Елена Хаецкая - Ульфила

• Название: Ульфила
• Автор: Елена Хаецкая
• Жанр: Альтернативная история

Роман, посвященный религиозной борьбе в Восточной Римской империи IV века.

---

Ульфила, который это тоже знал, соглашается. Можно и сгореть.

А можно стать пламенем.

…А в доме запах жареного мяса, запах пота, подпревшей соломы. В углу новорожденный теленок возится, в плетеной колыбели младенец попискивает, на сиську намекает, пока еще не очень настойчиво.

Да ты бери еще кусок, епископ. Расскажи еще про свое пламя.

Правильно умереть – вопрос совершенно не праздный. Ульфила предлагал вези новый способ умирать. Стоило поразмыслить над этим.

– А зло тогда – это, по-твоему, что такое? – доносился новый вопрос.

Вообще-то вези имели ясное понятие о том, что такое зло. Например, если соседи, аланы, скажем, стадо угнали. Или родича потерять – тоже зло. Сила племени – это все племя с землей и стадами; уйдет один человек – и меньше станет сила. Вот что такое зло.

И как бороться со злом, тоже знали вези. Если стадо угнали, нужно вернуть стадо, вот и лихо долой. Если родича не стало, нужно найти, кем заменить родича, и снова лихо долой.

Но в ульфилино учение как-то плохо вписывалось прежнее их знание. Вот и спрашивали.

Ульфила же был больше занят Богом, нежели дьяволом. И потому отвечал:

– Бог – это полнота и богатство. Уйди от Бога – и сам себе сделаешь пустоту в душе. От этой пустоты и зло…

И снова за свою книгу брался. Скучно ему было про зло, когда такое богатство под рукой, такая роскошь…

* * *

Ульфила шел на юг, к Дунаю. Горы остались по правую руку; насколько хватало взора, простиралась равнина. Жирной была здешняя земля и черной; если потискать в пальцах, слипается в комок.

Мариза становилась все спокойнее, точно в лета входила и набиралась степенности, зрелому возрасту приличной. Уже не ревела вода на водопадах и перекатах – деликатно полизывала берег, иной раз тихими вечерами позволяла человеку увидеть свое отражение.

Встречались на пути деревни. Люди, занятые весенней пахотой, находили все же время выслушать захожего человека – любопытно им было, а рассказать так, чтобы заслушались, умел.

Иногда ночевал в заброшенных римских рудниках, под каким-нибудь старым навесом. В штольни соваться не решался, неровен час, обрушится и погребет. Как ушли отсюда ромеи, некому стало опрастывать чрево земли, других дел по горло. Железо для оружия и пахоты есть, а прочее – ненужная работа.

Крыша над головой в эту пору совершенно нелишняя вещь. Начиналось лето, самая дождливая в этих краях пора.

От ливней не спасали ни кожаная куртка, ни ромейский плащ с рукавами и капюшоном. Плащ этот Ульфила берег от влаги, низвергавшейся с небес, прятал в кожаном мешке. После, когда дождь унимался, надевал сухое, а мокрое – на палку и через плечо, пусть обсыхает на ветру.

Людей в этих краях Ульфила встречал нечасто. Зато не раз слышал, как рыскает поблизости кабан, то и дело натыкался на следы – бродили в здешних лесах волки, лисы, медведи.

Здесь начиналась болотистая низменность, где терялись истоки золотоносной Маризы. Озера тянулись одно за другим, камыш и осока скрывали человека с головой. Во множестве гнездились птицы.

Так и вышел однажды, мокрый до нитки (хляби только что разверзлись) на берег озерца, гладкой проплешины среди густого камыша.

Посреди спокойных вод, поднявшихся выше обычного уровня, на сваях стояли дома. Это были старые дома, почерневшие; многие наполовину сгнили и обвалились. Но были и новые, вполне пригодные для жилья. И здесь жили люди.

Ульфила постоял на берегу, сквозь дождь разглядывая свайную деревню. Оттуда за ним наблюдали, в этом он был уверен. Снял обувь, вошел в воду. Помахал рукой над головой, показывая, что безоружен.

Сквозь шум дождя донесся плеск весел. Лодка-однодеревка о трех веслах (одно, покороче, – рулевое) отчалила от дома. Конечно, не от дождя пришлого человека укрыть торопились деревенские. Просто не хотели, чтобы чужак бродил по берегам без всякого присмотра.

Один постарше был, другой едва ли лет двадцати пяти, но это замечалось, если как следует всмотреться. А на беглый взгляд казались они одинаковыми – рослые, сложения тяжелого, круглолицые, бородатые, с белесыми ресницами. И обликом свирепые и угрюмые.

Остановились на длину двух весел от пришельца, сидели в лодке и смотрели. Молчали.

