Лев Гурский - Есть, господин президент!

• Название: Есть, господин президент!
• Автор: Лев Гурский
• Жанр: Детективная фантастика
• Год: 2008
• ISBN: 5-94117-121-8

Может ли средневековый манускрипт повлиять на исход президентских выбо—ров в России начала двадцать первого столетия? Может, если создатель древней рукописи — знаменитый алхимик, проникший в суть вещей, а сочинитель романа обо всех этих событиях в нынешней Москве — Лев Гурский, автор популярных иро—нических триллеров «Перемена мест», «Траектория копья», «Никто, кроме прези—дента» и других. Как и в предыдущих книгах Гурского, сюжет тут балансирует на грани реальности и вымысла, и неизвестно, чего больше. Как и прежде, книга насе—лена множеством эпизодических героев; прототипы большинства из них всем из—вестны, но меньшинство еще нуждается в расшифровке… Что же касается двух главных разнополых персонажей романа — специалистки по ресторанному бизне—су и ближайшего советника президента России, — то они будут с разных сторон, от страницы к странице, приближаться к разгадке. Однако главные тайны окажутся, конечно, скрыты вплоть до самого финала.

---

— Не «что», а «кого», — поправила я. Пока мне удавалось не сбить дыхания. — Дюма писал про огромного осетра. Адам Васильевич, правда, считает, что это выдумка. Одной рыбы не могло хватить на стольких гостей, хотя при разделке осетра в отходы идет меньше пятнадцати процентов живого ве…

— Очень хорошо, — вновь не стал дослушивать бегун. — Узнаю школу Адама. Поворачиваем обратно… не оступитесь… И последний вопрос. Что такое «свинина по-тринитатски»? Этого нет ни в одной кулинарной книге, только Адам еще мог помнить…

Тоже мне, теорема Ферма! Обижаете, маэстро, мы и не такому обучены-с. Я сменила очередной вдох на выдох и сказала:

— Это есть в одном справочнике, у Джона Бутлера. Ваша свинина с кислой ягодой и рисом — это классика, Всеволод Ларионович. Знатоки отмечают эксклюзивный привкус фруктового пирога.

Ни слова больше не говоря, Тринитатский на бегу поймал мою руку, приложился губами к тыльной стороне ладони, и весь остальной путь до Земляного вала мы бежали в торжественном молчании. На углу двух улиц старик позволил себе (и мне) перейти с бега на ходьбу. Вскоре он остановился, сделал пару наклонов вправо-влево и все так же молча подал нам с Максом знак — следовать за ним.

— Я к вашим услугам, — объявил он, когда мы отмахали еще два квартала по Николоямской и свернули в Большой Дровяной переулок.

Третий от угла, серо-голубой дом в один этаж смотрелся опрятно, но скромно. На входной двери вместо почтового ящика наличествовала окованная железом щель, которая подходила для писем любой толщины, для бандеролей и даже, по-моему, для коробок с пиццей — если вдруг вообразить, что великий кулинар станет заказывать пиццу. От алчных застройщиков и стенобитной бабы домик Всеволода Ларионовича уберегала мраморная табличка рядом с дверью: «Памятник архитектуры XVIII века. Охраняется государством».

— Не бойтесь, — улыбнулся нам хозяин. — Стены крепкие, еще двести лет простоят. А внутри у меня век двадцать первый, к тому же довольно просторно. Места хватит даже для этого мотоцикла.

И верно: Кунце легко пристроил «кавасаки» в прохладном предбаннике, с пустой вешалкой и нешумным вентилятором под потолком; затем Тринитатский распахнул следующую дверь, и мы — практически без паузы — оказались на кухне хозяина дома… Вернее, мы попали в огромный хозяйский кабинет, который был вдобавок кухней… Точнее, это все-таки была кухня во-первых, а уж во-вторых или в-третьих — кабинет, гостиная и спальня.

Середину комнаты занимал круглый стол, чья крышка, сделанная из темного и светлого дерева, означала единство «инь» и «ян». Работав ресторане «Пекин», должно быть, приобщила хозяина дома к восточной философии. Или он просто купил эту мебель по случаю.

— Не желаете ли для начала заморить червячка? — Всеволод Ларионович нырнул в глубь какого-то громоздкого сооружения, смахивающего на «железную деву» из пыточной камеры, и вернулся к нам с жаровенкой. — Поскольку я не знал, что нынче у меня гости, я с утра не готовил, но от ужина кое-какая мелочишка осталось… Присаживайтесь сюда, извольте пробовать. Зимой это надо разогревать, однако в теплую погоду следует есть холодным.

Мы с Максом разместились у стола на высоких табуретах, и я, конечно же, выбрала себе место со стороны «ян». Каждый из нас получил вилку, ножик, тарелку с тонкими оранжевыми мясными ломтиками — плюс фарфоровую соусницу одну на двоих. Недолго думая, Кунце подцепил ломтик, амкнул мясо, проговорил:

— Прекрасный вкус. Это антрекот, если не ошибаюсь? Тринитатский страдальчески сморщился, а я испугалась, что еще пара таких слов — и острое кулинарное невежество Макса взорвет с трудом наведенный мной мостик к бывшему шеф-повару «Пекина».

Надо было срочно спасать положение. Я облила из соусницы содержимое своей тарелки, отрезала кусочек от ближайшего ломтика, положила в рот и затем, уже неторопливо, стала жевать.

