Николай Черкашин - Тайны погибших кораблей (От Императрицы Марии до Курска)

• Название: Тайны погибших кораблей (От Императрицы Марии до Курска)
• Автор: Николай Черкашин
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Можно ли было избежать этого "врожденного порока"?

Недавний командир стратегического ракетного подводного атомохода капитан 1-го ранга Э. Рыбаков рассказывал, как после первых выходов нового корабля в море он и его коллеги составили объемистый список замечаний по обнаруженным недостаткам различных систем с предложениями по улучшению их на строящихся лодках этой серии. Список передали в ведущее КБ. И что же? Ничего не изменилось. Ответ по своему смыслу сводился к удручающей сентенции: "Берите то, что есть". Диктат судостроительной монополии здесь столь же вредоносен, как и диктат всех остальных безальтернативных фирм.

* * *

Из всех человеческих страхов самый острый - страх удушья. Без еды человек может жить неделями, без воды - сутками, без тепла - часами, без глотка воздуха не проживет и пяти минут.

Отсек подводной лодки помимо всего прочего - это резервуар для дыхания, где один дышит тем, что выдыхает другой, где общие вдохи и выдохи мешаются, как струйки пота на плечах, налегших на аварийный брус. Воздух здесь один на всех, как вино в братине. Отмерен он скупо, и в любую секунду - полыхни пламя - в горло хлынет раздирающий легкие ядовитый дым. Неспроста каждый из экипажа, от командира до кока, не расстается в отсеках с пластиковым футляром на боку, куда упрятаны дыхательная маска и регенеративный патрон. Запаса кислорода в ПДУ - так называется персональное дыхательное устройство - хватает лишь на первые минуты пожара, чтобы успеть включить систему тушения, добежать, найти и надеть индивидуальный дыхательный аппарат. И так все долгие месяцы плавания: оранжевый футляр ПДУ всегда под рукой, как фляжка с водой у солдата на поясе...

В странах с мало-мальски развитым подводным флотом к морякам глубин всегда относились с особым уважением. И даже вставали в присутственных местах при виде человека в форме подводника. И только в нашей стране, мир для которой зиждется на черных спинах атомарин, к жертвенному и весьма немногочисленному племени подводников привыкли настолько, что уже не о почестях речь, а о самом необходимом, - крыше над головой...

Глава третья

АВАРИЙНАЯ ТРЕВОГА

Первым заметил беду, как ему и положено, вахтенный механик. В то утро им был командир дивизиона живучести капитан 3-го ранга Вячеслав Юдин. В 11.00 по распорядку дня был объявлен подъем для первой боевой смены, третья готовилась к обеду. Только что вахтенный офицер капитан-лейтенант Верезгов принял доклады из отсеков. Гортанный кавказский голос доложил из кормы:

- Седьмой осмотрен. Сопротивление изоляции и газовый состав воздуха в норме. Замечаний нет".

Это были последние слова старшего матроса Нодари Бухникашвили. По всей вероятности, он погиб сразу же, как только вспыхнул объемный пожар. Даже не успел дотянуться до рычажка "лиственницы" - микрофона межотсечной связи.

В необитаемом седьмом отсеке он был один. Он один лишь видел, что полыхнуло и как... Нодари Отариевич Бухникашвили, командир отделения машинистов трюмных, специалист

1-го класса... Черноусый худощавый парень родом из Гагры. Он не был пляжным мальчиком, каких немало в курортном городе. Металлист, но не из "хэви метал". Руки его, привыкшие к тяжелому металлу слесарных инструментов, умели нежно держать гитару. Она осталась в каюте второго отсека вместе с "дембельным альбомом", для обложки которого Нодари вытачивал из плекса белого медведя на льдине и цифры "1986-1989" - годы службы на флоте.

11.03. На пульте вахтенного механика выпал сигнал:

"Температура в 7-м отсеке больше 70°". Юдин немедленно доложил командиру.

- Аварийная тревога!

Торопливый клекот ревуна взметнул всех, кто еще просыпался. Звонки и ревуны на боевой службе подаются лишь в крайних случаях. Учебные тревоги, чтобы не нарушать звукомаскировку всегда скрытного плавания, объявляются лишь голосом.

Заместитель командира дивизии атомных подводных лодок капитан 1-го ранга Борис Коляда был старшим начальником на борту подлодки:

- Я выскочил из койки, натянул брюки и бросился на центральный пост. Куртку и ПДУ надевал на бегу.

На ГКП (Главном командном пункте) уже были командир лодки капитан 1-го ранга Ванин и инженер-механик капитан 2-го ранга Бабенко. Бабенко лихорадочно запрашивал аварийный отсек: "Седьмой, седьмой!.." Седьмой не отвечал. Я спросил:

- Люди там есть?

- Старший матрос Бухникашвили. На связь не выходит.

