Марк Галлай - Авиаторы об авиации

• Название: Авиаторы об авиации
• Автор: Марк Галлай
• Издательство: М. Советский писатель
• Жанр: История
• Год: 1973

Многие авиаторы — коллеги автора этой книжки — выступали в печати со своими воспоминаниями, очерками, реже — рассказами и повестями. И каждый раз, прочитав такое произведение, хотелось откликнуться на него, сказать свое слово о нем и, конечно, о написавшем его человеке. Может быть, даже в первую очередь — о написавшем его человеке. Так и возникли эти очерки о том, что и как пишут авиаторы об авиации.

---

Сорок шестой полк был, что называется, на виду. Его знала и любила авиация. Любила и высоко ценила пехота. «...Наземные части, стоявшие на передовой, — пишет Кравцова, — часто благодарили нас за хорошую работу, за точные попадания». Не обходил наших летчиц своим вниманием и противник: «Ночные ведьмы» — так называли их гитлеровцы, утверждая, что это женщины-бандиты, выпущенные из тюрем...

* * *

Обе книги Кравцовой, о которых идет речь, — «От заката до рассвета» и «На горящем самолете», — в сущности, об одном и том же. И в то же время — о разном. В первой главный герой коллективен — весь полк. Во второй есть центральная фигура — штурман Руфина Гашева, но через ее биографию, чувства, переживания показан опять-таки весь полк. Можно сравнить эти две книги с общим и крупным планом в кино. Даже если в обоих случаях в кадре показано одно и то же, внимание зрителя распределяется по-разному. Соответственно изменяется и восприятие увиденного. Кравцова чувствует точно, что диктует «общий», а что «крупный» план, и, наверное, благодаря этому достигает удивительного эффекта: при чтении обеих книг, одной за другой подряд, не возникает ощущения авторского самоповторения.

Многое, очень многое описано у Кравцовой так, что у читателя создается прочное ощущение, будто он не прочитал об этом, а увидел своими собственными глазами. Именно так воспринимается точное, зримое описание рассвета в горах, встреченного в воздухе на борту самолета. Или несколько слов, сказанных об аэродромном прожекторе, горящем в сильном снегопаде: не яркий, уходящий далеко в небо столб, а лишь «светлый, живой кусочек луча, самое его основание. Как будто луч обрубили, оставив только крошечный корешок, который чуть-чуть шевелился».

Кравцова-писательница не утеряла способности удивляться тому, что когда-то удивило Кравцову-летчицу. Вот прибыл женский — все время ловлю себя на желании называть его девчачьим — полк на фронт. И фронт оказался не таким, каким он представлялся издали: «Мирные белые хатки. Густая трава по пояс, а в траве ромашки и клевер. Легкомысленно щебечут птицы... Разве это похоже на войну?»

Войну, со всеми ее грозными атрибутами — зенитным огнем, вражескими истребителями, пробоинами в живом теле машины, ранениями и гибелью подруг, — девушки увидели очень скоро. Но первое впечатление осталось: военный быт в авиации действительно выглядит совсем не так, как в других родах войск. Не сбили тебя во время боевого вылета — и, вернувшись на аэродром, ты живешь до следующего вылета, как в тылу.

Наталья Кравцова умеет представить своих героев. Например, с летчицей Рудневой мы встречаемся впервые в главе «Нужны ли солдату косы?». И узнаем в этот если не драматический, то, во всяком случае, не вполне безразличный для девушки момент о личности Жени Рудневой гораздо больше, чем узнали бы из самых пышных деклараций о высоких свойствах характера, присущих будущему Герою Советского Союза.

Боевые эпизоды... Мне приходилось слышать, как эти слова произносились как бы в неких иронических кавычках. А ведь каждый такой эпизод — это тяжкий труд, а часто и пролитая кровь наших товарищей. Грешно говорить о них без глубокого уважения... Но перечитали мы их, говоря откровенно, великое множество. И поняли, что злоупотребление описаниями боевых эпизодов — как, наверное, злоупотребление любыми, самыми высокими категориями — грозит инфляцией. Кравцова явно отдает себе отчет в этом.

Но зато, если уж она приводит боевой эпизод, то такой, которого не забудешь! Вроде того, когда над целью заел сброс контейнера с горючей жидкостью и, чтобы сорвать его с замков, штурман Руфина Гашева — та самая, ради которой так зачастил своими визитами в женский полк летчик Пляц, — вылезла на крыло и, держась за расчалки, доползла к передней кромке. И все это — без парашюта! Почему-то на самолетах По-2 большую (самую тяжелую) половину войны летали без парашютов. Автор книги не скрывает своего естественного недоумения по этому поводу: «В самом деле — почему до сих пор мы летали без парашютов? Непонятно».

Кстати, в дальнейшем у Гашевой нашлись подражатели. Летавшая с Кравцовой штурман Нина Реуцкая, убедившись в отказе кустарной системы сброса установленных на крыле ящиков с боеприпасами, тоже вылезла в воздухе на крыло и прямо руками спихнула, один за другим, восемь ящиков, столь жизненно необходимых нашей пехотной части, отрезанной от основных сил.

