Антон Чехов - ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ И ПИСЕМ

• Название: ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ И ПИСЕМ
• Автор: Антон Чехов
• Жанр: Книги

---

Поэт зачеркивает слово «мыслил» и продолжает:

«…Возле него на песке лежал ящик с красками и полотно, натянутое на подрамник…»

– Стой, стой… Разве можно писать такие вещи? Зачеркни слово «полотно»!

– Почему же, мачеха?

– Разве это слово не напоминает тебе полотно железной дороги? А разве это не намек на железнодорожные беспорядки? А эти беспорядки имеют прямую связь с…

Поэт «полотно» заменяет словом «холст» и читает далее: «…У самой воды стоял его чичероне, молодой крестьянин…»

– Опять! - Мачеха машет руками и сует острие своего носа в нашатырный спирт. - Опять! Для чего тут крестьянин? К чему? На что он тебе дался? Замени чем-нибудь другим!..

– Я заменю словом «мальчик».

– Нельзя. Если мальчик стоит утром у моря, то, значит, он не в школе. Это намек на отсутствие школ…

Поэт вытирает у себя на лбу пот, глубоко вздыхает и читает далее. Но чем дальше в лес, тем больше дров. Рукопись его постепенно покрывается черными полосками, крестами и пятнами. Она постепенно теряет свою белизну и делается черной. Зачеркиваются все слова, кроме некоторых междометий, числительных и некоторых наречий. Мачеха против союзов, потому что слово «союз» есть намек на незаконное сожительство и слияние сословий. Она отрицает местоимения третьего лица, потому что под словом «он» можно всё разуметь: и Ренана, и Лассаля, и «Московский телеграф», и Щедрина… Она не велит ставить запятые. Запятые, по ее мнению, есть намек.

– Ты зачем это в своей рукописи поля оставил? - говорит она. - Для чего? Поля… поля… Где поле, там неурожай… Отрежь ножницами!

Поэт кое-как дочитывает свой роман до конца.

«…Старшина присяжных заседателей, - оканчивает поэт, - произносит дрожащим голосом: «Нет, не виновны». Публика аплодирует приговору».

Старушенция вскакивает. Глаза ее полны ужаса. Чепчик сполз в сторону и обнаружил плохенькие, старушечьи косички.

– Ты с ума сошел? Ты оправдываешь негодяев?!

– Да так же и следует! Ведь они не виноваты, мачеха!

– Не виноваты?! Да ты с ума сошел! За одно то, что они не слушаются старших, грубят товарищу прокурора и позволяют себе умничать на суде, их следует выпороть! Да разве ты не знаешь, что оправдательный приговор деморализует человека? Он портит! Он говорит, что преступления могут оставаться безнаказанными! Изволь заменить!

Поэт зачеркивает «нет, не виновны» и пишет:

«…Василия Кленского сослать в каторжные работы, в рудниках, без срока. Жену его, Марию, сослать в каторжные работы, на заводах, на 14 лет…»

Фразу: «публика аплодирует приговору» старуха не велит зачеркивать.

– Теперь твой роман годится, - говорит мачеха. - Можешь давать его читать кому угодно.

Поэт целует костлявую руку старушенции и уходит.

(ДО НОВОГО ПОЖАРА)

Р е д а к т о р. Только теперь рисуете Бердичевский пожар?! Эка когда хватились! Вы бы еще через десять лет явились с этим рисунком.

С о т р у д н и к. Гм. Черт возьми… Пропала работа, значит!

Р е д а к т о р. Не печальтесь, впрочем! Мы отложим этот рисунок до нового пожара. Недолго ждать придется!

МОЯ СЕМЬЯ

(БЕСПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНИЕ К ПРОШЕНИЮ

О ВСПОМОЩЕСТВОВАНИИ)

Тесть: Емельян Сидорович, отставной гардемарин. Мал ростом, худ, морщинист, но внушителен. Рожден в Кронштадте. Говорит, что купался в океане. Будучи в Константинополе, видел султана. Со времен отставки ищет место управляющего домом или имением. Не любит беспорядков и вечно читает мне нотации за нечистоплотность. Встает в четыре часа и сам чистит себе сапоги. Ложится в восемь часов. Спит в гостиной. Вечером долго молится в моем кабинете, причем приказывает мне стоять и не курить. Искусства любит, но наук не признает. Ждет, что меня арестуют за то, что я читаю газеты. По праздникам будит меня к заутрене. В день ангела получает визитную карточку от друга детства, капитана 2-го ранга П. А. Дромадерова. Вечно трется в кухне около бочки с квасом. Часто плачет.

Теща: Глафира Кузьминична. Бабища шестидесяти лет, слезливое, богомольное, нравственное и вместе с тем в высшей степени ядовитое создание. Жалуется всем и каждому, что ее бог обидел зятем. Любительница цикорного кофе, сливок и рыбки. Мяса не ест: обет дала. Давно уже собирается умирать, но не умирает. Ежедневно ходит в гости. Хвастает, что ее старичок не употребляет горячих напитков. Сваха, дает деньги на проценты и скупает рухлядь. Меня величает «окаянным». Меня?! Я ли ее не кормлю? Я ли не выношу ее целодневных толков о том, что она чай без хлеба кушает? Я ли не даю ей денег на мазь Иванова, которой она по ночам натирает себе поясницу? Дрянь ты этакая!