— Окорок, пожалуй, суховат, — сообщила я, едва распробовала, — но благодаря кленовому сиропу это почти не ощущается. К тому же ваш соус, с сахаром, взбитыми яйцами и авиньонской… вру, с дижонской… горчицей добавляет к мясу дополнительную гамму… А вот белого уксуса, мне кажется, все-таки некоторый перебор, я бы скорей добавила пару столовых ложек кукурузного крахмала…

— Именно дижонская горчица, совершенно точно! — Тринитатский захлопал в ладоши. — Авиньонская слишком пряная, она перебила бы мясной аромат… и насчет уксуса согласен, это на любителя. В средние века у этого соуса нашлось бы куда больше поклонников, но кукурузный крахмал, разумеется, был еще Европе незнаком.

Услышав про средние века, Макс с налету кинулся ковать железо, пока горячо. Тем более, тарелка его была уже пуста: если я свою порцию дегустировала, то он свою по-быстрому умял. Даже, по-моему, ни черта не распробовал вкуса. Ну не варвар, а?

— Мы как раз хотели говорить об этом периоде истории, — сказал варвар Кунце. — Быть может, Всеволод Ларионович, вы случайно слышали про один немножко редкий средневековый манускрипт…

Спасибо институтским преподавателям: умение отключать уши я выработала еще на юрфаке. Половиной лекций можно было пренебречь — в учебниках все было короче и складнее. Но раз у нас следили за посещаемостью, я научилась, физически оставаясь на лекциях, мысленно уноситься в воображаемый мир чистых помыслов, хороших манер и умных речей. В мир, где Фемида не обвешивает клиентов.

Опять слушать былину про Бомбаста-растеряху было выше моих сил. Я тупо сосредоточилась на еде, затем стала разглядывать все кухонные навороты. Более половины экспонатов мне не встречалось даже в музее Института питания, на Поварской, а уж там, я была уверена, собрано все — от Лукулла до наших дней. Здесь же я смогла узнать лишь несколько очевидных кастрюль, сковородок, скороварок, сырорезок, соковыжималок, чеснокодавок, лукочисток, мясоотбивок, морковокрошилок, капустошинковательниц, фондюшниц, шашлычниц, фритюрниц, электромельничек для миндаля, а также, конечно, десяток миксеров для кремов разной степени густоты.

Я догадалась, отчего раньше Окрошкин ухитрялся не знакомить меня с Тринитатским: моего учителя, великого теоретика, раздражала сама мысль о том, что земная кухонная практика может оказаться не менее притягательной, чем холодная высота кулинарной теории. Думаю, втайне он опасался, что я переметнусь от него к повару…

Задумавшись, я вернула на место слух много позже, чем следовало бы. Макс, оказывается, давно завершил рассказ, и я ухватила лишь самый хвостик ответной речи Всеволода Ларионовича. Но и по нему поняла, что хозяин дома не отмел эту историю с порога!

— …Не уверен, — говорил Тринитатский, поигрывая чайным ситечком, — что у меня в коллекции манускриптов есть именно тот, который вы ищете, но я согласен, давайте посмотрим. Несколько рукописных книг в моей библиотеке сохранились без титульных листов, поэтому если вы готовы попробовать опознать…

— Готов! — взметнулся с табуретки Кунце. — Хоть сейчас!

Я подивилась его самоуверенности. Но еще больше меня поразили слова про библиотеку. В кухне-кабинете-спальне Тринитатского было много разных разностей. Имелся здесь даже роскошный камин — притом действующий. Чего тут не было, так это книг. Ни одного тома! Не прячет же он их, черт возьми, по кастрюлям?

Словно отвечая на незаданный вопрос, Всеволод Ларионович встал, отошел к стене и надавил на большую синюю кнопку, которая — как я думала — включает один из кухонных агрегатов. Раздался тихий подземный гул. Табуретки и я с ними неторопливо поехали в сторону, а «инь» и «ян» столешницы начали скрипя отодвигаться друг от друга, пока на освободившемся месте не возник фигурный проем. Он подсвечивался снизу, видна была узкая лестница.

— Милости прошу в библиотеку. — Хозяин сделал приглашающий жест. — Я держу ее в подвале, чтобы ни пар, ни запахи кухни, ни малейшие частицы копоти не потревожили книг… Должен признаться, что сам подвал старше дома — века на два. В шестнадцатом столетии каменные своды клали на совесть, и никакой сырости!

Последние его слова меня не очень приободрили. К погребам, подвалам, силосным ямам, зинданам, канализационным люкам и прочим дыркам в земле я вообще отношусь без энтузиазма, а уж когда над головой вековые камни — мне совсем неуютно. Зато Макс ломанулся вниз по лестнице так стремительно, словно вражеские самолеты в вышине уже заходили на прицельное бомбометание.

Тринитатский, шедший следом, с полдороги обернулся и протянул мне руку: мол, идемте вместе, не бойтесь. Ладно, подумала я, если нас засыплет, напоследок будет хоть что почитать…

Далеко вглубь библиотеки мы, к облегчению моему, не пошли. Белые мелкоячеистые деревянные стеллажи, напоминающие пчелиные соты, выстроились от самой лестницы. Хозяин дома без видимых усилий достал откуда-то из середины шесть разнокалиберных томов в старинных задубелых переплетах и подал Максу. Два тома очень солидного вида, с позеленевшими металлическими застежками, Кунце даже открывать не стал — сразу вернул хозяину. Один взвесил на руке — и тоже вернул. Три остальных, более мелкого формата, осмотрел самым тщательным образом, едва ли не обнюхал. Провел ногтем по обрезу, похрустел над ухом бумагой; выхватил из кармана лупу-брелок, изучил пару латинских закорючек — вслед за тем, помотав головой, отдал все Тринитатскому обратно.