Николай Черкашин - Я - подводная лодка !

• Название: Я - подводная лодка !
• Автор: Николай Черкашин
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Государство наше не жалует и крепких мужиков, а что уж говорить об инвалидах... Они сразу же уходят на второй, а то и третий план жизни. Кроме тех, кто яростно не желают считать себя инвалидами: лезут в горы на своих колясках, прыгают с парашютом, поднимают в небо самолеты... Лохов из этой категории.

Однако жизнь пришлось начинать практически заново. И поначалу лестница на родной, третий, этаж казалась непреодолимым препятствием. С трудом поднимался, опираясь на хрупкое плечо жены. Неудобным и даже враждебным стало окружающее пространство, привычные с детства вещи стали непослушными и неподвластными.

Была надежда, что местный собес выхлопочет Лохову автомобиль с ручным управлением. Выхлопотал - "Оку". Лохов при своем росте метр девяносто и при весе 90 килограммов едва влезал в миниатюрную машину. Пришлось её вернуть. Тогда порешили так: собес выплатит стоимость "Оки", а Лохов, добавив некую сумму, купит то, что подходит ему по комплекции. Так и сделали, набрали в долг у друзей и родственников и приобрели подержанную "тойоту" с правым расположением руля - так удобнее залезать и выбираться с покалеченными ногами (уцелевшая не гнется в колене) . Сами переделали машину под весьма нестандартное ручное управление. Это тоже влетело в копеечку. В общем, в долгах как в шелках. А обещанную собесом денежную компенсацию за возвращенную "Оку" Лоховы ждут второй год и, похоже, прождут столько, сколько пророчит известная пословица. Но "флотский Маресьев" не теряет духа. Слава богу, он при мундире и должности. А самое главное - при такой жене, как Светлана, ставшей его опорой в прямом и переносном смысле слова, при таком отце, как Юрий Дмитриевич, и при таком сыне, как Паша.

Но даже и столь дружной, сплоченной семье не под силу новый расход приобрести коленный шарнир германского производства, с которым хирурги связывают надежды на облегчение участи офицера-инвалида. Откликнется ли чья-то щедрая душа после публикации этих строк? А вдруг...

Глава четвертая ПОСАДКА НА ПАЛУБУ

Голубое небо над океаном перекрещено белыми самолетными следами наискось, и оттого похоже на огромный Андреевский флаг, реющий над всей Атлантикой.

Полетная палуба тяжелого авианесущего крейсера "Киев". Самолеты вертикального старта. Вот один из них - ярко-синий иглоносый ракетоплан выкатывается на площадку, нажженную реактивным пламенем. Адская какофония вертикального взлета начинается с тихого, быстро нарастающего воя, который сменяется пронзительным звенящим визгом, тонущим вскоре во вселенском реве, от которого меркнет в глазах свет и начинает вибрировать грудная клетка.

За пилотской кабиной вздыбливается "загривок" воздухозаборника, и свирепый рев подъемно-маршевых движков вбуравливается в уши. Из распахнутого зеленостворчатого брюха машины ударяет в палубу сноп желтого пламени, и самолет, расшеперившийся, словно взлетающий майский жук, приподнимается на трех огнеструйных столпах. Миг надрывнейшего рева колеса отрываются от палубы; штурмовик неуверенно - колесам нужна твердь покачав ими, порыскав носом, будто вынюхивая что-то, медленно вздымается все выше и выше и наконец зависает на высоте человеческого роста, оглашая все вокруг ракетным грохотом.

Есть что-то бредовое, сюрреалистическое в этом зрелище: неподвижно висящий в воздухе самолет, исторгающий чудовищный, рвущий барабанные перепонки рев. Весь твой прошлый опыт вопит, возмущается: не верь глазам своим, что-то тут не так, этого не может быть! Ну просто как у Чуковского "рыбы посуху гуляют, жабы по небу летают".

Но вот самолет плывет над палубой, уходит за её край - над неспокойное море, а потом, быстро наращивая скорость, уносится, поджав закрылки и ноги-шасси, в пронзительную синь атлантического неба...

После схлынувшего рева рокот трактора покажется шепотом ангела. Так они взлетают, и так они садятся. Но в жизни случается иногда такое, что потом долго не укладывается в сознании и чему не могут поверить даже специалисты...

Первые подробности этого беспрецедентного случая: в открытом океане самолет с вертикальным стартом из-за каких-то технических неполадок не смог осуществить посадку на палубу корабля. Летчик обязан был катапультироваться, но решил спасти машину... Летчик - майор Василий Петрович Глушко, 1951 года рождения, пилот 2-го класса.

К этим небогатым анкетным данным могу теперь добавить, что волосы у Глушко кучерявые, глаза карие, характер спокойный, общительный, а родом он из запорожских казаков...