Впечатление от подобных случаев дополнительно усиливается тем, что рассказывает о них Кравцова внешне спокойно, без пафоса, с минимальным количеством восклицательных знаков.

Конечно, не о всех своих однополчанах Кравцова пишет одинаково подробно. Некоторые известные летчицы даже не упоминаются в ее книгах. Видимо, это естественно — всего, о чем и о ком хотелось бы рассказать, не вместишь. Да и сменяются люди в боевой части во время войны очень быстро. И все же Кравцовой удается дать портреты — именно портреты — многих интересных людей.

Чуть больше двух страниц отдано «Юльке» — Юле Пашковой, прожившей в полку, от дня своего появления в нем до дня гибели, всего несколько месяцев: «Ее звали Юлей. Нет, Юлькой. Потому что все в ней говорило о том, что она — Юлька». Две страницы — а облик человека остается... Или инструктор по радио Петя, который к концу очередного занятия в столь трудной — видит бог! — для него аудитории каждый раз выдавал напоследок передачу в темпе, явно непосильном для его слушательниц. Тут хитрый Петя преследовал одновременно две цели: во-первых, педагогическую — показать этим ядовитым девицам, что им еще учиться и учиться, и, во-вторых... Впрочем, вторая цель прояснилась, когда поднаторевшим в радиоприеме девушкам в конце концов удалось принять этот ураганный текст: «Занятия прошли на высоком уровне. Кончаю передачу. Все девочки работали хорошо, молодцы. За это я вас целую. С горячим приветом. Петя».

* * *

Кравцова умеет в одной-двух коротких фразах дать, казалось бы, частную, однако говорящую об очень многом деталь. Иногда это деталь контрастная, вроде психологически трудно объяснимого, но жизненно правдивого: «...почему-то назойливо лез в голову веселый мотив из «Севильского цирюльника». Это — в воронке от снаряда, посреди минного поля на ничейной земле, после вынужденного прыжка с парашютом из горящего самолета.

А когда штурман Руфина Гашева (речь идет о ней) вновь начала летать на боевые задания и ее летчиком, вместо погибшей подруги Лели Санфировой, стала энергичная и веселая девушка Надя Попова — Руфина быстро сработалась с ней, но «в полете часто называла ее Лелей»...

Некоторые наблюдения автора представляются на первый взгляд второстепенными, но почему-то задерживают на себе внимание читателей, заставляют остановиться — и неожиданно оборачиваются не такими уж второстепенными. Так, Кравцова вдруг спрашивает себя: «Почему это человек, обыкновенный нормальный человек, меняется, стоит ему только стать дежурным?» Заметьте: всего-навсего дежурным. Видимо, величина служебного перемещения, повлекшего за собой удививший автора книги эффект, существенной роли не играет.

В нашей военной литературе — да и не только в литературе, конечно, — погибшие воины всегда вспоминаются с болью и уважением к их памяти. Поэтому специально ставить это Н. Кравцовой в особую заслугу оснований нет. Но что ей действительно удалось больше, чем многим другим авторам, работающим над той же темой, — это вспомнить погибших подруг добрым словом так, что читателю больно узнавать: вот еще один хороший — и притом не «среднестатистический», а вполне конкретный человек, оказывается, не дожил до конца войны. Так рассказано в главе «Талисман» о Гале Докутович, летавшей штурманом, несмотря на тяжелое повреждение позвоночника. Галя летала с автором книги, но в одну из боевых ночей была подсажена на один вылет в другой экипаж — вылет, оказавшийся для нее последним... Так же — тепло, уважительно, с болью и в то же время как-то очень конкретно — о летчике Леше Громове из «братского» соседнего полка (глава «Я прилечу к тебе»). Это — не статистика, пусть самая впечатляющая. Это — люди. Люди, не дожившие до победы.

Многие новоиспеченные военные с восхищением неофитов воспринимают все без исключения атрибуты воинского быта. Автор книги на сей счет довольно сдержан — о впервые полученном ею и ее подругами обмундировании и снаряжении она без особого почтения говорит: «сбоку на ремне... пустая кобура для пистолета, фляга и еще какие-то ненужные вещи, которые почему-то непременно должны входить в комплект «снаряжения».

Вообще во многих местах книги четко проявляется принципиальная позиция автора — неприязнь к внешнему. Она всячески подчеркивает, вообще говоря, бесспорную, но, видимо, все же требующую повторения истину, согласно которой главное для воина — это хорошо воевать. Знакомя нас с штурманом полка — Женей Рудневой, — Кравцова дает такой портрет: «Не отличалась Женя ни бравым видом, ни военной выправкой... Среднего роста, немного сутуловатая, с неторопливой походкой, она совершенно не была приспособлена к армейской жизни. Военная форма сидела на ней нескладно, мешковато, носки сапог загибались кверху. Да она как-то и не обращала внимания на все это». И тут же сообщает: «...в полку не было штурмана лучше Жени». Эту оценку сутуловатая, не блистающая выправкой Руднева подтверждала в каждом из своих шестисот сорока четырех (644!) боевых вылетов. Как говорится, дай нам бог побольше таких «неприспособленных к армейской жизни»!