Потом один что-то спросил. Говорил на языке, хоть и не вполне знакомом, – вези не так слова произносят – но Ульфиле, к чужим наречиям привычному, вполне внятном. И вот уже завязалась обыкновенная беседа. Кто таков пришелец, откуда идет, зачем в наши края пожаловал?

Стоя по колено в теплой озерной воде и глядя сквозь сосульки мокрых волос, честно отвечал Ульфила, что он – епископ, константинопольским патриархом рукоположенный; что идет, если считать от начала пути, от самой Антиохии на Оронте. В край же сей озерный забрел для того, что хочет свет истинной веры пролить на темные, хоть и чистые, здешние души.

Несмотря на всю угрюмость свою, засмеялись озерные люди. Какой он город назвал? Антиохия? На Оронте? Может быть, на Олте? Есть тут такая река, только неблизко. Ты скажи еще, что от псоглавцев идешь, милый человек.

И сказал Ульфиле тот, что был постарше:

– Есть большой город Сармигетуза, бывшая колония ромейская. И на юге есть Река Рек, Дунай, где и посейчас вельхи лагерями стоят. А где твоя Антиохия – того не ведаем.

А лодочку все подталкивало к бережку мелкой волной, ветром нагоняемой. Двое сидевших в ней не препятствовали. И так продвигалась она потихоньку, покуда Ульфиле в колени не ткнулась.

– Садись, – сказал ему старший. И прикрикнул, заранее сердясь на неловкость пришельца: – Только осторожнее!

Младший молчал, глядел во все глаза. Редко появлялись в этих местах чужие, да еще из страны псоглавцев.

Ульфила забрался в лодку, пока озерные люди держали ее, упирая весла в песчаное дно; после двинулись к деревне.

Здесь жили рыболовы. Откуда пришли – ибо были не даками, а какими-то дальними родичами ульфилиных везеготов – того молодые растолковать не могли, только показывали на закат солнца: оттуда.

Все степенные разговоры повелись только вечером. Для начала же гостя женщинам передали, чтобы накормили и обсушили. Эти заботы Ульфила принял охотно. Белую рыбу ел так, что за ушами трещало. Мокрые сапоги и рубаху отдал безропотно – пусть сушат. Из белой шерсти валеный тулуп из их рук принял с благодарностью, после же потел от чрезмерной плотности этой одежды, но сносил неудобство покорно и ни словом не выдал желания от тулупа избавиться.

И вот, согревшегося и сытого, потащили его мужчины к разговору. Заставили рассказывать, что делается в обширных землях к юго-востоку от заброшенной их деревеньки. Ульфила охотно рассказывал: про белокаменную Антиохию, про Реку Рек Дунай, про то, чем князья и судьи народа вези нынче заняты и где какая война ведется.

Складно говорил Ульфила. Где не хватало общих слов с местными людьми (ибо все-таки разнились их языки), помогал, обильно размахивая руками. И разглаживались морщины на лбах старейшин по мере того, как восстанавливалось понимание между ними и рассказчиком.

Так понемногу, между войнами, союзничествами и распрями, устройством вельшских лагерей и оборонных валов, что видел к северо-западу отсюда, недалеко от кочевий языгских, вплел Ульфила и своего Бога. И с такой ловкостью вплел, подлец, что сперва и не заметили собеседники его, как разговор повернул. И вот уже сидят и про то толкуют.

Ульфила много что про своего Бога знал. И с такой легкостью выкладывал все Его тайны, что жутко делалось. Ни один жрец бы так не стал. Но на жреца этот Ульфила и не похож.

Но ведь и на болтуна-бездельника, которого краденые тайны кормят, тоже не похож.

Ну, вот.

Послушали чужака с интересом; после же своего рассказчика выставили, древнего деда-патриарха. С гордостью охлопали его по спине и плечам: послушай теперь ты нас, мы-то тоже не лыком шиты.

И повел дед свою историю, здешнюю.

Было в те годы старику в два раза меньше лет, чем сегодня Ульфиле, когда ходил он со своим родом за Дунай. И назвал род свой – эрулы. В деревне здешней живет лишь осколок того рода, некогда могучего. Где прочие эрулы обосновались, про то старцу неведомо. И вот как случилось, что сел он со своим отцом здесь, на озере, и основал род сей, ныне пришельца накормивший.

Помолчал старик, поерзал, настраиваясь на рассказ. И заговорил, с середины начав, а не с начала – начало всем и без того известно.

…И вот перешли эрулы Дунай и вышли к вельхам, на их берег. Вельхи же, едва только стал лед на Реке, начали трястись от страха, ибо ожидали беды с того берега.

Не зря, конечно, ожидали. Редкий год проходил без того, чтобы хродры, эрулы или иной какой воинственный род не потревожил их покоя.

Укрепить границу по Дунаю не решались ромеи, единственно по разобщенности своей и честолюбию непомерному. Ибо что случилось бы с ними, если бы поставили они там сильную армию, которой устрашились бы и храбрые хродры?