положения горожанина или бюргера, они становились неприкосновенными для своих прежних хозяев и жили под защитой не только города, где ревностно охранялись права, но и королевских судов. Насколько быстро могли произойти такие трансформации, видно из иска об оскорблении и тюремном заключении во время царствования Эдуарда II, поданного лондонским торговцем тканями и олдерменом, неким Саймоном де Парисом, против Уолтера Пейджа, бейлифа сэра Роберта Тоуни, хозяина норфолкского имения Нектон, места, из которого истец был родом и которому принадлежал он и его предки. Когда он нанес визит в свой бывший дом, этого богатого гордого человека схватили и взяли под стражу местные власти, главным образом надеясь поживиться шантажом. Их защита строилась на том, что, хотя теперь он и горожанин, он родился вилланом и, оказавшись в Нектоне, «в его крепостном гнезде», был обязан выполнять службу по своему наследственному статусу. Когда бейлиф предложил ему место главного судьи деревни, Саймон отказался, после чего был арестован по закону феодального поместья и взят «под охрану с третьего часа до вечерни», когда шум, вызванный им, казалось, обеспечил его освобождение. Дело олдермена состояло в том, что он был свободным гражданином Лондона (и являлся таковым уже десять лет), неся службу в качестве королевского шерифа в городе и «отвечая перед казначейством», и «до этого самого дня» был олдерменом, то есть фигурой неприкосновенной, которого ни один человек не мог назвать вилланом. На что адвокат обвиняемого ответил, что

«...против того, что он является гражданином Лондона, мы ничего не имеем; но мы скажем вам, что его мать и мать его матери были крепостными, а значит, и он – виллан Роберта, как и все его предки, деды и прадеды и все те, кто держит его земли в поместье Нектона; и прародители Роберта пользовались вилланской службой предков Саймона, как, например, подушная подать, замужество их дочерей, большие и малые налоги, и Роберту до сих пор служат братья Саймона по отцу и матери... Где бы он ни говорил, что он не является нашим вилланом, он родился вилланом, и мы нашли его в нашем гнезде».

На что председательствующий главный судья, Бирфорд, заметил:

«Я слышал, что одного человека взяли в публичном доме и повесили, и если бы он остался дома, такое зло с ним бы не приключилось. Так и здесь. Если он был свободным гражданином, почему он не остался в городе?»[269]

Потребовалось четыре года, прежде чем после постоянных отсрочек дело было наконец решено в пользу олдермена. И 100 фунтов – огромную сумму по тем временам – должны были выплатить лорд и его бейлиф.

* * *

Единственным наиболее существенным стимулом роста английского капитализма была война. Конфликты с Уэльсом, Шотландией и Францией, которые последовали вслед за столкновениями Эдуарда с Ллевелином и Баллиолем, стали огромным стимулом к развитию купечества. Хотя ни один английский торговец пока не мог предложить Короне кредиты, равные ссудам крупных банкирских и торговых домов Флоренции и Ломбардии, уже появились местные финансисты достаточно богатые, чтобы сыграть важную роль в снаряжении армий Эдуарда. Именно к тем, кто занимался шерстью, «главным товаром и драгоценностью Англии», он и обратился. Исключительно за грубые шерстяные товары можно было получить деньги, Фландрия и Италия всегда нуждались в ней. Именно благодаря экспорту шерсти в 1294 году Эдуард I отменил ненавистный maltote, чтобы финансировать свою войну против французского суверена. И именно благодаря помощи торговцев шерстью, во главе с крупным шропширским торговцем, Лоренсом из Ладлоу – «mercator notissimus», как называли его королевские законоведы, – три года спустя он снарядил экспедицию во Фландрию. Когда Лоренс утонул на перегруженном судне, везшем шерсть в Голландию, монастырские хронисты увидели в этом перст Божий – отмщение за снижение цен на покупку сырья у домашних производителей, в том числе и Церкви, с помощью которых он и его собратья монополисты, надувая Святую Церковь, переложил на производителя свои финансовые потери. Памятником Лоренсу стал замечательный маленький замок Стиоксей, который он построил для себя рядом с Ладлоу. Два других крупных купца того времени – Гилберт из Честертона и Томас Дюран из Данстебла. Ссуды последнего приорату его родного местечка были так велики, что приор не посмел отклонить его приглашение на пир, которое самонадеянный парень послал магнатам графства, все они были у него в долгу под обеспечение своих будущих продаж шерсти.

