Мэри Нэфф - Личные мемуары Е. П. Блаватской

• Название: Личные мемуары Е. П. Блаватской
• Автор: Мэри Нэфф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1937

Эта книга предназначена для тех, кто интересуется оккультизмом и его современной интерпретацией. Автор-составитель постаралась собрать и изложить в хронологическом порядке все события, факты и опыт яркой, сильной, загадочной и прекрасной жизни Елены Петровны Блаватской.

---

К ним присоединился еще один индеец, которого Блаватская встретила в Мексике и который, как она вскоре убедилась, был «челой» или учеником Наставников, восточных адептов оккультных знаний. Все трое отправились сначала на Цейлон, оттуда в Бомбей, куда и прибыли в конце 1852 г. Дальше пути их разошлись, так как у каждого была своя цель.

Она решила попытаться попасть через Непал в Тибет. Однако в этот раз попытка не увенчалась успехом. Ее задержал английский военный патруль, когда она хотела переправиться через реку Рангит… Это произошло в 1853 г., накануне Крымской войны, к которой англичане готовились»… [20, с.48, 49]

«Г-жа Блаватская отправилась тогда на юг Индии, оттуда на Яву и в Сингапур, а затем в Англию. В Англии она долго не осталась из-за своих патриотических чувств по поводу начавшейся Крымской войны, и в конце 1853 г. вернулась в Америку. Сначала она некоторое время побыла в Нью-Йорке, оттуда поехала в Чикаго, а затем с караваном эмигрантов через Скалистые горы направились в Сан-Франциско. Это пребывание ее в Америке длилось около 2 лет, после чего она решила во второй раз отправиться в Индию, через Японию. В 1855 г. она приехала в Калькутту… В 1856 году произошла ее встреча в Лахоре с другом ее отца Кюльвейном, который вместе с двумя спутниками путешествовал по Востоку, и которого полковник Ган просил разыскать его странствующую дочь». [20, с.49, 50]

Госпожа Блаватская об этом писала следующее: «В 1856 году я поехала в Индию только потому, что тосковала по Учителю. Ездила из одного места в другое, никому не говоря, что я русская. Встретила Кюльвейна и его друзей где-то около Лахора. Если бы мне довелось описать эту мою поездку по Индии за один только год, то получилась бы целая книга.[8] Но как же я могу об этом теперь рассказать?» [14, с.151]

Синнет сообщал далее, что в этом путешествии их сопровождал один «татарский шаман», который позднее помог ей попасть в Тибет — тогда совершенно недоступную страну. Но пусть госпожа Блаватская сама, своими словами расскажет об этом.

Глава 10 Приключения в Тибете

«Много лет тому назад небольшая группа путешественников шагала по трудному пути из Кашмира в Лех, ладакский город в Центральном Тибете. Среди наших проводников был монгольский шаман очень таинственного вида. Товарищи мои по путешествию придумали для себя неразумный план попасть в Тибет в переодетом виде, но не понимая при этом местного языка. Только один из них (Кюльвейн) немного понимал по-монгольски и надеялся, что этого будет достаточно. Остальные не знали и этого. Понятно, что никто из них в Тибет так и не попал.

Спутников Кюльвейна очень вежливо отвели обратно на границу прежде, чем они успели пройти 16 миль. Сам Кюльвейн (он когда-то был лютеранским пастором) и этого не прошел, так как заболел лихорадкой и принужден был вернуться в Лахор через Кашмир. Но зато он смог увидеть нечто, что было для него так же интересно, как если бы он присутствовал при самом воплощении Будды. Он раньше слыхал об этом чуде и в течение многих лет его самым горячим желанием было увидеть и разоблачить этот «языческий трюк», как он его называл. Кюльвейн был позитивистом и очень гордился этим, однако его позитивизму суждено было получить смертельный удар.

Примерно в четырех днях ходьбы от Исламабада мы остановились на отдых в одной маленькой, ни чем не примечательной деревушке. Наш лама рассказал нам, что недалеко, в пещерном храме остановилась большая группа святых ламаистов с целью основать там монастырь. Среди них находились «Три Почитаемых».[9]

Эти бхикшу (монахи) способны творить великие чудеса. Кюльвейн сразу же нанес им визит и между двумя группами установились самые дружественные отношения.

Однако, несмотря на все предосторожности со стороны Кюльвейна и его богатые подарки, настоятель монастыря, который был Pase-Budhu (аскет высокой ступени), отказался показать нам феномен «инкарнации» (воплощения), пока пишущая эти строки не показала ему принадлежащий ей талисман. Увидев его, они сейчас же начали подготовительные работы, а в соседнем поселке у бедной женщины по договоренности был взят 3-4-х месячный ребенок. Кюльвейну пришлось поклясться, что в течение 7 лет он не разгласит увиденное им и услышанное.

