Жаклин Уилсон - Уроки любви

• Название: Уроки любви
• Автор: Жаклин Уилсон
• Издательство: Росмэн-Пресс
• Жанр: Детская проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-353-02739-3

У пятнадцатилетней Пруденс и ее сестры Грейс очень строгий папа. До того строгий, что далее в школу их не пускает. Сестры учатся дома под его неусыпным контролем. И когда папа серьезно заболел и Пруденс впервые в жизни пришлось войти в класс, она растерялась. Если бы не Рэкс, симпатичный молодой учитель рисования, девушка так и осталась бы среди сверстников белой вороной.

А потом она стала замечать, что с нетерпением ждет тех десяти минут, когда Рэкс отвозит ее домой и они могут побыть вдвоем.

---

Жаклин Уилсон Уроки любви

1

Я ненавижу своего отца.

Знаю, многие девочки-подростки так говорят, но у них это не всерьез. Мне, по крайней мере, так кажется. Правда, я не знакома близко с другими девочками-подростками. За это (хотя и не только) я и ненавижу отца. Он держит меня практически взаперти.

Он устраивает мне допрос, если я захожу в лавочку на углу. Выходить одной в город мне запрещено. В кино тоже нельзя. И в «Макдоналдс».

Отец не желал даже отпускать меня одну к мисс Робертс – репетитору по математике, которая живет от нас в нескольких автобусных остановках. Из школы он забрал нас с сестрой сто лет назад, когда я была в третьем классе, а Грейс еще играла в развивающие игры. Отец сказал, что будет воспитывать нас сам.

Очень долго мы так и жили, но этим летом к нам пришел домой мистер Майлз – чиновник из департамента образования. Он поинтересовался, как отец готовит меня к контрольной работе на получение аттестата. Отец сказал, что не верит в экзамены. Мистер Майлз улыбался, пока отец произносил свою тираду, – похоже, ему уже много раз приходилось все это выслушивать, – и, когда тот выбился из сил, обратился к нам:

– Чем вы хотите заниматься, когда вырастете, Пруденс и Грейс?

Грейс пробормотала что-то про работу с животными. Отец не разрешал нам держать домашних животных, потому что у него на них аллергия. У Грейс было множество тайных, совершенно неподходящих любимцев: дрозд в саду, жабы на мусорной куче, а одно время она прятала под кроватью банку с дождевыми червями. Питомцы Грейс вообще не отличаются привлекательностью.

– Если ты собираешься стать ветеринаром, тебе придется сдавать кучу экзаменов, – сказал мистер Майлз.

Отец фыркнул.

– Грейс у нас тупая, как осел, – заметил он неприветливо. – Она будет работать в магазине, и с нее этого вполне достаточно.

– В вашем книжном магазине?

– Да, за прилавком стоять она сможет, а вот на участие в делах ее, боюсь, не хватит. Зато Пруденс справится и с каталогами, и с закупками, и с поездками на книжные ярмарки.

Так ты этим собираешься заниматься, Пруденс, – вести дело отца? – спросил мистер Майлз.

Я вздохнула.

– Я… я бы хотела поступить в художественный институт.

Отец вытаращился на меня:

Я же тебе говорил – выкинь из головы эту чушь. Тебе незачем ходить в институт, чтобы учиться рисовать. Ты это и так умеешь.

– Но я хочу ходить в институт, папа.

Отец был в бешенстве, что я с ним спорю при мистере Майлзе, но решил, что сейчас неподходящий момент выяснять отношения.

– Ладно, ладно, иди в свой институт, теряй три года, дело твое, – сказал он и торжествующе посмотрел на мистера Майлза. – Ручаюсь, что экзамен по рисованию она может сдать, стоя на голове.

– Не сомневаюсь, – улыбнулся мистер Майлз. – Но, видите ли, в художественный институт требуется аттестат о среднем образовании плюс три хорошие оценки по экзаменам повышенного уровня. Мистер Кинг, вам нужно серьезнее заняться образованием ваших дочерей, тем более что Пруденс уже четырнадцать. Иначе мы будем вынуждены обратиться в суд.

– В суд? – запаниковала мама.

– Вы не имеете права. – Отец упер руки в бока и выставил подбородок. – Вы не можете запретить родителям воспитывать детей дома.

– Не можем, если они воспитывались дома с самого начала. Но ваши девочки одно время посещали школу, и все права на нашей стороне, я вас уверяю. Но лучше давайте попробуем обойтись без неприятностей. Мы ведь все желаем блага Пруденс и Грейс.

Отец, похоже, был уверен, что все это блеф, и все же договорился с этой мисс Робертс, что я буду ходить к ней по средам после обеда заниматься математикой.

Я была там только один раз. Это оказалось невыносимо.

Мисс Робертс преподавала математику в школе для девочек сто лет назад, в 60-е годы. Похоже, она так и осталась в этом времени и по-прежнему взбивала седые жирные волосенки в пышную прическу, из-под которой проглядывала розовая кожа. Я не могла отвести глаз от этого жуткого зрелища, когда она склонялась надо мной, чтобы объяснить якобы очень простую задачу по алгебре.

