Григорий Полянкер - Наш добрый друг

• Название: Наш добрый друг
• Автор: Григорий Полянкер
• Издательство: Радянський письменник
• Жанр: О войне
• Год: 1980

Это книга о добрых, смелых, отзывчивых и жизнерадостных людях, людях разных поколений, судеб, национальностей, которых объединяет большая любовь к Родине.

Хочу вас заранее предупредить, что в истории Отечественной войны настоящий эпизод не обозначен ни единым словом и, кажется, нигде даже не упомянут. Все же, думается, было бы большим упущением, если б хоть вкратце не рассказал о событии, которое, как кое-кто утверждает, случается раз в сто лет.

---

Таким образом, и, здесь появилось у нее немало поклонников и поклонниц.

Люди ей были рады. Подбрасывали поесть, и вскоре ее трудно было узнать. Окрепла, поправилась и вся как-то преобразилась, почувствовав себя в глубоком тылу вне опасности.

Потянулись долгие-долгие бессонные ночи борьбы врачей и сестер за жизнь и здоровье воинов, привезенных сюда на лечение.

Ребятам по ночам чудилось, что скоро залечатся раны и они смогут вернуться в строй. Здесь, в светлой и просторной палате, в далеком от фронта городе, хватало времени для дум и размышлений и каждый строил свои планы.

Но планы планами, а мечты оставались мечтами. Мешало то, что зависело не от них.

Странное дело! За годы войны они не знали, что значит крыша, теплая, мягкая подушка, тишина и уют. Доводилось обманывать сон на часок-другой где-то в мокром лесу, на холодной хвое, перебираться по грудь в воде через реки и болота. Они сидели или лежали в глубоких снегах, на свирепом морозе, окутанные вьюгой, лежали под палящим знойным солнцем и мокли под проливными дождями и – странное дело, никто из них не болел, все легко преодолевали любую боль, привыкли к старым ноющим ранам, – некогда было там обращать внимание на них. А вот здесь, в этой чистой просторной палате, вдруг отозвались все прежние боли и болезни, давали себя знать все полученные в боях увечья. И никто не мог в точности сказать, сколько времени придется лежать в плену у врачей, под ножом у хирургов…

Видимо, надолго довелось им поселиться здесь, в отдаленном от войны уральском госпитале.

Они все меньше бредили по ночам во сне, меньше мысленно ходили в контратаки, реже выползали из траншеи с гранатами в руках навстречу вражеским танкам. О последних схватках с коварным врагом там, далеко под Курском, в небольшой траншее, им напоминала каждый раз Джулька, которая то и дело прибегала к ним в палату, глядела на них скорбными глазами, в ожидании, когда они уже выберутся из этой палаты и вместе с ней отправятся туда, где они с ней были недавно и где, несмотря на все опасности и невзгоды, было как-то легче, чем здесь, среди стонов, плача и острого запаха хлороформа.

Там осталось много друзей. Остались прекрасные леса, и простор небес, и пение соловьев в предрассветный час, а когда наступала тишина – можно было захлебнуться от воздуха.

Да, хотя тут было не опасно, хоть пушки не стреляли, не гремели танки и самолеты, жизнь все равно была там и только там. И тянуло туда, как магнитом!

А они, прошедшие сквозь огонь и смерть, чудом оставшиеся в живых солдаты, в минуты, когда боли ослабевали и возвращалось ясное сознание, лежали прикованные к своим койкам и мечтали. Каждый о своем.

А Джулька не переставала бегать к ним, высматривать, вынюхивать, не собираются ли в обратную дорогу. Она привыкла к своему родному краю, а здесь ей все было чуждо. Правда, этот добрый старичок-сторож ухаживал за ней, кормил и поил, уступал иногда свой продавленный диван, но все же какая-то неведомая сила влекла ее туда и только туда.

Весь этот мирный уют и сытую жизнь она отдала бы за то, чтобы снова вернуться в свой любимый, хотя и истерзанный, опаленный войной, родимый край.

Эпилог

Да, немногим из нашей небольшой дружной и веселой семьи суждено было дожить до радостных мирных дней – до конца войны.

Некоторые из нас еще долгие месяцы мучились в отдаленных от фронтовых дорог госпиталях. У кого раны зажили, те возвратились в свою часть, с боями дошли до Берлина и были участниками и свидетелями разгрома фашистских орд на их земле. Другие полегли в боях уже перед самым окончанием войны, так и не дожив до дня победы. Многие остались на всю жизнь инвалидами, и им пришлось прибегнуть к помощи костылей и мотоколясок.

А кому суждено было, пройдя весь тяжкий путь войны, возвратиться живыми и почти невредимыми домой.

У каждого была своя судьба, от которой, как говорится, не уйти.

А те, которые вернулись, еще и поныне не могут забыть свой маленький взвод, свою родную семью, своих друзей – людей, разных по характеру, национальности, повадкам, непохожих друг на друга, как непохожи звезды в небе, но сплоченных огнем, тесными траншеями и блиндажами в одну единую семью, с одними устремлениями и надеждами, люди, которые готовы были друг за друга идти в огонь и в воду.