Принадлежащий мне талисман — это обыкновенный агат. В Тибете и других местах его называют «А-ю» и ему присущи таинственные свойства. На нем выгравирован треугольник и в этом треугольнике мистические слова.[10]

Прошло несколько дней, пока все было приготовлено. Ничего за это время не случилось, исключая только того, что на какой-то приказ Бхикшу из глубины озера на нас взглянули некие лица. Одним из этих лиц оказалась сестра Кюльвейна, которую он оставил дома здоровой и радостной, но которая, как мы узнали позже, умерла незадолго до начала его странствий. Вначале появление этого лица взволновало Кюльвейна, но он призвал на помощь весь свой скептицизм и попытался разъяснить нам, что это видение — лишь тень от облаков или отражение веток дерева и т. п., как это делают все подобные ему люди.

В назначенное послеобеденное время ребенок был принесен в вихару и оставлен в вестибюле, так как дальше этого места, внутрь святилища, Кюльвейн не решился идти. Ребенка положили посреди пола на покрывало. Всех посторонних выслали вон. У дверей поставили двух монахов, которым поручили задерживать любопытных. Затем все ламы уселись на пол, спиной к гранитным стенам, так, что каждый был в десяти футах от ребенка. Настоятель сел в самый дальний угол на кожаный коврик. Только Кюльвейн поместился поближе к ребенку и с большим интересом следил за каждым его движением.

Единственное, что требовалось от всех нас, — это соблюдать абсолютную тишину. В открытые двери ярко светило солнце. Постепенно настоятель погрузился в глубокую медитацию, а остальные монахи, пропев вполголоса краткую молитву, единственным звуком был лишь плач ребенка.

Прошло несколько мгновений и движения ребенка прекратились. Казалось, что маленькое его тельце окоченело. Кюльвейн внимательно наблюдал. Оглядевшись кругом и обменявшись взглядами, мы убедились, что все присутствовавшие сидят неподвижно. Взор настоятеля был обращен на землю, он даже не глядел на ребенка. Бледный и неподвижный, он больше похож был на статую, чем на живого человека.

Внезапно, к нашему большому удивлению, мы увидели, что ребенок, как бы какой-то силой, был переведен в сидячее положение. Еще несколько рывков и этот четырехмесячный ребенок, как автомат, которым движут невидимыми нитями, встал на ноги. Представьте себе наше смущение и испуг Кюльвейна. Ни одна рука не пошевелилась, ни одно движение не было сделано, ни одно слово не было сказано, а этот младенец стоял перед нами прямо и неподвижно, как взрослый.

Далее процитируем записи самого Кюльвейна, которые он сделал в тот же вечер и передал нам:

«После минуты-другой ожидания, — пишет Кюльвейн, — ребенок повернул голову и взглянул на меня с таким умным выражением, что мне стало просто страшно. Я задрожал. Я щипал себе руки и кусал губы до крови, чтобы убедиться, что я не сплю. Но это было лишь начало. Это удивительное существо приблизилось на два шага в направлении ко мне, приняло вновь сидячее положение и, не спуская с меня глаз, начало на тибетском языке произносить, фразу за фразой, те слова, которые, как мне раньше сказали, принято говорить при воплощении Будды, и которые начинаются так: «Я есмь Его Дух в новом теле» и т. д.

Я был по-настоящему в ужасе. Волосы у меня стали дыбом и кровь застыла. Я не мог бы произнести и слова. Тут не было никакого обмана, никакого чревовещания. Губы младенца шевелились и глаза его казалось искали мою душу с таким выражением, которое заставляло меня думать, что это был сам настоятель, его глаза, его выражение глаз. Было так, как будто бы в малое тельце вошел его дух и глядел на меня сквозь прозрачную маску личика ребенка.

Я почувствовал головокружение. Ребенок потянулся ко мне и положил свою маленькую ручку на мою руку. Я вздрогнул, как будто бы меня обжег горячий уголек. Не в силах больше выдержать этот взгляд, я закрыл глаза руками. Это длилось лишь мгновение. Когда я отнял руки от глаз, младенец снова стал плачущим ребенком: он снова лежал на спине и плакал, как в начале. Все вошло в свою колею и начались разговоры.

Только после того, как этот эксперимент был повторен еще несколько раз с промежутками в 10 дней, я осознал, что был свидетелем невероятного, сверхъестественного феномена, подобного тем, которые некоторые путешественники описывали ранее, но которые я всегда считал обманом. Среди многих ответов, которые настоятель дал на мои вопросы, есть один, который следует считать особенно значительным. «Что случилось бы, — спросил я его с помощью нашего ламы, — если бы в то время, когда ребенок говорил, а я в страхе, принимая его за черта, убил бы его?» Настоятель ответил: «Если бы удар не был сразу смертельным, то был бы убит лишь ребенок». «Но, — настаивал я, — допустим, что удар был бы молниеносным?» «В таком случае, — последовал ответ, — вы убили бы меня».» [5, т. II, с. 598—602]