Брат моей жены: Иван Емельянович. Брандмейстер, изгнанный со службы за неумеренное употребление спиртных веществ. Ищет должности и хочет жениться на нравственной девушке. В женщинах прежде всего признает «ум». Собственноручно режет кур, гусей и уток. Ходит на базар за харчами. Верит в спиритизм. Со мной в ссоре. Клянется, что из меня не выйдет толку. Впрочем, ссора не мешает ему курить мой табак и по целым дням валяться на моей кровати. Хочет купить себе ружье. Родителей не почитает.

Пантелей: другой брат моей жены. Служит кочегаром на железной дороге. Ходит к нам по субботам ночевать и всю ночь играет на гармонике. Обещает починить мне портсигар. Два раза судился у мирового судьи за буйство и два раза, по настоянию Ивана Емельяныча, подавал на апелляцию. Бьет Митю по голове. Умоляет меня, чтобы я его остриг. Пьяница.

Костька: третий брат моей жены. Фельдшер, еженедельно пускает отцу кровь. Имеет в нашем околотке большую практику, но всё зарабатываемое пропивает. Любит читать романы и выписывает газету Гатцука, которую никому не дает читать, боясь, чтобы ее не запачкали. Рябой. Жениться не хочет, потому что в женщине видит причину всех зол. Дает от кашля детскую присыпку, приказывая употреблять ее внутрь на водке. Был в Москве на выставке и купил себе там прибор для показывания фокусов. Родителей не признает за их невежество. Меня не любит за то, что я не позволяю ему ставить на мой стол бутылки с лекарствами. Пьяница. Ворует у матери деньги и поедает ее варенья.

Моя жена: Агаша. Маленькое, пришибленное, безгрудое, курносое, сутуловатое, но крикливое существо. На лице постоянное выражение испуга. Боится родителей, братьев, мужа, мышей, лягушек, тараканов, больших мух… Ежегодно родит. В детстве была переехана пожарными лошадьми. Пять лет тому назад я купил ей серебряные часы, но она их не носит и не заводит, боясь испортить. Читает, но писать не умеет. Плачет каждый день. Стирает пеленки - это ее специальность.

Моя мамаша: Мавра Степановна, маленькая, согнутая старушенция. День и ночь боится воров и то и дело ходит посмотреть: заперта ли дверь? Вываривает из кроватей клопов и оклеивает стены картинками. Повитуха и костоправка. Опасный конкурент Костьки. Горячие напитки не отрицает.

Тетенька (моя или женина; чья именно, не знаю): Заживо умершая. День и ночь лежит на печи, откуда никогда не слезает, Питается одним только чаем.

Митя и Ваня: мои сыновья, близнецы. Гимназисты первого класса. Усерднейшие потребители единиц и двоек. За поведение имеют тройку. Курят и на заборах пишут скверные слова. Пробегая по улице, дергают за звонки и срывают с дверей визитные карточки. Секу их ежедневно.

Зойка: моя дочь. Копается около печи в золе. Друг кошки и собаки, с которыми спит. По ночам плачет и не дает мне спать, за что бывает жестоко бита.

МОСКОВСКАЯ ЕЗДА

– Сердце обливается кровью, милый барон, когда посмотришь на этих несчастных страдальцев! Посудите, как, должно быть, тяжело им ездить на этих отвратительных извозчиках, на этой безобразной конке! Сколько мук и неудовлетворенных желаний. Бедные! А как тяжело, должно быть, пешком ходить! Поневоле станешь вольнодумкой, глядя на этих несчастных! Нет, барон, необходимы реформы и немедленные реформы! Нужно, чтобы все эти несчастные могли ездить в таких экипажах! Не знаю, чего это печать молчит!

Шарабаны и седла. Можно видеть на пути в Петровский парк и Сокольники. Экипажи великолепные, седла тоже, лошади восхитительные, но ездоки ужасно плохи. Ни одного порядочного ездока… Трусь, трусь, трусь…

Театральная карета. Сооружена в 1223 году и будет сдана в архив не позже 2500 года. Служит инструментом для покушения на убийство и самоубийство гг. артистов и артисток. В одиночку в ней не ездят, а ездят сотнями, памятуя, что на людях и смерть красна, что в компании и помирать не страшно. Вмещает в себя пять благородных отцов, 26 ingenues, 32 балерины и душ десять комических старух акимовской комплекции. Проезд бесплатный.

Сама конка. Сооружена для того, чтобы ежеминутно сходить с рельсов и учинять контузии. Внутри вагона сосуд со свинцовой примочкой - для лечения ушибов, причиняемых ездой. Верхотура стоит три копейки, а нутро пятак. Билеты белые, желтые, красные… Прислуга замечательно вежливая. Дамам говорит «вы» и не бранится, когда покупают у нее билет. Внутри вагонов курить и учинять безобразия (все, кроме чтения «Московского листка») не дозволяется.