Часто, очень часто, когда прошло уже столько лет после этой тяжелой и жестокой войны, мы вспоминаем наших боевых друзей – живых и мертвых, – вспоминаем их и их славные дела, будто это было лишь вчера, вспоминаем скромных, отважных, добрых друзей, которые остались в нашей памяти, запечатлелись навсегда, на всю жизнь!

Вспоминаем радости и невзгоды солдатской жизни, победы маленькие и крупные, горестные поражения, неудачи, страшные потери и утраты, огромный тысячекилометровый путь, который мы прошли с боями по нашей милой земле и земле чужой, немилой, сквозь огонь пожарищ.

Многое, очень многое вспоминаем.

И, чего греха таить, частенько вспоминаем и нашу незабываемую Джульку, которая доставляла нам немало радостей, немало огорчений и хлопот. В тяжелые трагические минуты жизни она часто вызывала смех и улыбки, шутки и остроты и часто облегчала наш тяжелый и опасный солдатский труд.

Сколько времени прошло с тех пор, как мы с ней распрощались, и с ней, и с нашими незабываемыми ранеными друзьями. Сколько воды с тех пор утекло, а все еще так свежо в памяти, словно случилось это только вчера.

Возможно, с некоторым опозданием я вспомнил просьбу нашего добродушного, подчас строговатого, но сердечного старшину Михася Зинкевича, которую он доверил мне в момент, когда его полуживого выносили из траншеи под орудийным огнем.

– Не забудь, – ослабевшим голосом сказал он тогда, – если тебе суждено будет вернуться к своей мирной профессии, напиши несколько добрых слов о нашей бессмертной, веселой и доброй семейке, о наших славных ребятах, которые стояли насмерть на этом клочке курской земли. И Джульку не позабудь помянуть добрым словом.

Долго, очень долго приходилось искать, допытываться, куда судьба разбросала наших людей, где теперь находятся наши бравые, озорные, отважные и, веселые ребята, что с ними, кто выжил, кто возвратился домой.

Некоторые из них отозвались, поведали о себе и о тех, которых они встречали после войны.

Кто-то рассказал, что сам видел в далеком сибирском городе в каком-то цирке, на манеже, Шику Маргулиса с Джулькой. Было это года через два после окончания войны. Цирковой клоун выступал со своим четвероногим другом, и такое они вытворяли, что стены цирка гудели от хохота. Их так бурно принимали, – в особенности детвора, – долго не отпускали с манежа.

Весь цирк гремел, когда они вдвоем с Джулькой пели небезызвестную «Катюшу», ту самую, которую они разучивали еще в санитарном поезде.

Шика Маргулис не очень изменился, – писали ребята, – правда, когда он снимал рыжий парик, на полове его видна была густая седина, к тому же он еще немного хромал. Но люди этого не замечали, как, кстати, не замечали глубокие шрамы на его теле, – думали, видно, что клоун притворяется, хромая, хочет побольше насмешить людей.

Другие сообщали, что встречали дядю Леонтия, правда на костылях, без ноги, далеко в тундре. Он ходил на охоту с собакой, которая похожа была на Джульку, а возможно, это и была она. Кто теперь мог точно сказать!…

А вот года через три после войны кто-то из наших ребят встретил Сашу Филькина, того самого Профессора-пулеметчика, который постоянно обращался к нам не иначе, как «мои дорогие, мои любимые синьоры». Он не похож был на того худощавого, длиннющего и немного неуклюжего сержанта, каким мы тогда знали. Это теперь был всеми уважаемый ученый-филолог.

Он, правда, остался без руки, но в остальном ей-ей тот самый добродушный, вежливый и спокойный человек, каким его знали на войне.

Профессор рассказывал, что ему как-то довелось побывать на Кавказе в экспедиции Академии наук, собиравшей по аулам старинные песни и сказания, и в каком-то городке он встретил Васо Доладзе, на всю республику уважаемого агронома-виноградаря, и тот будто говорил, что Джулька находится у него, сторожит виноградник, такая же она резвая и милая, как была, забавляет соседских детишек.

Разные доходили к нам слухи о Джульке. Но кто после стольких лет мог знать в точности, как все было в действительности?

Да, теперь уже трудно уточнить, к какому берегу прибилась наша Джулька и с кем она осталась, как, впрочем, трудно уточнить, куда разбросала судьба ребят, которые жили и воевали в единой дружной семье. Ведь прошло с тех пор столько бурных лет. И такое, верно, в самом деле случается, как любил выражаться наш незабываемый старшина Михась Зинкевич, один раз в сто лет.

И если уж Михась так говорил, то вы ему можете поверить на слово.

Кто-кто, а этот человек, как, кстати, и все остальные наши ребята, не любил бросать слова на ветер.

Ирпень, 1978