Рыночная власть, которую сбор и экспорт шерсти дал богатым подданным в их отношениях с Короной, сыграла важную роль в развитии национального налогообложения и парламента. Право таможенных сборов всегда было королевской прерогативой, но в годы примитивной экономики, когда Короне необходимо было быстро собрать деньги, это было возможно только в сотрудничестве с теми, кто занимался товаром, подлежащим налогообложению. Таким образом, именно к торговцам шерстью как к корпорации обращались Эдуард I, его сын и внук, когда им требовались деньги. Иногда вместо того чтобы созвать парламент и попросить субсидии у купечества или сословия, представленного избранными горожанами, король собирал ассамблею лидирующих на рынке торговцев шерстью и договаривался с ними о налоге на экспортируемую шерсть. В любом случае он использовал принцип добиваться согласия у тех, кто подвергается налогообложению. Но как только выяснялось, что продавцы шерстью неизменно перекладывали налог на другие плечи, снижая цены на закупки шерсти у производителей, представители последних в парламенте начали требовать, чтобы король договаривался непосредственно с ними, а не с теми, кто платит налог только номинально. Поступая таким образом, они выдвигали как quid pro quo (одно вместо другого), сперва робко и в порядке эксперимента, требования не только компенсации нанесенного ущерба, но и контроля над расходованием денег и над королевскими чиновниками, заведующими им.

Пошлины на шерсть взимались с помощью рыночной таможни. Впервые она была учреждена в Лондоне и тринадцати других английских портах в начале царствования Эдуарда I, чтобы собирать «по древнему или великому обычаю» полмарки – 6 шиллингов 8 пенсов – за мешок, что гарантировал парламент 1275 года. Когда в 1297 году король силой позаимствовал все доступные запасы английской шерсти, чтобы профинансировать свою экспедицию в Нидерланды, пришлось учредить иностранную таможню, сначала в Дордрехте, а затем в Антверпене, чтобы взвешивать и оценивать конфискованную шерсть и взимать maltote с купцов. Здесь и в рыночных городах в Англии, королевские представители – сборщики, ревизоры, досмотрщики, инспекторы, клерки, мерщики и грузчики – осуществляли древний и великий сбор и так называемую малую пошлину, которые Эдуард в последние годы своего правления навязал только иностранным экспортерам и который, упраздненный Ордайнерами в 1311 году, его сын восстановил после короткого триумфа в 1322 году. В год перед Бэннокберном, после первоначально неудачной попытки восстановить то, что было разрешено Ордайнерами, Эдуард II сделал привилегированную иностранную рыночную таможню – тогда в Сент-Омере – обязательной, через которую должна была проходить вся шерсть, экспортируемая в Нидерланды. В течение последующих тринадцати лет эта королевская таможня переезжала из одного фламандского города в другой. В 1326 году, из-за растущего недовольства, исходящего от производителей шерсти и мелких торговцев, она была перенесена обратно в Англию, а спустя два года Мортимер и королева Изабелла в поисках популярности ее и вовсе упразднили.

Но хотя свобода в торговле увеличила экспорт шерсти и подняла цены, получаемые изготовителями, Корона не могла больше существовать без доходов от таможенных пошлин и даваемых ими кредитов. В начале правления Эдуарда III иностранная таможня была возрождена и стала постоянным компонентом торговли шерстью и национальной системы налогообложения. Все это позволило королю занимать деньги под обеспечение таможенных сборов и направлять экспортируемую шерсть в любой город в Нидерландах, который устраивал его внешнюю политику в данный момент.

Увеличение производства шерсти коснулось почти всей сельской общины. Не только наличные деньги хозяев крупных феодальных и церковных поместий зависели от овечьей шерсти, но также и рыцарей графств, богатых свободных землевладельцев и даже сельских вилланов, чьи общинные стада помогали увеличиваться потоку шерсти из маноров на причалы и склады купцов-оптовиков. Разъезжая со своими вьючными лошадьми по фермам, деревням и монастырям и скупая произведенное за год сырье, чтобы продать экспортерам, отправляющимся на судах во Фландрию и Италию, «шерстянщики», предлагая кредит в обмен на низкие цены, получали долю тайной прибыли, не нарушая христианский запрет на ростовщичество. Многие зажиточные землевладельцы помимо производства шерсти занимались и такой оптовой торговлей, скупая шерсть у своих мелких соседей, у которых не хватало возможностей и умений, чтобы распоряжаться собственной продукцией. Цистерцианские аббатства северных и западных долин особенно активно включились в такой бизнес, получая от него и от своих стад прибыль, которая позволяла им заменять аскетические и простые постройки первых дней великолепными зданиями, которые все еще, после веков заброшенности и обветшания, делают Фаунтинс и Тинтерн, Риво и Биланд местами паломничества.