- Командир, давай ЛОХ в седьмой!

Ванин помедлил несколько секунд, надеясь, что Бухникашвили еще откликнется. Он не хотел верить, что Нодари уже нет. Командир с лейтенантских времен знал: дать фреон в отсек, где находятся люди, все равно что пустить газ в душегубку - верная смерть. Но Бухникашвили не отвечал. Медлить было нельзя.

- Дать ЛОХ в седьмой! - приказал Ванин и прикусил губу. С этой секунды можно было считать, что матроса нет в живых. Мы надеялись, что это будет единственная жертва...

На сигнальном пульте загорелся мнемознак: "Дал ЛОХ в 7 отсек". Это мичман Колотилин, техник группы дистанционного управления, включил из смежного шестого отсека станцию пожаротушения.

Обычно фреон - летучая жидкость - тушит любой огонь, накрывая очаг горения плотной газовой шапкой. Этот добрый джинн не раз выручал подводников - и дизелистов, и атомоходчиков. И все бы тем и обошлось, если бы пожар не разгерметизировал трубопровод системы воздуха высокого давления. Отсек сразу же превратился в подобие мартеновской печи. Мощное давление заглушило впрыск фреона, раздуло пламя сжатым воздухом.

В корме бушевал тысячеградусный, многажды спрессованный и оттого еще более яростный огонь, а на табло в центральном посту светился знак: "Температура больше 70 градусов". Других приборов, показавших бы, как высоко скакнули в отсеке температура и давление, на пульте не было. Но вскоре и без них стало ясно, что пожар необычный... Из шестого отсека мичман Колотилин сообщил тревожную весть:

- Наблюдаю протечки дыма...

Через несколько секунд и в шестом хлестнула огненная струя.

- Центральный! - рвался из динамика голос Колотилина. - Выброс гидравлики из-под правого турбогенератора. Бьет, как из огнемета... Трудно дышать... Прошу разрешения включиться в ИП!

- Добро!

Даже если он и успел натянуть ИП - изолирующий противогаз, то незамысловатый аппарат мог спасти его лишь от дыма, но не от огня. Шестой наддулся и тоже превратился в полыхающую топку. Немедленно остановили правый турбогенератор. Левый остановился сам. Тут же сработала автоматическая защита реактора. Замер гребной вал. Подлодка лишилась хода. Потерять ход на большой глубине - смертельный номер: под корпусом субмарины исчезает подъемная гидродинамическая сила, несколько секунд инерции - и провал в бездну. В эти критические мгновения рок, и без того слепой, просто взбесился. Из пятого успели прокричать:

- Пожар!..

Из четвертого доложили:

- Искрит станция циркуляционного насоса первого контура...

Межотсечная связь вдруг предательски прервалась. Отключился и телефон... Приборы на пультах "сыпались" один за другим. Заклинил вертикальный руль... То был бунт машин. На языке техники - лавинообразное нарастание аварийной ситуации. А под килем - километровая глубина. А над рубочным люком полуторастометровая толща. А в отсеках - пожары. И нет хода. И нет связи... Что толку кричать в микрофон: "Пятый, дайте ЛОХ в шестой", когда впору давать фреон в пятый четвертого. Но там люди.

В эти секунды решалась судьба всех 67 еще живых на борту людей. Ее решали в центральном посту пять человек: капитаны 1-го ранга Коляда и Ванин, инженер-механики Бабенко и Юдин, еще боцман, старший мичман Ткач, чьи руки сжимали "пилотский" штурвал. Из этой пятерки, свершившей невидимый миру инженерный подвиг, заставившей всплыть агонизирующую атомарину, в живых потом остался только один - Коляда. Только один видел и знает, как сноровисто и безошибочно действовал весь расчет ГКП, как молниеносно переключили механики тумблеры и клавиши, обесточивая одни системы, запуская резервные. Понимали друг друга без слов - с полувзгляда. Пальцы их прыгали, как в "дьявольских" пассажах Паганини, ловя обрывки секунд...

Еще не зная, проваливается лодка или всплывает, "хозяин реактора" капитан-лейтенант Игорь Орлов стал останавливать грозное сердце атомохода. Он опустил компенсирующие решетки на нижний концевик и погасил жар "ядерного котла". По счастью, насосы, подававшие "холод" в активную зону, работали исправно. Чернобыль не повторился.

С глубины 157 метров, на которой подводный корабль потерял ход, лодка все же стала всплывать. Мичман Каданцев, старшина команды трюмных, сумел продуть цистерны главного балласта воздухом высокого давления.

Заметив, что замигало табло "Уход с глубины", вахтенный офицер Верезгов бросился в рубку акустиков. Надо было узнать обстановку на поверхности, чтобы не угодить под киль какого-нибудь судна. Тем более что атомарина всплывала неуправляемо - по спирали, из-за заклинившего руля.