Мы сидим с Глушко в кубрике дежурных экипажей, и, пока специалисты налаживают видеомагнитофон с записью посадки, Василий рассказывает:

- Летели группой. Нормально отстрелялись. На посадку заходил третьим. Вдруг на панели погасла лампочка, которая должна гореть. Доложил руководителю полетов. Был бы берег поближе, можно было бы сесть на запасной аэродром. А тут океан. Надо прыгать. В зоне корабля, как всегда, натовский самолет-разведчик крутится. Такая злость меня взяла: кувыркаться на глазах супостата! Он же заснимет все: как самолет в воду падает, как летчика вылавливают... Ну уж нет! Чувствую, что посажу. Не знаю как, но посажу! Уверенность такая была. Старые летчики учили: принял решение - доводи до конца, замечешься - погибнешь. Решился, и сразу мысли, как на табло: "коснуться палубы ближе к корме", "сброс оборотов", "тормози!". Наши все сели. Самолеты вниз убрать не успели - оттащили их ближе к надстройке. Захожу на посадочную глиссаду. Корма все ближе и ближе. Сгруппировался...

Тут заработал телевизор, и на экране возник звездообразный фас заходящего на посадку самолета. Он мчится на оператора с огромной скоростью, кормовой срез пересекает на высоте человеческого роста. Резкий клевок. Самолет, едва не ткнувшись носом в палубу, подскакивает, плюхается, и вдруг его резко бросает вправо, прямо на прижавшуюся к надстройке машину. Там под стеклянным фонарем ещё сидит не успевший выбраться из кабины летчик. Мгновение - и самолет круто отворачивает в сторону. Задымились шины, мертво схваченные тормозами. Машина пошла юзом, растирая о палубу свою смертельную скорость, и замерла в каком-то метре от крыла соседнего самолета...

И на корабль упала тишина.

Первым подбежал к самолету техник - старший лейтенант Сергей Глушаков. Это важно отметить, потому что машина слегка дымилась, в любую секунду она могла полыхнуть взрывом - мало ли как поведут себя после аварийной посадки двигатели?! Это уже потом выяснилось, что дымились шины, а тогда Сергей, не раздумывая - рванет, не рванет, - бросился к летчику, взлетел по стремянке, откинул фонарь.

- Молодец! - только и крикнул он Глушко, помогая освободиться от ремней.

Пошатываясь, Василий прошел в кубрик дежурных экипажей, куда уже спустился вице-адмирал, наблюдавший посадку.

- Товарищ вице-адмирал...

Старый моряк прервал доклад крепким объятием. Потом Глушко окружили со всех сторон, поздравляли, жали руки. Кто-то уже требовал писать объяснительную записку.

- Подождите, дайте пообедать! - отмахнулся Глушко. Но есть не стал, выпил лишь стакан компота...

Так уж получилось тогда, что все внимание, все, как говорится, лавры достались летчику, а фигура другого человека, разделившего с Глушко в известной мере и риск и успех операции, оказалась в тени. Я имею в виду руководителя полетов майора Колесниченко. Будь он офицером, мягко говоря, более осторожным, опротестуй решение летчика, запрети дерзкий эксперимент ничего бы не было, как не было бы ценной машины, а главное - осталась бы неизвестной причина отказа техники... Но Колесниченко недаром считается асом корабельной авиации. Сам не раз с честью выходил из трудных ситуаций, а в этот раз вот поверил в земляка: "Глушко - посадит!"

Когда в воздухе много машин, руководителю полетов (РП) приходится работать с четкостью жонглера. Перед глазами - экран радара с россыпью отметок; в ушах - хор докладов и запросов. К тому же на рабочую волну то и дело прорывался чей-то джаз, и во всем этом орище надо было сразу же выделить доклад о погасшей лампочке, оценить технические последствия сигнала, произвести прикидочные расчеты, чтобы представить, как будет проходить посадка...

В эфире финал операции выглядел так.

РП: Четыреста двадцать третий, спокойно. Будем садиться... Удаление?

423-й (позывной Глушко): Удаление три километра.

РП: Проверь скорость... Поддерживай ножкой!

423-й: Поддерживаю.

РП: Четыреста двадцать третий, проверь скорость!

Скорость, четыреста двадцать третий!!!

Придержи вертикальную. Вертикальную!..

(Глушко не отвечал. Он уже несся над палубой.)

Тормози! Тормози!.. Выключай двигатели!

Самолет ударился передней стойкой шасси о палубу, стойка выдержала, немало погасив при ударе скорость. Второй подскок также приостановил машину. Вовремя наложенные тормоза - и реактивный самолет, при посадке пробегающий по земле многие сотни метров, вместил свой бег в считанные десятки шагов. В этом-то и состояла уникальность посадки - не на авианосец, на противолодочный крейсер, полетная палуба которого отнюдь не посадочная полоса, а площадка для подъема вертолетов и машин вертикального старта. Никто ещё в мире так не садился. И, безусловно, в историю авиации посадка эта войдет с именем летчика, как и петля Нестерова, как штопор Арцеулова...