Я не понимала вообще ничего. Я записывала ряды букв, но извлечь из них смысл мне не удавалось. Я привыкла, что буквы складываются в слова, а чтобы считать, мне нужны цифры – хотя с цифрами это у меня тоже не очень хорошо получается. Я вечно что-нибудь пропускаю. По субботам, когда я помогаю в магазине, баланс обычно не сходится.

Мисс Робертс очень старалась не терять терпения. Она объясняла одно и то же по нескольку раз, громко и мед-лен-но. Потом в отчаянии переключилась на геометрию.

У меня получалось рисовать кривоватые круги ее старым циркулем и вполне приличные квадраты и прямоугольники с помощью моей собственной линейки, но что все это значит, я понятия не имела.

Я отдала ей двадцать фунтов, причитающиеся за урок, а она угостила меня чашкой чая (прокисшее молоко плавало пятнами по желтоватой поверхности) и застоявшимся заварным кремом.

– Не расстраивайся так, Пруденс, – сказала она. – Твой отец говорит, что ты умница. Вот увидишь, ты все это очень быстро поймешь.

Я с трудом проглотила кисловатую молочную хлябь и вежливо поблагодарила.

Больше я у нее не была. Следующие три среды я отправлялась в город и проматывала деньги за уроки. Целых шестьдесят фунтов! Столько денег я никогда раньше в руках не держала. Отец дает нам с Грейс по субботам по одному фунту. При этом он ведет себя так, словно доверяет нам состояние, и произносит проповедь о том, чтобы мы не тратили деньги зря на всякую ерунду. Я коплю свои и потом покупаю на них альбомы для рисования, мягкие карандаши и цветную пастель – по одной штучке.

Грейс сразу тратит свой фунт на сладости – плитку-другую шоколада и пригоршню мармеладных змеек. Шоколад она съедает тут же, а змеек бережет и потом раскладывает по ручке дивана – зеленые, желтые и красные, так что получается желейный светофор. Она с ними играет, дает им имена и придумывает характеры, но при этом не может удержаться, чтобы не лизнуть, так что они становятся очень липкими. Она старается сохранить их до воскресенья, но обычно не может утерпеть и откусывает одну-две головы в субботу вечером.

Вы, наверное, подумали, что Грейс года три-четыре. Ей одиннадцать, и она очень странная.

Я знаю, что я тоже очень странная. Похоже, с этим ничего не поделаешь. Я не знаю, как быть нормальным подростком. На украденные деньги за урок я купила пару журналов для девочек-подростков. Они меня поразили, особенно те страницы, где говорилось о проблемах. Я знала, что выгляжу иначе, чем другие девочки моего возраста, но понятия не имела, насколько разный у нас опыт.

У меня не было никакого опыта. У них – целая куча. Девочки, писавшие письма в журнал о своих проблемах, говорили на каком-то незнакомом языке и, вероятно, жили на совершенно другой планете. Они носили немыслимую одежду и ходили в какие-то немыслимые места со своими мальчиками. Когда я это читала, у меня прилила кровь к щекам и заколотилось сердце.

Единственные хоть сколько-нибудь понятные письма были те, где девочки жаловались на родителей. Матери не разрешали им делать пирсинг или носить туфли на высокой платформе. Отцы ворчали из-за плохих отметок и приходили в ярость, если дочь заявлялась домой после полуночи.

– Попробовали бы они пожить с моими родителями, – пробормотала я, листая журналы при свете фонарика под одеялом.

– Что? – сонно спросила Грейс, приподнимаясь на локте. – Ты еще не спишь? Что ты делаешь?

– Книжку читаю. Спи.

Но у Грейс уши как у рыси. Она услышала шорох страниц.

– Это не книжка, это журнал! Покажи! – Она потянулась со своей кровати и, ойкнув, шлепнулась на пол.

– Тише ты!

– Ой! Я разбила локоть… и коленку! – всхлипывала Грейс.

– Ш-ш-ш!

– Больно! – Не переставая всхлипывать, она залезла на мою кровать. – Пру, ну пожалуйста, покажи!

– А маме ты не скажешь?

На Грейс иногда находят страшные угрызения совести. Она начинает мучиться и волноваться из-за каких-нибудь своих ерундовых проступков – и вдруг вываливает все это маме, когда приходит к ней поласкаться. Грейс вообще-то давно уже слишком большая, чтобы ласкаться с мамой, но по-прежнему жить без этого не может. Она как большая балованная собака, которая все время просит, чтобы ее погладили.

Предупреждать ее, что не надо говорить папе, мне и в голову не пришло. На это даже у Грейс ума хватит.

– Хочешь, побожусь? – предложила она и зашептала самые плохие слова, какие знала, ругаясь как извозчик.

Мы воспитывались, как принцессы в тереме, но все же не могли не слышать, как ругаются на улице мальчишки и орут друг на друга шоферы. Как ни странно, отец тоже ругается, когда на него находит приступ бешенства. Плохие слова сыплются у него градом. Если бы мама или мы с Грейс сказали хоть одно такое словечко, он бы нас убил.